398

2

Первое тайное общество декабристов — Союз Спасения — зародилось в обстановке чрезвычайного идейного оживления после заграничных походов. Либеральные идеи имели очень широкое распространение. «В это время свободное выражение мыслей было принадлежностью не только всякого порядочного человека, но и всякого, кто хотел казаться порядочным человеком», — пишет Якушкин в своих «Записках». Казалось, например, что цареубийство само по себе будет достаточно для «всеобщего развержения умов» и торжества свободы. Ведь все же готовы! Степень идейной готовности общества к перевороту крайне преувеличивалась. Декабрист Фонвизин отмечал негодование «общественного мнения против Александра — не одних либералов, а целой России!» С особой силой выразил ту же мысль декабрист Каховский: «Ни одно государство столь скоро не способно к восстанию, как наше». Без учета этой субъективной уверенности первых русских дворян-революционеров в сравнительно легкой достижимости их целей невозможно понять особенностей декабристской тактики485.

Членов декабристского общества мучила «неопределенность средств» и то, что действие общества было «незначаще». Возникла мысль о новой тактике — сознательном формировании общественного мнения. Было решено работать над созданием и желательным направлением той силы, которая движет историей. И. Бурцов, несмотря на всю свою скрытность, показывал на следствии, что целью Союза Благоденствия было «приготовлять общественное мнение... к освобождению крепостных людей, каковые перемены могли не нравиться дворянству». То же решение декабрист Бриген передает так: «Надежды, кои оно (тайное общество. — М. Н.) имело в виду, были: действовать согласием на общее мнение, выставлять посредством оного на вид добродетельные дела и похвальные поступки и на позор злые и, таким образом, награждать гласностию первые и наказывать последние». Некоторые члены общества отводили для этой работы над подготовкой общественного мнения к перевороту до двадцати лет, относя, таким образом, срок самой революции примерно к 1838 г. Все это делалось, «дабы общее мнение революции предшествовало». Это было постоянным правилом,

400

высказывала смело слово истины». «В этом деле мы решительно были застрельщиками или, как говорят французы, пропалыми ребятами...» Молодые проповедники «стали при всех случаях греметь против диких учреждений, каковы палка, крепостное состояние и прочее» (Якушкин)487.

Появление молодого, убежденного и горячего проповедника новой жизни, конечно, не ограничивалось пределами тайного общества — оно было знамением времени и захватывало более широкий круг людей. Оно было своеобразным и ярким проявлением новой общественной жизни. Пушкин в Петербурге 1818—1820 гг. и Пушкин в южной ссылке 1820 г. становится по-особому понятен, когда факты его биографии ложатся на фон этого общего движения времени. Секретные агенты, наблюдавшие жизнь Пушкина на юге, доносили, что он неустанно проповедует против правительства и даже ругает его «во всех кофейнях». Найденная рукопись дневника П. Долгорукова замечательно характеризует эту же сторону дела. Пушкин, если применять слова Вигеля, также «с жаром витийствовал» в Кишиневе за столом у наместника Инзова.

«Наместник ездил сегодня на охоту с ружьем и собакою, — повествует П. Долгоруков. — В отсутствие его накрыт был стол для домашних, за которым и я обедал с Пушкиным. Сей последний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста о правительстве в России. Охота взяла переводчика Смирнова спорить с ним, и чем более он опровергал его, тем более Пушкин разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники — подлецы и воры, генералы — скоты большею частью, одии класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли»488.

Позиция проповедника, острого разоблачителя пороков старого мира была присуща и прирожденному оратору П. Я. Чаадаеву. Все без исключения мемуаристы подчеркивают его превосходное уменье владеть словом. Чаадаев сохранил это качество до конца своих дней, несмотря на все пережитые потрясения; позднейшие эпиграммы николаевского времени, пытаясь высмеять опальных Чаадаева

402

в целом: словесные обличения, проповедь, яркое, открытое заявление о своих взглядах были не только делом чести лучших представителей молодежи, но и по-особому оценивались передовым лагерем, верившим, что «мнения правят миром». В самооценке и в самоощущении передовых людей того времени их проповедь оказывалась важной и даже существеннейшей работой, — воздействием на основную силу, с их точки зрения, двигавшую историей. Ведь миром правили мнения! Поэтому, когда высокомерные гимназисты в эпоху реакции после 1905 г., начитавшись Алферова и еще кое-кого, громили Чацкого за «болтовню» и трату времени на «пустые слова», они прежде всего демонстрировали свое полное бессилие, а главное — бессилие своих учителей разобраться в историческом смысле явления.

Основная функция агитации — завоевание сторонников, иначе говоря, консолидация единомышленников, стягивание общественных сил к определенному лагерю. Выполняет ли Чацкий эту функцию? В комедии как будто нет. Сторонников у него не оказалось, он никого не убедил, был побежден и оставил поле сражения. Но так будет обстоять дело лишь до тех пор, пока вы, подчиняясь волшебным законам искусства, будете — незаконно — считать комедию не произведением искусства, а самою жизнью, действительным происшествием. Но верните явлению основной его признак — полагайте его художественным произведением, отдайте ему присущую ему функцию драматургического представления, очертите сцену, зажгите рампу, дорисуйте амфитеатр, заполните зрительный зал, восстановите в правах широкий круг сочувственных зрителей, — и Чацкий действует уже не в кругу Фамусовых, а в историческом кругу какого-то поколения, чьи жадные и сочувствующие глаза устремлены на сцену. Пока пьеса не была разрешена, ее тысячи раз играли мысленно на воображаемых сценах (ибо читать драматургическое произведение, конечно, значит мысленно представлять его себе на сцене), потом стали играть и на воображаемых (поскольку она не только смотрелась, но и читалась) и на реальных сценах. Вот в этом широком не фамусовском кругу Чацкий и сыграл свою основную роль консолидатора сил молодой России и выполнил свою задачу блестяще. Редко кто может сравниться с ним в русском общественном движении XIX в. по объему выполненной работы, длившейся более столетия.

404

Николай Тургенев и Михаил Орлов выступали с политическими речами в литературном обществе «Арзамас»; Михаил Орлов говорил политическую речь на заседании Библейского общества. Известно, какое огромное впечатление произвел на декабристов доклад Пестеля на петербургском совещании 1820 г. о преимуществах республики. Огромное впечатление произвела на декабристов и другая его речь — против постановления о ликвидации тайного общества, принятого Московским съездом Союза Благоденствия в 1821 г. Эта речь как бы открывает собою историю Южного общества декабристов. Речь Александра Бестужева подняла на восстание солдат гвардейского Московского полка. «Я говорил сильно, меня слушали жадно», — признается декабрист на следствии. При аресте декабриста В. Раевского была найдена рукопись, могущая послужить образцом ораторского искусства декабристов (обращение «граждане!», восклицания, многочисленные вопросы и т. д.). Возмущаясь теми, кто русских крепостных крестьян называет «счастливыми», автор пишет:

«Эти счастливцы в изорванных рубищах, с бледными, изнуренными лицами и тусклыми взорами просят не у людей (ибо владельцы их суть тираны), но у судьбы пищи, отдыха и смерти... Кто дал человеку право назвать человека моим и собственным? По какому праву тело, имущество и даже душа одного может принадлежать другому? Откуда взят закон торговать, менять, проигрывать, дарить и тиранить подобных себе человеков? Не из источника ли грубого неистового невежества, злодейского эгоизма, скотских страстей и бесчеловечия?.. Предки наши, свободные предки с ужасом взглянули бы на презрительное состояние своих потомков, они в трепетном изумлении не дерзали бы верить, что русские сделались рабами... Россия... требует необходимого и скорого преобразования... Дворянство русское, погрязшее в роскоши, в разврате, в бездействии и самовластии, не требует перемен, ибо с ужасом смотрит на необходимость потерять тираническое владычество. Граждане! тут не слабые меры нужны, но решительность и внезапный удар...»493

Когда П. Волконский — друг царя и деятель, весьма влиятельный в военном министерстве, — продумывал меры для предупреждения дальнейших волнений после Семеневского восстания, он прежде всего думал о том, как заставить молчать этих столичных ораторов, которых было все же так много, что он не полагал возможным всех их выслать, —