136

Салтыковым полк вызвать из Москвы в Нижний Новгород и состоять ему в команде генерал-лейтенанта графа Толстого. Но приказ царя в создавшихся тогда военных обстоятельствах своевременно до Растопчина не дошел, и он лишь 2 ноября, уже находясь сам в главной квартире Кутузова, мог сообщить военному министру местонахождение «потерянного» полка168.

Грибоедов видел необычайную картину бегства дворян из Москвы. В набросках его пьесы «1812 год» можно уловить отчетливую позицию, с которой он осуждает дворянство в эти великие и тревожные дни. Отметив в одной из сцен «всеобщее ополчение без дворян» и «трусость служителей правительства», он в одном из набросков возвращается к той же мысли: надо бы защищать столицу, а они бегут:

А ныне знать, вельможи — где они?..
.................
Их пышные хоромы опустели.
Когда слыла веселою Москва,
Они роились в ней. Палаты их
Блистали разноцветными огнями...
Теперь, когда у стен ее враги,
Бессчастные рассыпалися дети...
Напрасно ждет защитников, — сыны,
Как ласточки, вспорхнули с теплых гнезд
И предали их бурям в расхищенье...

Итак, Салтыковский полк оказался в Казани. Для биографии Грибоедова можно отметить интересную деталь: верный друг Ион также оказался в Казани одновременно со своим воспитанником. Экзамен Иона на степень доктора прав длился в Казанском университете с 11 марта 1813 г. по конец 1814 г., когда Грибоедова уже не было в Казани в связи с перемещением полка169.

В Казани формирование полка несколько продвинулось вперед. К моменту своего выхода оттуда он состоял уже почти из тысячи человек, по крайней мере из Московского гусарского полка графа Салтыкова влились позже 961 человек в Иркутский гусарский полк, в их числе 3 штаб-офицера и 20 обер-офицеров. В командный состав полка поступали офицеры лучших дворянских фамилий, — там среди прочих числился князь Голицын, граф Ефимовский, граф Толстой; последний был зачислен в полк 9 ноября одновременно с двумя корнетами из 24-го украинского казачьего полка — Алябьевым и Екемзиным. При этих обстоятельствах и состоялось, очевидно, знакомство

138

указ об этом сохранился в Полном собрании законов: «Иркутский драгунский полк переименовать гусарским, обратив оной в состав формируемого графом Салтыковым гусарского полка, который и придвинуть к Могилеву под команду генерала от кавалерии Кологривова, с названием Иркутского гусарского полка». Уже в это время около Кологривова начинает постепенно формироваться та среда сотрудников, в которую несколько позже вольется и Грибоедов. Укажем, например, на штаб-ротмистра Ланского и корнета Шереметева, которые были приняты на службу формирования резервов еще до Бреста174. 28 декабря 1812 г. Горчаков направил Салтыкову предписание: «Формируемый вашим сиятельством гусарский полк по высочайшему поизволению присоединяется к бывшему Иркутскому драгунскому полку, переименованному Иркутским гусарским, подчиняется в команду генералу Кологривову и должен перейти к Могилеву-Белорусскому; вследствие чего предписываю вашему сиятельству немедленно отправить упомянутый полк к Могилеву по маршруту, у сего прилагаемому». Внезапная смерть помешала Салтыкову выполнить предписание, и полк двинулся на запад уже без него и значительно позже требуемого в указе срока. Отсюда ясно, что полк был подчинен Кологривову ранее смерти Салтыкова — обычно в биографиях Грибоедова ошибочно принята обратная последовательность событий175.

Пока бывший Салтыковский полк готовился к отправке и начинал передвижение, штаб Кологривова уже передвинулся в Смоленск. Первые московские гусары в составе Иркутского полка появляются уже в ведомости на 1 апреля 1813 г. В мае в Кобрин прибыло новое пополнение московских гусар в составе 304 человек. В июне 1813 г. Иркутский полк перешел из Кобрина в Дрогичин Кобринского повета, и туда прибыли еще два эскадрона московских гусар в составе 387 человек. Имеются данные, что в 1813 г. Грибоедов некоторое время был болен и жил во Владимире (не там ли находилась и его мать?). В месячном рапорте Иркутского полка на 1 мая 1813 г. его имя означено в числе больных (с пометой: «Грибоедов — простудой в левом боку»). В списке штаб- и обер-офицеров Иркутского полка от 8 сентября 1813 г. корнет Грибоедов значится «за болезнию во Владимире»176.

140

от кавалерии Кологривова»; в конце августа полк стоял в Сосновицах Седлецкой губернии, в конце сентября — в местечке Словатичах, затем перешел в местечко Мациево Волынской губернии Ковельского повета. Позднее два его эскадрона расположились в Брест-Литовске, а штаб полка — в одном из местечек.

Через четыре месяца по прибытии в полк Грибоедов перешел в адъютанты к генералу Кологривову, — штаб резервного кавалерийского корпуса находился в это время также в Брест-Литовске180.

Здесь, в Брест-Литовске, и встретился Грибоедов с человеком, который на всю жизнь остался его ближайшим душевным другом — Степаном Никитичем Бегичевым, будущим членом Союза Благоденствия. С. Н. Бегичев был племянником генерала А. С. Кологривова, к которому и поступил новый адъютант — Грибоедов.

Необходимо остановиться на семье Кологривовых, и прежде всего на том генерале, под начальство которого попал Грибоедов.

Есть фамильные гнезда, которые «дух времени» отчетливо размежевывает на два лагеря, в домашнем кругу которых происходит с большой отчетливостью идейная поляризация, отмечающая собою эпоху. Фамилия Кологривовых, как и многие другие декабристские фамилии, вызывает ряд подобных ассоциаций. Как в семье Орловых, Пестелей, так и тут, в одном фамильном гнезде формируются представители реакции и передовых настроений, внутри семейного круга возникают острые столкновения отдельных членов. Семья Кологривовых тесно связана с двором, находится в родственных отношениях с крупнейшей знатью — Голицыными, Трубецкими, Румянцевыми, Вельяминовыми-Зерновыми. Фамилия Кологривовых мелькает в списках камергеров и камер-юнкеров; в московском доме Кологривовых — между Грузинами и Тверской — танцует на балу Александр I. «Вчера был 150-й обед у Кологривова», — пишет А. И. Тургенев П. А. Вяземскому. Известный светский острослов — Дмитрий Михайлович Кологривов, брат «синодского» Александра Николаевича Голицына (от одной матери, но разных отцов), — постоянный посетитель богатейшего и знатного дома Долгоруковых, где нередко «запросто» бывает и сам Александр I. Брат грибоедовского начальника, Андрея Семеновича Кологривова, Лука Семенович — тверской гражданский губернатор, связанный с двором

142

Начальник Грибоедова, генерал от кавалерии Андрей Семенович Кологривов, представляет собой любопытную фигуру. Этот баловень судьбы, любимец Павла I и крупнейший помещик, оказался дядей двух декабристов и отцом «ненавистника тиранов», участника парижских баррикадных боев — Михаила Кологривова. И декабристы и сын-буитарь были к нему чрезвычайно привязаны. Генерал был человеком новых веяний, и к нему льнула молодежь. Акад. Веселовский пишет, что Кологривов, «гуманный и образованный генерал», принадлежал «к новой школе гуманных начальников, был популярен среди молодых офицеров, дом его был всегда открыт для них». Этот же автор замечает, что Кологривов «держался совершенно противоположного направления, чем Скалозуб». Хорошо осведомленный историк эпохи М. Лонгинов, публикуя в «Современнике» Чернышевского работу о Грибоедове, также приходил к выводу, что «Кологривов имел удивительную способность привязывать к себе подчиненных, особенно молодежь». Автор работы о Михаиле Кологривове — Р-ский находит даже, что вольнодумство юноши могло развиться прежде всего под влиянием отца. Самое веское свидетельство о теплых отношениях генерала с молодежью принадлежит неподкупному девятнадцатилетнему корнету Грибоедову, о котором А. Бестужев справедливо сказал: «Никто не похвалится его лестью». Дано это свидетельство в юношески-наивной форме: «Ручаюсь, что в Европе немного начальников, которых столько любят, сколько здешние кавалеристы своего», — писал он в первом своем напечатанном произведении — «Письме из Бреста-Литовского к издателю» («Вестника Европы») в июне 1814 г.182.

В Брест-Литовске, в штабе кавалерийских резервов, у Кологривова, очевидно, поощрялась литература. Там бурно творила целая плеяда безвестных армейских пиитов. Данный офицерами праздник в честь генерала Кологривова (по случаю окончания войны и получения начальником ордена Владимира I степени) вызвал поток творчества, — очевидно, и генерал был не против литературы. Утром, когда «строй пиитов» предстал пред ним для первых поздравлений, он был буквально засыпан стихами: «Один стихи ему кладет в карман, другой под изголовье». Генерал дивился, «сколько стихотворцев образовала искренняя радость». Кроме этого потока индивидуальных творений, ему преподнесли еще стихотворное приглашение