126

Идейная почва для его возникновения уже готовится. В этой живой атмосфере созревания передовой общественной мысли молодой России встречаем мы и создателя Чацкого.

Разразилась «гроза двенадцатого года». Большинство будущих декабристов — сверстников Грибоедова, учившихся вместе с ним в пансионе и университете, — оказалось участниками Отечественной войны. Некоторые выбрали себе военное поприще еще до войны, иногда буквально накануне военных событий, другие пошли на войну со школьной скамьи, как только Наполеон вторгся в Россию.

Из перечисленных ранее имен будущих декабристов и их друзей: И. Д. Якушкин, братья П. и М. Чаадаевы, Ив. Щербатов, Артамон Муравьев, С. Трубецкой, И. Г. Бурцов, А. В. Семенов, П. Н. Семенов, Владимир Раевский, братья Александр и Николай Раевские, И. С. Повало-Швейковский, братья Лев и Василий Перовские, Михаил Муравьев, — все оказались в рядах действующей армии. Никита Муравьев имел особую судьбу: мать не пускала его на военную службу, и он убежал из дома на фронт, захватив с собой карту местности и список наполеоновских маршалов. Подмосковные крестьяне приняли его за шпиона, связали и доставили по начальству. Его вели сажать в «яму», когда он увидел на одной из московских улиц своего гувернера m-r Pétra. Они заговорили по-французски, — тогда окружавшая Никиту толпа прихватила заодно и гувернера и повела обоих сажать в «яму». Гувернеру удалось вырваться и рассказать о происшествии матери беглеца; юношу с трудом вызволили из «ямы». История получила широкую огласку, и матери пришлось отпустить сына на фронт151. Из остальных ранее упомянутых пансионеров и студентов, учившихся одновременно с Грибоедовым, двое пошли по штатской линии («хромой Тургенев» Николай и С. М. Семенов), а пять будущих декабристов не подошли тогда к военной службе по юному возрасту.

В ряды армии прямо с университетской скамьи вступил в 1812 г. и Грибоедов.

128

фронте молодежи хорошо знакомые нам лица. Среди прапорщиков, подпрапорщиков и корнетов встречаем мы бывших московских студентов, которые учились одновременно с Грибоедовым. Артамон Муравьев, член «юношеского собратства» («Чока»), — прапорщик еще с января 1812 г., через 4 дня после производства уже находился в Дунайской армии, участвовал в ее движении на соединение с армией Тормасова, затем зачислен в Западную армию Барклая де Толли. Вступивший в военную службу из «своекоштных студентов Московского университета» Михаил Муравьев с апреля 1812 г. состоял при штабе армии Барклая де Толли. И. Г. Бурцов, Л. Перовский, Владимир Раевский, Алексей Семенов начали службу прапорщиками в армии в 1812 году. Петр Семенов, автор «Митюхи Валдайского», прошел через войну 1812 г. со своим Измайловским полком. Семеновцы — Якушкин, Петр и Михаил Чаадаевы, князь Иван Щербатов — вместе с лейб-гвардии Семеновским полком участвовали в знаменитой «ретираде» Барклая, который от Дриссы вел свою армию к Смоленску на соединение с армией Багратиона. Во 2-й армии Багратиона, шедшей на соединение с 1-й армией туда же, к Смоленску, двигались и участвовали в боях бывшие воспитанники университетского благородного пансиона братья Александр и Николай Раевские153.

Бородинская битва соединила на одном поле многих старых университетских товарищей. В дыму Бородина встречаем мы Якушкина, Щербатова, обоих Чаадаевых, Петра Семенова, Владимира Раевского, Василия и Льва Перовских, Михаила Муравьева и других. Многим довелось участвовать в решающих моментах битвы. Семеновский полк, в составе которого находились Якушкин, Щербатов и Чаадаев, стоял до полудня в резервной линии под страшным огнем неприятельских батарей. Полк редел, неприятельская бомбардировка вырывала одну жертву за другой, но семеновцы стояли не дрогнув. После полудня по приказу Кутузова полк был брошен на защиту курганной батареи Раевского. В 4 часа Коленкур, во главе 5-го французского кирасирского полка, и уланы корпуса Латур-Мобура стремительно ударили на семеновцев. Те приняли их в штыки, отбивая атаку за атакой. Петр Чаадаев за участие в Бородинской битве получил производство в прапорщики, Якушкин — Георгиевский крест, Владимир Раевский получил золотую шпагу «за храбрость»,

130

присвоили название Московского гусарского, а П. И. Салтыков, повышенный в чин полковника, был назначен командиром будущего полка. Салтыковский полк не должен был входить в состав московского ополчения — в отношении московского губернатора графа Растопчина к генерал-кригс-комиссару сообщается, что полк Салтыкова «навсегда останется полком регулярным»157. Первоначальные организационные хлопоты по формированию полка начались после отъезда государя. 21 июля Растопчин приказал шефу московского гарнизона генерал-лейтенанту Брозину выделить для будущего, еще не начавшего формирование полка третий корпус Хамовнических казарм, а 23 июля Растопчин доложил управляющему военным министерством князю Алексею Ивановичу Горчакову, что граф Салтыков уже приступил к формированию полка «должным порядком». Однако официальная переписка Растопчина показывает, что еще 25 июля рекруты не начинали поступать в полк, хотя московский арсенал уже получил предписание выдать графу Салтыкову «потребное число сабель, карабинов и пистолетов, годных к употреблению на службу». Видимо, вербовка в полк в эти дни только-только началась. 26 июля в полк был зачислен корнетом Александр Грибоедов, — иначе говоря, он поступил в новый полк в один из первых дней, если даже не просто в первый день существования полка158.

Ко всем новым впечатлениям тех дней у Грибоедова прибавлялось яркое ощущение своего военного бытия, новое времяпрепровождение, Хамовнические казармы, новые люди, даже новый внешний вид самого себя.

Вот официальное описание военной формы его полка, еще неизвестное в грибоедовской литературе: «Кивера с этишкетами и репейками желтыми и прибором медным; ментики, доломаны и ташки черные, со снурками и тесьмою желтыми и пуговицами медными; воротники и обшлага доломанов малиновые; чакчиры малиновые с выкладкою и цифровкою желтыми; кушаки желтые с кистями желтыми же и гомбами черными, вальтрапы черные с зубцами малиновыми и снурками и вензелями желтыми»159. Мундир! Когда-то он — «расшитый и красивый» — вызывал нежность Чацкого.

А. Н. Веселовский пишет, что Грибоедов поступил на военную службу «не без противодействия со стороны домашних». Воззвание Александра I к дворянству могло облегчить Грибоедову борьбу в домашнем кругу за вступление

132

мадам де Сталь, но встреча по случайным причинам не состоялась и была перенесена в Петербург162. Вероятно, и Грибоедов знал, что мадам де Сталь находится в Москве. Как уже указывалось, Штейн посетил своего геттингенского товарища профессора Буле, а тот познакомил его со своим молодым выдающимся учеником Александром Грибоедовым, уже готовым «к испытанию для поступления в чин доктора». Грибоедов позже с удовольствием вспоминал свои беседы со Штейном.

2

Думаю, что неправильно сравнивать внутренние переживания Грибоедова в момент ухода его на войну 1812 г. с переживаниями Пети Ростова в «Войне и мире», как это сделано в предисловии к академическому изданию сочинений Грибоедова. Петя Ростов не дружил с Петром Чаадаевым, не был готов к докторскому экзамену, не читал «Истории философских систем» Дежерандо, не беседовал с прусским реформатором Штейном. Переживания молодого Грибоедова были много сложнее его переживаний, патриотизм Грибоедова был куда более сознательным, зрелым и глубоким163.

Поток впечатлений, хлынувший в эти дни в юношеское сознание, был чрезвычайно богат и вызывал глубокие переживания. Позже, набрасывая план своей пьесы «1812 год», Грибоедов запишет: «История начала войны, взятие Смоленска, народные черты, приезд государя, обоз раненых, рассказ о битве Бородинской». Надо иметь в виду, читая эти строки, что все перечисленное должно быть связано с личными впечатлениями юноши Грибоедова. И в третьем корпусе Хамовнических казарм, где имел свое пребывание Салтыковский полк, Грибоедов мог многое увидеть. Полк был своеобразен, его основная рядовая масса не была, как в других полках, чисто крестьянской, — полк формировался по высочайшему повелению «из людей разного звания». Вспомним свидетельство Вигеля: «Множество семинаристов, сыновей священников и священнослужителей бросились в простые рядовые». 29 июля Растопчин выдал Салтыкову «открытые листы», которые были переданы штаб- и обер-офицерам, командируемым Салтыковым в разные губернии для вербовки «людей свободных и по разным местам».