450

Итак, конец лета 1824 г. Грибоедов провел в Стрельне на берегу моря, на даче, вместе со своим двоюродным братом декабристом Александром Одоевским, все более и более сближаясь с последним. Вернувшись в Петербург, он все же поселился отдельно, — снял квартиру в Коломенской части, на Торговой улице, в доме В. В. Погодина, в первом этаже. На этой квартире и застигло его петербургское наводнение 1824 г.531, во время которого чуть не погиб и сам Грибоедов. Декабрист Одоевский в это время с риском для собственной жизни спасал Грибоедова. «Помнишь, мой друг, во время наводнения, как ты плыл и тонул, чтобы добраться до меня и спасти», — пишет позже Грибоедов Одоевскому. Вероятно, именно на этой квартире в доме Погодина и произошло знакомство Грибоедова с А. Бестужевым. Из разговора с последним, который, как указано, состоялся «вскоре после наводнения», видно, что Грибоедов завтра переезжает на другую квартиру: «Лучше всего приезжайте завтра ко мне на новоселье обедать», — говорит он Бестужеву. Очевидно, наводнение, попортившее квартиру, и было причиной переселения.

Однако и при наличии собственной квартиры Грибоедов подолгу живет у своего родственника Одоевского, а затем и совсем переезжает к нему. Упоминания о собственной квартире Грибоедова теряются в документах с ноября 1824 г. и сменяются далее твердым адресом квартиры корнета лейб-гвардии конного полка Александра Ивановича Одоевского: «На Исаакиевской площади, дом Булатова, угол Почтамтской улицы» («Дом мой напротив Исаакиевской церкви», — показывал Одоевский на следствии). «Жил вместе с Адуевским», — лаконично показывает о себе Грибоедов на допросе в следственном комитете532.

Это была прекрасная большая квартира, занимавшая целый этаж большого дома. В 1820 г. умерла мать Одоевского, Прасковья Александровна, оставив сыну богатое наследство. Холостой А. И. Одоевский, не связанный семьей, снимал лично для себя в центре Петербурга большую удобную квартиру. «Места было довольно, я занимал целый этаж, комнат с 8», — показывает он на следствии. В этой квартире и осел мало-помалу Грибоедов. «Прощай, мое сокровище, — заканчивает Грибоедов свое письмо к Катенину от 17 октября. — Комнатный товарищ Одоевский сейчас воротился с бала и шумит в передней, два часа ночи». Через три дня, вернувшись от директора особенной

452

циркуляция людей. Тут собирались совещания членов тайного общества, велись споры, обсуждались планы действий. Так, Каховский показывает, что «также приходил на квартиру» к Одоевскому и что совещания членов тайного общества собирались «и у князя Одоевского». У Одоевского подолгу живал Бестужев. «По прибытии г-жи Рылеевой Бестужев попросил меня, чтобы я ему позволил переехать к себе», — показывает на следствии Одоевский. Длительное время в 1825 г. у Одоевского жил Кюхельбекер. «Кюхельбекер был болен и занимал сырую квартиру, — показывает Одоевский. — По обширности моей я предложил ему у себя комнату, и он в предпрошедшем месяце переехал ко мне». Крепостной человек Кюхельбекера Семен Титов сын Балашов также показал, что его барин жил у Одоевского. Именно отсюда вышел Кюхельбекер на площадь восстания. Когда письмо от уехавшего Грибоедова приходит на квартиру Одоевского в июне 1825 г., его распечатывают «Вильгельм с Александром», видимо, имеющие основания полагать, что у Грибоедова от них «нет секретов»536.

Итак, Грибоедов зимою 1824/25 г. и весной 1825 г. живет в одном из крупнейших центров заговора, где готовится восстание. Он живет тут, окруженный дружбою и любовью заговорщиков, считающих его «своим» (слова Рылеева).

Революционное гнездо, в которое почти что сразу попадает Грибоедов по приезде в Петербург, является одновременно и средоточием зреющего революционного выступления и крупным русским литературным центром. В нем живут и действуют пять известных писателей эпохи — Рылеев, А. Бестужев-Марлинский, Кюхельбекер, А. Одоевский, добавим Грибоедова; в нем находятся близко причастные к литературе Николай и Михаил Бестужевы, считающие литературу своим призванием. Завсегдатай этого дружеского круга А. О. Корнилович — один из значительных писателей-декабристов, историк, выдающийся по дарованиям и образованности человек. Если не забывать, что именно с этой группой и именно в это же время состоит в самой оживленной переписке А. С. Пушкин, присылающий сюда письма сначала с юга, а затем из своей Михайловской ссылки, то значение литературного центра особо оттеняется. Связь с этой же группой и в это же время ссыльного польского поэта, знаменитого Адама Мицкевича, дополняет картину537.

454

декабристов «видел часто смелые суждения насчет правительства, в коих сам я брал участие».

Надо добавить, что в этом дружеском кругу собрались люди с широким политическим кругозором и с яркими ораторскими дарованиями. Известно пламенное, зажигательное красноречие Рылеева и дар слова декабриста А. Бестужева. Когда к герцогу Виртембергскому, адъютантом которого был Бестужев, долго не шли с докладом, он говорил: «Верно, Бестужев дежурит — с ним заговорились». «Я между своими был не последним крикуном против деспотизма», — горько говорил Бестужев на следствии539.

Вчитываясь в показания этой группы, примечаешь общие выражения, любимые литературные цитаты. «Je suis un chaînon perdu» («Я — потерянное звено цепи»), — говорит Одоевский члену следственного комитета П. В. Кутузову. «Я составляю малейшее звено огромной цепи», — не сговариваясь с ним, говорит Оболенский Ростовцеву. В. Кюхельбекер признается на следствии, что горькая необходимость принудила его взять на себя «гнусную для меня ролю Равальяка». «Равальяки родятся веками», — не сговариваясь с ним, показывает А. Бестужев. «Сто прапорщиков хотят переменить весь государственный быт России», — насмешливо говорит Грибоедов. «30 или 40 человек, по большей части ребят, и пять или шесть мечтателей не могут произвести перемены: это очевидно», — как бы перекликается с ним А. Одоевский. «Не терпит сердце немоты», — цитирует их общий корреспондент, двоюродный брат А. Одоевского Владимир Одоевский. «Вам некогда читать мои длинные письма, но сердце не терпит немоты», — пишет в тюрьме одному из следователей А. Одоевский. Все это — отзвуки общих разговоров, привычных оборотов, любимых сравнений, обычных цитат, обращавшихся в разговорах всей группы. В переписке друзей в 1825 г. мелькают некоторые образные выражения, еще ранее употреблявшиеся Грибоедовым. «Резьба из вишневой косточки», — пишет Грибоедов Н. А. Каховскому еще задолго до своей поездки в Петербург. «Стоит ли вырезать изображение из яблочного семечка?» — пишет А. Бестужев Пушкину в марте 1825 г. Какая-то часть подобных совпадений не может быть случайной.

Не западали ли в память друзей некоторые сильные и меткие выражения Грибоедова, чтобы позже вновь возникнуть

456

каждый в отдельности. Вопросы эти не были разъединены во время следствия, что немало способствовало благополучному исходу всего дела для Грибоедова.

Грибоедов на следствии сразу и твердо занял позицию оскорбленной невинности, соединенную с тоном полной откровенности. Он решительно утверждал, что о тайном обществе ничего не знал и членом его не был. «Я не знаю за собой никакой вины»; «благоволите даровать мне свободу, которой лишиться я моим поведением никогда не заслуживал», — обращался он к Николаю I в личном письме. Он не может даже «истолковать, почему на него пало подозрение», и желает быть «поставленным лицом к лицу со своими обвинителями, чтобы обличить их во лжи и клевете». Он арестован «по неосновательному подозрению, силой величайшей несправедливости». Его формулировки совершенно категоричны: «Я тайному обществу не принадлежал и не подозревал о его существовании». Признавая литературные связи и простые знакомства с декабристами А. А. Бестужевым, К. Ф. Рылеевым, Е. П. Оболенским, А. И. Одоевским, В. К. Кюхельбекером, Грибоедов утверждал, что «ничего не слыхал, могущего мне дать малейшую мысль о тайном обществе». «Рылеев и Бестужев никогда мне о тайных политических замыслах ничего не открывали».

Однако сопоставление этих грибоедовских показаний с данными других источников опровергает утверждения Грибоедова. Его утверждения на следствии рушатся под напором многих и разнообразных по характеру свидетельств.

Вдумаемся, прежде всего, в широко известные, обошедшие всю литературу о Грибоедове слова, сказанные им в пылу горячего спора с декабристами: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России»541. Вот и дружески-резкий вариант той же мысли: «Я говорил им, что они дураки». Эти слова — бесспорное доказательство осведомленности Грибоедова не только о существовании тайного общества, но и о самом замысле революционного переворота. Более того, эти слова свидетельствуют и об осведомленности о характере замысла, — о роли военных элементов в замысле.

К какому периоду может относиться приведенное выше выражение Грибоедова: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России»? Это не может относиться к периоду Союза Спасения — тогда и речи не