23. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

15 июня 1814 года.

Гамбург

Любезнейшая маминька!

Последнее письмо ваше получил я от 25-го мая под № 43 чрез кн. Мещерского. Из оного увидел я, что вы печалитесь, что давно не получали писем, а еще больше, что приехал курьер, который к вам писем не привез. Как можете вы думать, чтоб здесь можно бы было писать с таким регулярством, как у вас в Петербурге, несмотря на то что прекращены военные действия? Иногда не узнаешь, что едет курьер, в другое время узнаешь слишком поздно, а в третье в то самое время или Опперман или Берг отправит куда-нибудь. Вот оказия и пропущена. Это случилось со мною, когда мы стояли в Альтоне. Я был послан в Гамбург, в котором еще находились французы, чтоб определить число войск, долженствующих занять его. Другой раз был я послан уже из Гамбурга ко всем датским начальствам в Голстинии, и мое путешествие продолжалось несколько дней сряду, так что в это время я пропустил все случаи к вам писать. А вы этим так удивительно огорчаетесь. Также весьма неудивительно, что фельдъегерь меня не знает. Сверх того я уже недели две как писал с некоторым гвардии поручиком Приклонским, а он только что вчера уехал. Также граф Панин, с которым я также писал, ехал отсюда недели четыре.

У нас теперь довольно бывает дела, размещение беспрестанно новых войск, перемены и так далее.

Вы судите об Гамбурге по тому, что он прежде был, теперь он на то совсем не похож. Жители здесь почитают нас за чрезмерную тяжесть, и беспрестанно выходят споры. Люди издали кажутся всегда лучше, но где замешан их интерес, где их самих заденут, тут уже выходит их характер. Честь, благодарность, славу - все здесь считают чрез талеры и луидоры. Наконец, народ, состоящий единственно из купцов, который не имеет и других занятий сверх того, как англичане, которые присоединяют к тому великий народный [дух], чего здесь совсем нет.

Как я рад, что любезная сестрица Елисавета Ивановна выздоровела, пора было ей совсем быть здоровою после столь тяжких болезней. Так же, что Оленин совсем поправился1. Здесь еще нельзя ни на что решиться, потому что решение о судьбе нашей армии не воспоследовало еще.

Сие письмо пишу я по почте. При сем приложено письмо одного моего товарища капитана Коханова, прелюбезнейшего человека, к сестре его. Он умильно вас просит переслать его к ней и также позволить, чтоб деньги она адресовала на ваше имя в Петербург. Мое почтение дедушке и всем дядюшкам и тетушкам, Алексею Николаевичу Оленину и Елисавете Марковне. Мои поклоны братцам и сестрицам. Целую тысячу раз ваши ручки и желаю вам спокойствия и терпения. Целую братцев Сашу и Ипполита, также и Леночку2 и остаюсь навсегда ваш покорный сын

Никита Муравьев

P.S. Прошу засвидетельствовать мое почтение Петру Михайловичу. Пушкин здоров, я у него вчера вечер весь провел.

Я не знаю, что вам пишет Сухарев, что он меня зовет к себе, а что я у него не бываю; он от роду меня не звал, и я редко [его] вижу, тогда только, когда встречу на здешнем бульваре.

Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 40. Л. 18-19об.

1 Петр Оленин, излечившийся от ран, в начале 1814 г. был прикомандирован адъютантом 1 к генерал-лейтенанту П.А. Строганову; после взятия Парижа находился в русском окку­пационном корпусе в должности адъютанта М.С. Воронцова.

2 Леночка - Елена Ивановна Муравьева-Апостол, гостившая в доме Муравьевых.

25. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

2-го июля 1814.

Г. Гамбург

Сухарев едет на днях в Петербург, и я пользуюсь сим случаем, чтоб написать вам несколько строчек. Он достал себе Георгиевский крест чрез генерала Булатова1, а теперь едет домой. До сих пор я не могу сделать на то покушения, потому что не решен жребий нашей армии и что я употреблен теперь довольно часто и, следовательно, ежели б отлучился в теперешних обстоятельствах, то даже бы и мог потерять. Сухарев же имел бригаду в корпусе Маркова, но так как они не были в ладу, то он и лишился оной. И так, оставаясь без всякого дела и ни при чем, гоним Марковым, он решился ехать домой. Впрочем, при первом случае, когда можно мне будет ехать, не наруша моих обязанностей, я решусь тотчас. Поступая таким образом, я уверен в одобрении вашем.

Я писал к вам недавно чрез Карстена, не знаю, дойдет ли мое письмо. Хорошее время началось здесь с неделю, и были довольно жаркие дни. На этих днях получил наш главнокомандующий за Гамбург Георгия первую степень2.

Наиприятнейшие отсюда гуляния в Альтону, которая так близка. Последнее письмо, которое я от вас получил, от 29-го мая, итак, уже более месяца. На этих днях Черневич сюда приехал, но я его еще не видал.

Вы не пишете ничего, где вы живете - в городе или на даче. Целую тысячу раз ваши ручки, любезнейшая маминька, и желаю вам всевозможного здоровья и спокойствия в твердом уповании на милость Божию, который если иногда наводит печали и искушения, то также и полагает им конец и приводит дни радости. Целую любезных братцев Сашу и Ипполита, которым желаю преуспевать в науках для радости вашей и также моей. Прошу вас, любезнейшая маминька, засвидетельствовать мое почтение дедушке, всем дядюшкам и тетушкам, а поклоны мои всем братцам, где вы живете - в городе или на даче. Целую тысячу раз ваши ручки, любезнейшая маминька, и желаю вам всевозможного здоровья и спокойствия в твердом уповании на милость Божию, который если иногда наводит печали и искушения,х ласки и милости ко мне всегда у меня перед глазами, и Петру Михайловичу Дружинину. Любезного Петрушу Оленина я заочно целую.

Я вам также приписываю об просьбе капитана Коханова в разрешении пересылок денег и писем. А чтоб кончить письмо по-военному, должен прибавить я, что в прочем у нас все обстоит благополучно.

Целую тысячу раз ваши ручки и, прося ваше родительское благословение, остаюсь навсегда ваш покорный сын

Никита Муравьев
Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 40. Л. 28-29об.

1 Ген. М.Л. Булатов командовал 16-й пехотной дивизией в составе бригады А.Д. Сухарева и отличился в сражениях под Дрезденом и Гамбургом. Отец декабриста.

2 Л.Л. Беннигсен.

27. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

14-го июля [1814]. Главная квартира,

город Гамбург

Любезнейшая маминька!

На этих днях писал я к вам чрез Черневича, а теперь, так как едет Леонид Львов, то я и пишу с ним следующие строчки. Он мне сказал: Я делаю это только оттого, что я всегда любил и уважал твою маминъку! Не зная, какое слово преимущественно подчеркнуть, я их все подчеркнул - это дает вам полное понятие об нашем новом герое и о протекции, которою он меня удостаивает! Но довольно будет с него. Что меня более занимает, это то, что после 29-го мая я от вас ни строчки не получил, а между тем не пропустил ни одной оказии, чтоб к вам писать. Это меня чрезвычайно беспокоит.

Я обедал одно воскресенье у Карстенши на даче в деревне Эккендорфе близ Гамбурга. Следующее слово дает вам понятие о немецкой нежности и добродушии, предлагая чувствительный пример любви к соседу (вам известно, что Альтона в версте от Гамбурга). Один из домашних при обеде, описывая и увеличивая несчастия Гамбурга, прибавил при всем том: мы не имели и этого утешения, чтоб эта проклятая Альтона сгорела, ибо в этом случае мы бы перенесли эти несчастия с радостью. И все за столом показали явно, что они такие же имеют чувства. Вот вам образчик только образа мыслей здешних жителей.

У нас недавно начались жары, а то погода была все переменчивая и дожди. На этих днях был я на бале в Вандсбеке, который давали офицеры графа Толстого на случай его производства1. В прочем все у нас обстоит благополучно. Некто Попенхузен, приехавший сюда недавно из Петербурга, уверяет, что купол Казанский провалился, но к счастью, ночью и никого не повредил2.

Пишите, любезнейшая маминька, уведомите меня о том, что вы делаете, о вашем здоровье, о здоровье Саши и Ипполита, о их занятиях. Между тем прощайте, любезнейшая маминька. Засвидетельствуйте почтение мое дедушке Федору Михайловичу, всем дядюшкам и тетушкам, мои поклоны братцам и сестрицам, а в особенности сестрице Катерине Сергеевне и Елисавете Ивановне. Прощайте, любезнейшая маминька. С чувством беспредельной любви и глубочайшего почтения остаюсь навсегда ваш покорный сын

Никита Муравьев

P. S. Мой поклон Анне Ивановне и Петру Ивановичу Соколову.
Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 40. Л. 34-35об.

1 См. прим. 1 к п. 26.

2 В ночь на 17 апр. 1814 г. в здании Казанского собора упал большой кусок штукатурки (весом 153 фунта), показавший непрочность штукатурки всего здания, которое продолжали строить. (Аплаксин А. Казанский собор. СПб., 1911. С. 49).

29. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ И К.Н. БАТЮШКОВУ

7-го августа [1814]

в Гамбурге

28-го июля получил я письмо ваше от 6-го под № 47-м и 2-го августа письмо под № 48-м от 17-го июля. Вы мне пишете, что вы затем не живете на даче сего лета от того, что я не при вас. Не говоря уже о пользе, которую бы это принесло вашему для всех столь драгоценному здоровью (но о котором вы и не позволяете говорить себе), чем виноваты в том дети, зачем им не пользоваться приятным влиянием летнего деревенского чистого воздуха и глотать несносную городскую пыль?

Газеты гамбургские возвестили уже нам приезд государя в Петербург. А у нас здесь теперь род междуцарствия. Главнокомандующий уже недели 3 как на Пирмонтских водах, которые милях в 20 отселе, также и генерал Опперман, так что здесь остались только дежурный генерал Инзов и Берг, отчего и все дела пришли в остановку.

Как можете вы думать, любезнейшая маминька, что я не желаю вас видеть! Но не все зависит от воли. L'homme propose et Dieu dispose*. Вы не пишете ничего о дядюшке Иване Матвеевиче и о Петре Михайловиче Дружинине. Дядюшке Ивану Матвеевичу писал я чрез Панина. Прошу вас, любезнейшая маминька, засвидетельствовать мое почтение дедушке, всем дядюшкам и тетушкам. Мои поклоны братцам и сестрицам. Любезного Сашу и Ипполита целую тысячу раз, также и Леночку и желаю им здоровья. Прощайте, любезнейшая маминька. Целуя  ручки ваши, остаюсь навсегда с чувством беспредельной любви и глубочайшего почтения.

Ваш покорный сын

Никита Муравьев

Почтеннейшему дядюшке Сергею Михайловичу и любезнейшей сестрице Катерине Сергеевне желаю всевозможных благ.

Любезный братец Константин Николаевич! Ты не можешь вообразить, как ты обрадовал меня письмом своим. Сделав приятное путешествие, возвратился в Петербург1. Вошел в Париж при любезных восклицаниях, был в Лондоне! А я не имел счастья, был в армии, которую и не считали в числе оных, видел Дрезден и не входил в него, был на Рейне и не входил во Францию. Был в скучных блокадах и в глупых перестрелках.

Я вижу отселе, как ты с места на место перебегаешь. Но истинно жалею об твоей мучительной и неприятной болезни. Я с нетерпением ожидаю то время, когда удобно мне будет изъяснять свои мысли и чувства иначе, чем чрез письма, и когда нам будет можно faire assaut de mensonge*. Я здесь напитался немецкими расчетами и рассуждениями и нетерпелив тебе их сообщить.

Твой друг и брат Никита (Пиньеровый комендант)2.
Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 40. Л. 36-37об.

1 Батюшков возвратился из Парижа через Лондон в Петербург в начале июля 1814 г.

2 Пиньеровый комендант - можно предположить, что это шутливое прозвище Никиты, но смысл его неясен.