161. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ
Марта 30-го дня [1822].
Г. Минск
Поздравляю вас, любезнейшая маминька, вторично с праздником светлого Христова Воскресенья. Желаю, чтобы вы провели оный в спокойствии и в совершенном здоровье. Я всю эту неделю держу пост - весьма строгий, то есть без рыбы. Николай превзошел себя и, не знаю, каким образом, готовит мне преизрядный обед. Он делает миндальное молоко, которое я весьма люблю и которое с грешневою кашею составляет мою главную пищу. Прованского же масла здесь вовсе достать нельзя хорошего. Ореховое масло также найти нельзя. Но я весьма хорошо провел 4-е дня, и теперь остается только два дня.
В сию минуту приносят мне ваше письмо от 18 марта, и я буду отвечать вам по пунктам. 1-е. Сколько нам здесь известно, вся гвардия выступит в первых числах мая. 2-е. Я до сих пор считаюсь при Главной квартире Гвардейского корпуса - не знаю, где буду впоследствии. Ж[елтухин] хочет учредить отделения по квартирмейстерской части и говорил мне, что он намерен поручить мне одно из оных, но это еще не решено, равно как и занятия сих отделений еще не определены. Я думаю, что это останется одним проектом до самого нашего возвращения в Петербург, и потому я не показал на то ни своего согласия, ни того, чтобы я этого не хотел. Он на прошлой неделе созвал на обед к себе весь Гвардейский штаб и пригласил всех офицеров приходить обедать к нему когда кому вздумается.
Белосельский ехал ужасно тихо. Он приехал, кажется, 12-го числа в Минск, а выехал из Петербурга 1-го. Он вовсе не торопился и жил, кажется, 3 дни в Витебске. Он, кажется, очень хороший мальчик. Мы видимся довольно часто. Я весьма рад, что вы получили письмо от Мишеля1. Я к нему писал, но до сих пор еще не имею ответа. Как хорошо сделал Константин, что приехал к праздникам2. Обнимите его от моего имени. Жаль, что он так грустен и слаб. Надобно надеяться, что отечественный воздух рассеет его грусть*. Мысль остановиться в гостинице, чтоб найти там больше спокойствия, хороша. Что может быть тише вашего дома теперь? Он бы видел ежеминутно Алекс[андру] Ник[олаевну]**. Мне кажется, что у него нет никакой разумной причины для печали3. Что ему надо? Друзей он имеет, финансы, репутацию - она сделана. В каком преступлении может он упрекнуть себя? Повсюду, где он был, он исполнял свой долг. Как было бы хорошо поселиться ему у вас. Не могли бы вы захватить его, говоря ему, что это не для него, а для вас, что вы желали бы этого?
Вы ничего не пишете, маминька, о деле! Что делает грозный Комитет? Сделайте одолжение, напишите мне о том. Не забудьте, любезнейшая маминька, что к маю месяцу вам необходимо достать 70 000 рублей. Не забудьте также в мае потребовать и взыскать с Сиверса долг!***. Что делает [...]****, мне он показался таким несчастным4. Бывают ли иногда у вас Александр Осипович и его жена?
Прощайте, любезнейшая маминька, целую тысячу раз ваши ручки.
Вас многолюбящий сын Никита Муравьев*****.
Поклоны от меня Константину и Александре Николаевне. Мое почтение и поклоны всем родственникам и знакомым.
Примечания:
ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 44. Л. 81-82об.
1 Письмо Лунина неизвестно. Вероятно, оно было написано с места новой службы - м. Ружены (г. Слуцк), где стоял Польский уланский полк.
2 К.Н. Батюшков вернулся из Дрездена.
3 Никита не знал еще о психическом заболевании кузена.
4 Судя по письму от 30 апреля 1822 г., это Шишков. Вероятно, Муравьев интересуется не писательскими делами Александра Семеновича, а его участием в тяжбах Муравьевых.