347

комедии; остановился он на этом же вопросе и в предисловии к школьному изданию «Горя от ума». Исследованию придан вид скрупулезной точности: выделены и разобраны все места комедии, где говорится о крепостном праве. Мест этих нашлось немного. «Привычно мы связываем «Горе от ума» с обличением крепостничества. Но, в сущности, в комедии говорится о нем немного», — утверждает Н. К. Пиксанов. Высказываний о крепостном праве в комедии всего пять: прямым образом к крепостному праву относятся-де «только две» реплики Чацкого в монологе «А судьи кто?»: 1) о Несторе негодяев знатных; 2) о помещике-балетомане, распродавшем поодиночке своих амуров и зефиров; косвенным образом — еще три реплики: 3) четыре строки Лизы — строфа «Ах! от господ подалей...»; 4) гневные посулы Фамусова своей дворне в последнем акте; 5) слова Хлёстовой о Загорецком: «двоих арапченков на ярмарке достал». «Других протестов против крепостного права в „Г. о. у.“ нет»434.

Ниже мы остановимся на явной неполноте привлеченного к анализу «корпуса высказываний» Грибоедова о крепостном праве. Пока проверим анализ выявленного «корпуса». Н. К. Пиксанов всячески снижает значение слов Лизы:

Ушел... Ах! от господ подалей;

У них беды себе на всякий час готовь,

Минуй нас пуще всех печалей

И барский гнев и барская любовь.

Эта «примета крепостной неволи» должна-де умалиться по значению в силу довода, что такая фраза могла быть вложена и в уста «французской комедийной субретки». Нужно заметить, что имеется огромное количество фраз, которые, звуча формально одинаково, вкладываются в художественных произведениях в уста самых разнообразных героев и именно в силу этого приобретают самый разнообразный смысл. Ведь Лиза — не французская горничная, а крепостная девка барина Фамусова. Ведь она произносит свои слова в совершенно конкретных обстоятельствах, — только что имели место поползновения Фамусова в полутемной столовой. Она с облегчением начинает со слова «ушел!..». Французские субретки — не крепостные своих господ и по желанию могут оставить должность или дать по морде. А Лиза — нет... Барин властен над нею. Неужто можно не заметить этой разницы? Поэтому поводов к «умалению» значения мы не видим.

349

Но Н. К. Пиксанов пытается снизить антикрепостнический характер и этих текстов соображением, что они-де своим острием направлены не против самого института крепостного права, а только против «вельмож», против высшей знати, которая была ненавидима средним дворянством. Смысл довода таков, что здесь сводятся, мол, счеты среднего дворянина с высшей знатью, а не проявляется вражда передового человека к крепостному праву. Но это утверждение противоречит тексту. В тексте нигде нет противопоставления среднего дворянства знати. Может быть, «эксцессы» крепостного права, здесь описанные, имеют такой характер, что были доступны только знати? Нет, и это не так. Самый средний помещик мог выменять своего крепостного на охотничью собаку: это было его правом. На собак выменивали крепостных и мелкие, и средние, и крупные помещики. Собака была платежом за крепостного, его стоимостью. Променять на собаку человека — это не противоречило закону. Более того, очевидно, богатый придворный вельможа, как правило, располагал наличными деньгами для покупки породистых собак, и чаще всего подобные уплаты «натурой» как раз производились среди помещиков средней руки, более стесненных в денежных средствах. Ясно, что «Нестор негодяев знатных» в данном образе представляет дворян вообще, он лишен в своем действии специфики знати. То же относится к распродаже поодиночке крепостных детей; это также отнюдь не было прерогативой знати. Смысл обоих текстов — возмущение самим правом выменивать человека на собаку, продавать детей поодиночке. То обстоятельство, что в первом случае помещик знатен, а во втором — богат, не играет определяющей роли. Определяющую роль играет то, что эти люди — помещики. О «знатности» или незнатности балетомана, кстати, вообще не упомянуто — богатство не обязательно связывалось с принадлежностью к придворным кругам. О том, что балетоман — придворный, и намека нет в «Горе от ума», между тем Пиксанов совершенно необоснованно относит его к «особой дворянской группе — придворной знати»435.

Ни тот, ни другой случай нельзя назвать «эксцессом»: Салтычиха гладила девушку горячим утюгом — это эксцесс. Но в чем же «эксцесс», если помещик продавал крепостного, распоряжался им, как своею вещью? Это не

351

многозначительно замечает, что комедия имеет двух авторов — Катенина и Грибоедова, и еще неизвестно, кому именно принадлежит этот текст. Правда, в другом случае, используя цитату из проекта об учреждении Закавказской компании (мы остановимся на этом в XVIII главе), подписанного Грибоедовым и Завелейским, Пиксанов уже не ставит вопроса, кто автор необходимой ему цитаты, по-видимому, потому, что использует ее для обратной цели. Не лучше ли держаться какого-либо одного принципа? Надо полагать, что текст, подписанный двумя авторами, в идейном смысле был принят ими обоими, и если бы идейный смысл «тирады» не принимался бы Грибоедовым, он не дал бы своей подписи под произведением. Таким образом антикрепостнический смысл тирады не подлежит сомнению436.

Изумительный набросок плана пьесы Грибоедова «1812 год» развивает тему ополченца-крепостного, который участвовал в Отечественной войне и заграничных походах. Н. К. Пиксанов хочет снизить антикрепостнический смысл наброска соображением о том, что «тема ополченца-крепостного не является центральной в пьесе». Центральна ли, или эпизодична роль крепостного-ополченца, кончающего жизнь самоубийством при возврате в крепостное состояние, — это не имеет ни малейшего отношения к разбираемому вопросу. В эпизоде ли, или в каком-то цельном произведении проявилось отрицательное отношение Грибоедова к крепостному праву, оно не перестает от этого быть отрицательным. Но вместе с тем нельзя не отметить ошибку Пиксанова: крепостной-ополченец в пьесе, несомненно, центральный герой. Пиксанов пытается доказать обратное указанием на то обстоятельство, что у пьесы есть «патриотическое и националистическое задания». Но это соображение ни в малейшей мере не доказывает желаемого положения. Ни в одной пьесе задание не может раскрыться без героев. Герой же — ополченец М. — должен был появиться в пьесе в первом «отделении» и быть, по замечанию Грибоедова, на сцене «с первого стиха до последнего»; тут же, в первом действии, должно было быть дано «очертание его характера». Смущающие Н. К. Пиксанова сцены с появлением «ангелов» и «теней» в Архангельском соборе являются лишь одной из трех сцен первого акта. Во втором акте также предполагалось показать ополченца М. как на улицах

353

многозначительные соображения вроде такого: «Как развернулась бы эта тема — сказать трудно». Как раз можно сказать, как бы она развернулась; перед нами автор ясно обозначил и ход действия и финал пьесы — «самоубийство». Чего же еще?438

В трагедии Грибоедова «Грузинская ночь», содержание которой дошло до нас лишь в изложении Булгарина, основой темы является, несомненно, протест против крепостного права, взятый в высоком, шекспировском, плане борьбы против угнетения человека. Булгарин пишет: «Трагедию назвал он „Грузинская ночь“; почерпнул предмет оной из народных преданий и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание: один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его; упрекает его в бесчеловечном поступке; припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и, наконец, по княжескому обычаю — забывает обещание. Но мать помнит, что у нее отторжено от сердца детище, и... умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружья, чтобы поразить князя, — и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местью. Они гибнут в отчаянии».

Вчитываясь в это единственное до нас дошедшее изложение всего сюжета трагедии (до нас дошли лишь отрывки ее текста), мы должны признать, что существо замысла — в мести за попранные крепостным владельцем высокие человеческие чувства матери. Н. К. Пиксанов