387

что его стоит обсудить отдельно. Я удовольствуюсь тут замечанием, что костюм, который более всего нравится в России даже иностранцам, — это костюм национальный, что нет ничего грациознее русской женщины, что русские песни — самые трогательные, самые выразительные, какие только можно услышать; они доставили иностранным композиторам мотивы самых прекрасных вариаций; что, наконец, в театре — трагедии, которые больше всего увлекают нас, имеют сюжеты, взятые из русской истории, а в комедии нам больше всего нравится изображение наших собственных смешных сторон, из которых главная, конечно, есть желание всецело отречься от нашего характера и нравов. Итак, не подбирая жалким образом колосья с чужого поля, а разрабатывая собственные богатства, которыми иностранцы воспользовались раньше нас самих, мы сможем когда-нибудь соперничать с французами, и после того, как мы отняли у них лавры Марса, мы будем оспаривать и лавры Аполлона»470.

Этот замечательный текст вводит нас в самое существо декабристских мыслей о национальном. Его основная идея — зрелость России, ее возможность достичь высокого уровня самостоятельной национальной культуры. Автор не мечтает об этой зрелости как о чем-то хотя и желаемом, но еще недостижимом в силу русской отсталости. Нет, он спокойно уверен в достижимости и реальности высокого идеала, им нарисованного. И он и Грибоедов были правы в оценке возможностей русского народа. Эту правоту показала последующая действительность: русская национальная литература утвердилась Пушкиным, Грибоедовым и другими писателями именно в это время, и национальная русская комедия «Горе от ума» доказала самим фактом своего появления правоту изложенного выше мнения.

Из монолога о французике из Бордо мы можем судить и о народном характере русской культуры. Да, она должна быть народной, русской; если возмутительно то, что французик из Бордо не нашел в России «ни звука русского, ни русского лица», то отсюда следует, что Россия должна иметь свой прочный характерный национальный облик, свое лицо, она не должна походить на французскую «провинцию» («своя провинция»!). Омерзительна «жалкая тошнота по стороне чужой». В России должны быть свои нравы, свой язык, своя старина. Пусть будет и своя одежда, которая, в соответствии со строгим смыслом

389

нравов он захотел бы вообще взять все, что бы они ни содержали, то ему попался бы ряд диких и грубых черт, вызванных столь долго длившимся крепостным строем. Но национальные нравы у Грибоедова отчетливо отдифференцированы от угнетения и деспотизма.

Комментарием ко всему этому может служить следующий текст из того же декабристского документа, сохранившегося в архиве «Зеленой лампы», — из «Письма к другу в Германию»: «...французские манеры, которые у нас так очаровывают иностранца, кажутся холодными и неуместными в Петербурге. Сразу же можно усмотреть, что они — только условная маска, ни на чем не основаны и создают режущий диссонанс с истинным национальным характером, черты которого заметны в тех, кто говорит только на своем языке и никогда не покидал своей страны. Сохрани боже, чтобы я хотел прославить те старинные русские нравы, которые больше не согласуются ни с цивилизацией, ни с духом нашего века, ни даже с человеческим достоинством; но то, что в нравах есть оскорбительного, происходит от варварства, от невежества и деспотизма, а не от самого характера русских. Итак, вместо того чтобы их [нравы] уничтожать, следовало бы упросить русских не заимствовать из-за границы ничего, кроме необходимого для соделания нравов европейскими, и с усердием сохранять все то, что составляет их национальную самобытность. Общество, литература и искусства много от этого выигрывают»471. Этот исторический комментарий как бы вводит нас в самое существо идей Чацкого о национальном472.

Немало затруднили исследователей строки о заимствовании у китайцев «премудрого у них» (обычно комментаторами пропускается «у них») незнанья иноземцев. Нашлось немало читателей, наивно понявших остроумный каламбур в прямом смысле и незаконно сделавших из него выводы, в корне противоречащие авторским. Еще раз приведем этот текст:

Ах! Если рождены мы все перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.

Установим прежде всего, что Чацкий никак не утверждает, что незнанье иноземцев премудро вообще. Нет, его тезис подчеркнуто лишен общего значения: не подражать иноземцам есть не общая, а именно «китайская»

391

московского генерал-губернатора графа Ф. В. Растопчина о восстании декабристов вошел в историю (сказан в январе 1826 г.). Этот каламбур столь же типичен, как и каламбур Чацкого о китайцах, резким перенесением смысла и неожиданным поворотом вывода в обратную сторону. Шутка была записана московским почт-директором А. Я. Булгаковым так: «Во Франции повара хотели попасть в князья, а здесь князья — попасть в повара». Растопчинский каламбур увековечен в стихах Некрасовым:

В Европе сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует — понятное дело.
У нас революцию сделала знать, —
В сапожники, что ль, захотела?476

Грибоедов, великий мастер афоризма, был и мастером каламбура. Он знал ему цену и ввел его в речь Чацкого477.

Остановимся теперь дополнительно на другой детали монолога, которой также «посчастливилось» по линии ошибочного комментария, — на уже упомянутом русском платье. По замыслу декабристов, преобразование государственного строя должно было сопровождаться и узаконением русского национального платья. А. Бестужев показывал на следствии, что декабристы с большим интересом относились к этой реформе. Русское платье было своеобразным элементом их собственного представления о будущей революционной России. Мы встречаем его еще в эпоху раннего декабризма. В архиве «Зеленой лампы» — «побочной управы» Союза Благоденствия — сохранился текст уже цитированной выше замечательной политической утопии «Сон». Автор будто бы видит во сне будущий, послереволюционный Петербург:

«Проходя по городу, я был поражен костюмами жителей. Они соединяли европейское изящество с азиатским величием, и при внимательном рассмотрении я узнал русский кафтан с некоторыми изменениями.

— Мне кажется, — сказал я своему руководителю, — что Петр Великий велел высшему классу русского общества носить немецкое платье, — с каких пор вы его сняли?

— С тех пор, как мы стали нацией, — ответил он, — с тех пор, как, перестав быть рабами, мы более не носим ливреи господина»478.

Тут вся идеология грибоедовской защиты русского платья, даже с грибоедовским эпитетом «величавого»

393

нации: народ говорит на русском языке — и вся нация должна говорить на русском языке. Народ наш не должен считать за «немцев» какую-то часть нации, подражающую всему иностранному. Язык русский как объединяющая нацию сила — важная тема монолога о французике из Бордо: он упомянут тут как то, чего никак нельзя отдавать «в обмен», и стоит наряду с такой исконной и глубокой особенностью нации, как ее нравы и исторические предания («и нравы, и язык, и старину святую...»); о нем же говорит Чацкий с силой и страстью в словах: «Чтоб умный, бодрый наш народ хотя б по языку нас не считал за немцев». О нем же — о языке — говорится в связи с якобы невозможностью «европейское поставить в параллель с национальным» и перевести на русский язык слова «мадам» и «мадемуазель». Еще ранее, при первой встрече с Софьей, Чацкий пренебрежительно отзывается о «смешенье» языков — «французского с нижегородским», которое господствует в дворянском обществе.

Русский язык, как элемент национальной общности, приковывал к себе внимание декабристов. В обоих конституционных проектах декабристов — как у Пестеля, так и у Никиты Муравьева — запроектировано старинное название «Народное вече» для будущего парламента. Оба проекта оперируют — для различных государственных органов — названием «Дума» («верховная Дума», «державная Дума»). Федеративные единицы носят у Никиты Муравьева русское название «держав». Никита Муравьев применяет в конституционном проекте старинные русские названия «тысяцкий», «наместник», «державный дьяк» и т. д. Среди декабристов вообще было сильно течение за замену иностранных по корню слов русскими. Пестель подобрал целую вереницу русских слов, соответствующих, по его мнению, иностранной военной терминологии: армия — рать, солдат — ратник, артиллерия — бронемет, каре — всебронь, батальон — сразин, масса — толща, иррегулярный — бесстройный, дивизия — войрод, патруль — извед, кирасиры — латники, капральство — уряд, корпус — ополчение, провиантский — кормовой, курьер — гонец, архив — делосвод, экстраординарные суммы — случайная казна, комиссариатский — снабдительный, казармы — ратожилье, жандармы — рынды. Декабрист А. Бестужев также занимался подбором русских слов для вытеснения иностранных и даже предлагал заменить