460

Вчитываясь в скупые документальные свидетельства, мы можем напасть еще на некоторые конкретные следы. Вот перед нами вопрос следственной анкеты Грибоедову от 24 февраля 1826 г.: отдел 4-й, пункт «а» обращает к нему следующее утверждение: «Рылеев и Александр Бестужев прямо открыли вам, что есть общество людей, стремящихся к преобразованию России и введению нового порядка вещей; говорили вам о многочисленности сих людей, о именах некоторых из них, о целях, видах и средствах общества». Пункт этот был предварен существенным указанием, что «Комитету известны мнения ваши, изъявленные означенным лицам». Последнего Грибоедов, сидя на гауптвахте главного штаба, конечно, проверить не мог, очных ставок у него с Рылеевым или с Бестужевым не было, и, естественно, он должен был учесть, что степень его осведомленности была комитетом проверена, и пункт «а» был включен не зря. Ответ Грибоедова был крайне суммарен: «Рылеев и Бестужев никогда мне о тайных политических замыслах ничего не открывали»547. Только пункты о «целях, видах и средствах» общества могут быть подведены под этот ответ, иначе говоря: Грибоедов почему-то умолчал о численности членов тайного общества и об «именах некоторых из них». Не потому ли, что вопросы о многочисленности членов и о некоторых именах были ему известны? Не обошел ли он эти вопросы, чтобы не столкнуться со встречными показаниями, которые разоблачали бы его осведомленность именно по данным пунктам?

Знал ли Грибоедов о национальном характере проектируемой декабристами республики или конституционной монархии? Несомненно. Декабрист А. Бестужев показывает на следствии: «В преобразовании России, признаюсь, нас более всего прельщало русское платье и русское название чинов». Это входило в систему преобразований. Знал ли Грибоедов об этом? Знал. Это видно из показания того же Бестужева: Грибоедов «как поэт желал этого (по контексту «преобразования России». — М. Н.) для свободы книгопечатания и русского платья». Чтобы желать «этого» для введения русского платья, необходимо знать, что «это» вводит русское платье. Следовательно, Грибоедов был осведомлен не только об общем замысле переворота, но и о каких-то деталях будущего строя преобразованной России. А детали эти в данном случае ведут к национальной программе декабризма548.

462

Мнение Грибоедова о желательной форме будущего правления в России в точности неизвестно. Просьба Грибоедова в письме к А. Бестужеву обнять Рылеева «искренне, по-республикански» — говорит о многом. Наиболее существенно то обстоятельство, что слова о Грибоедове «он наш» родились в республиканской группе Северного общества и принадлежат республиканцу Рылееву. Как увидим ниже, приглашение декабристами Грибоедова вступить в тайное общество (факт совершенно несомненный) также родилось именно в республиканской группе северян. Эти обстоятельства делают наиболее правдоподобным предположение именно о республиканском характере политического мировоззрения Грибоедова. Поскольку декабристы обсуждали грибоедовскую кандидатуру и решали вопрос положительно, они не могли не быть осведомлены именно в этом вопросе. Так, с разных сторон рассматривая вопрос, необходимо прийти к выводу, что принципиальных программных разногласий по линии основных политических идей у Грибоедова с декабристами не было.

По-видимому, Грибоедов сомневался в силах декабристов и поэтому не верил в успех их «средств». Правда, однажды у него вырвалось восклицание, обнаружившее какую-то степень веры в победу восстания. Н. В. Шимановский рассказывает в своих воспоминаниях о Грибоедове, как взволновало последнего известие о восстании декабристов. «Фельдъегерь Дамиш стал рассказывать о событии 14 декабря. В это время Грибоедов, то сжимая кулаки, то разводя руками, сказал с улыбкою: „Вот теперь в Петербурге идет кутерьма! Чем-то кончится?!“» Видимо, он допускал в ту минуту возможность разных исходов. Он не высказался сразу каким-нибудь восклицанием отрицательного порядка, не стал предрекать несомненное поражение восстания549. Допустим самые серьезные сомнения в правильности избранной декабристами тактики, все же и это обстоятельство не даст отрицательного ответа на вопрос о причастности Грибоедова к тайному обществу: серьезные сомнения в тактике военной революции были у многих декабристов, не исключая даже Пестеля и членов Южного общества550.

Вот перед нами письмо декабриста Матвея Муравьева-Апостола к брату Сергею от 3 ноября 1824 г. — тактика военной революции уже возбуждает сильное сомнение: «...я спрашиваю вас, дорогой друг, скажите по совести,

464

«— Очень любопытно, Андрей Андреевич, — начал я, — знать настоящую, действительную степень участия Грибоедова в заговоре 14 декабря.

— Да какая степень? Полная.

— Полная? — произнес я не без удивления, зная, что Грибоедов сам же смеялся над заговором, говоря, что 100 человек прапорщиков хотят изменить весь правительственный быт России.

— Разумеется, полная. Если он и говорил о 100 человеках прапорщиков, то это только в отношении к исполнению дела, а в необходимость и справедливость дела он верил вполне»553.

К этому ответу полностью может примкнуть исследователь. Он точно соответствует документальному материалу.

Указание Жандра на «полную» степень участия Грибоедова «в заговоре 14 декабря» ставит во весь рост вопрос о членстве Грибоедова в тайном обществе декабристов.

Рассмотрим теперь документальные свидетельства, непосредственно относящиеся к вопросу о членстве Грибоедова.

До нас дошло шестнадцать свидетельств современников по вопросу о причастности Грибоедова к тайному обществу декабристов. На следствии об этом высказалось четырнадцать человек (декабристы А. И. Одоевский, С. П. Трубецкой, К. Ф. Рылеев, Е. П. Оболенский, А. А. Бестужев, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол, С. Г. Волконский, А. П. Барятинский, В. Л. Давыдов, П. И. Пестель, А. Ф. Бриген, Артамон Зах. Муравьев, Н. Н. Оржицкий), в мемуарной литературе — двое (А. А. Жандр и Д. И. Завалишин). Из высказавшихся шестнадцати человек шестеро (С. П. Трубецкой, Е. П. Оболенский, А. Ф. Бриген, Н. Н. Оржицкий, А. А. Жандр и Д. И. Завалишин) решили вопрос в основном утвердительно; шестеро (А. И. Одоевский, К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол, Артамон Зах. Муравьев) ответили на вопрос о членстве Грибоедова отрицательно (будем пока считать свидетельство К. Ф. Рылеева отрицательным); четверо (С. Г. Волконский, А. П. Барятинский, В. Л. Давыдов и П. И. Пестель) воздержались от положительного или отрицательного суждения, отозвавшись незнанием. Разберем эти свидетельства.

466

внимание, поскольку он лично знал Грибоедова еще до восстания555.

Перейдем теперь к разбору показаний, данных во время следствия. Показания эти легко складываются в две системы — северную и южную. Одна восходит преимущественно к Рылееву, содержит отрицательные и положительные показания и вся слагается из свидетельств членов Северного общества. Другая — вся сплошь из отрицательных показаний, восходит к предположениям Трубецкого, бывшего в течение года на юге, в Киеве, и, за исключением его самого, вся состоит из показаний членов Южного общества. Обе эти системы относятся к разным хронологическим моментам. Первая — северная — относится примерно к марту — апрелю 1825 г. (Грибоедов был тогда в Петербурге); вторая — к началу июня того же года, когда Грибоедов передвинулся в Киев. Обе системы сложились самостоятельно. Дальнейшее исследование покажет, что основные данные для решения вопроса о членстве Грибоедова дает именно северная система. Южная будет рассмотрена в своем месте — в связи с вопросом о киевском свидании.

23 декабря 1825 г. в следственном комитете впервые прозвучало имя Грибоедова. Он был назван С. Трубецким со ссылкой на Рылеева: «Я знаю только из слов Рылеева, что он принял в члены Грибоедова, который состоит при генерале Ермолове; он был летом в Киеве, но там не являл себя за члена; это я узнал в нынешний мой приезд сюда». Разговор Трубецкого с Рылеевым не был случайной беседой двух рядовых членов общества. Это было деловое обсуждение состояния дел в организации двумя руководителями общества: и Трубецкой и Рылеев входили в Думу Северного общества. Трубецкой после долгого отсутствия вернулся в Петербург, и Рылеев вводил его в курс тех новых событий, которые произошли в обществе за время его отсутствия. Рылеев, как член Думы, несомненно, был точно информирован о приеме новых членов и говорил не по слухам, а на основе точных данных, поэтому разбираемое свидетельство имеет исключительно важное значение.

24 декабря 1825 г., на следующий же день после показания Трубецкого, был запрошен о Грибоедове Рылеев. «Когда и где вы приняли в члены Грибоедова?» — спрашивал комитет. «Грибоедова я не принимал в Общество; я испытывал его, но, нашед, что он не верит возможности