* * *
На другой день Волконская прибыла в Благодатский рудник, во глубине которого работал ее муж. Она поселилась вместе с Трубецкой, хотя комната была так мала, что, когда Волконская ложилась на полу спать, голова ее касалась стены, а ноги упирались в дверь.
Она встала с рассветом, пошла по деревне и неожиданно увидела неказистую постройку с дверью, которая вела вниз. Это был вход в рудник.
Стоявший у входа вооруженный сторож удивился: перед ним была хорошо одетая женщина, так не похожая на обычных обитательниц каторги. Она стала просить пропустить ее.
— Ну ладно, идите! — сказал он после долгого раздумья.— Да вот вам свечка, а то, пожалуй, упадете с непривычки!
Волконская прошла уже половину пути, как вдруг раздался громкий голос:
— Эй, остановитесь! Сюда ходить не разрешается!
Это кричал догонявший Волконскую офицер охраны. Но она не растерялась и, потушив свечу, бросилась бежать вперед. Вдали она увидела тусклые огоньки — там работали заключенные.
С изумлением смотрели декабристы на неожиданно появившуюся из мрака фигуру.
— Господа, да ведь это княгиня Волконская! — раздался
чей-то голос.
Волконская стояла внизу, декабристы работали наверху. Спустили лестницу, и через минуту, поднявшись к ним, Мария Николаевна оказалась среди друзей и знакомых. Ее мужа, Трубецкого, Оболенского и Якубовича среди них не было. Она увидела Давыдова, Артамона Муравьева, братьев Борисовых.
— Да сойдете ли вы наконец, сударыня! — раздался снизу голос офицера.
Волконская попрощалась с друзьями мужа — между прочим, Давыдов приходился ей дядей по отцу,— попросила передать привет отсутствующим и спустилась вниз. Артамон Муравьев назвал это ее посещение «сошествием в ад».
Она отправилась разыскивать мужа и позже так описывала первую встречу с ним в тюрьме:
«В первую минуту я ничего не видела — так там было темно; открыли маленькую дверцу налево, и я поднялась в отделение мужа. Сергей бросился ко мне; лязг его цепей поразил меня. Я не знала, что он был закован в кандалы. Подобное суровое наказание дало мне понять о всей силе его страданий. Вид его кандалов так взволновал и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала сначала его кандалы, а потом и его самого.
Начальник рудников Бурнашев за недостатком места не мог войти и, стоя на пороге, остолбенел от изумления при виде моего восторга и уважения к мужу, которому он говорил «ты» и с которым обращался как с каторжником...»
Это было 8 февраля 1827 года. Волконская передала мужу портрет отца, матери и свой собственный, с ребенком на руках, и записала: «Наконец я в обетованной земле».

* * *
Кроме тюрьмы, где жили декабристы, в Благодатском руднике была еще другая тюрьма, в которой жили беглые каторжане. Весною они часто садились у порога своей тюрьмы и тоскливо глядели вдаль: вспоминался родной дом, неудержимо тянуло бежать.
Это были несчастные люди, жертвы крепостнического бесправия и самодержавного режима. Со многими из них у декабристов и их жен сложились хорошие и простые человеческие отношения. Они очень ценили это и, со своей стороны, относились к декабристам внимательно и с уважением.
В письме домой Волконская писала о них тепло и сердечно:
«Я находилась среди людей, которые принадлежали к подонкам человечества и тем не менее относились к нам с большим уважением, более того... они боготворили меня и Каташу... а наших заключенных называли не иначе, как наши князья. Когда же им приходилось работать вместе, то они предлагали делать вместо них урочную работу; приносили им горячую картошку, испеченную в золе. Эти несчастные, отбыв срок присужденных им каторжных работ, большею частью потом делались порядочными людьми, начинали работать на себя, становились добрыми отцами семейства. Немного нашлось бы подобных честных людей среди тех, которые выходят из каторжных тюрем Франции и Англии. Сколько благодарности и преданности в этих людях, которых мне представляли как каких-то чудовищ».

* * *
Однажды в тюрьме произошло событие, очень напугавшее обеих женщин.
Надзор за тюрьмой Бурнашев поручил горному офицеру Рику, человеку такому же грубому и злому, как и сам он. Этот Рик потребовал, чтобы декабристы, возвращаясь с работ, вместо того чтобы вымыться и обедать вместе, шли каждый в свое отделение и там питались.
Из экономии Рик перестал давать заключенным свечи, и они должны были уже с трех часов дня проводить зимние вечера в темноте. Кроме того, он запретил всякие разговоры между находившимися в разных отделениях декабристами.
Декабристы объявили голодовку. Рик испугался и вызвал Бурнашева. Ни Трубецкая, ни Волконская ничего об этом не знали и очень удивились, когда вдруг увидели приехавшего со своей свитой Бурнашева.
— В чем дело? Что случилось? — спросили они у собравшихся жителей.
— Секретных судить будут! — ответили те.
В это время Трубецкого и Волконского вывели под конвоем солдат из тюрьмы. Волконский имел привычку ходить, заложив руки за спину, и Трубецкой показалось, что у него связаны за спиной руки.
Неопытная, легко терявшаяся, она оставила Волконскую, быстро подбежала к горному солдату, о чем-то спросила его и скоро вернулась с довольным лицом.
— Мы можем быть спокойны,— сказала она, вернувшись, Волконской,— ничего не случилось. Я сейчас спросила у солдата, приготовили ли розги, он мне сказал, что нет...
— Каташа, что вы сделали? — всплеснула руками Волконская.— Мы и допускать не должны подобной мысли!..
Трубецкой и Волконский приближались к своим женам. Волконская стала на снегу на колени и умоляла мужа не горячиться. Он обещал ей это.
Бурнашев принял строгий вид и пригрозил декабристам. Те объяснили ему, в чем дело, и Бурнашев успокоился. Скоро привели и остальных декабристов. Трубецкой и Волконский успели предупредить их о вопросах, которые будут им заданы.
Женщины стояли в стороне и смотрели на начальника в упор. Когда заключенных увели, Волконская подошла к Бур-нашеву и спросила, в чем дело.
— Ничего, ничего,— ответил он,— мой офицер сделал из мухи слона!
Испугавшись голодовки, Бурнашев приказал в тот же день отпереть разъединявшие декабристов отделения, разрешил выдать им свечи и проводить свое время так, как они желают.
Рика скоро удалили, а вместо него назначен был Резанов, который ничем не стеснял декабристов, часто проводил с ними вечера за шахматами и водил на длительные прогулки.

СЕМЬ МУРАВЬЕВЫХ

Витийством резким знамениты.
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

ЗЕРЕНТУЙСКИЙ заговор и попытка Сухинова разоружить охрану и освободить декабристов и вместе с ними уголовных испугали царя и сибирскую администрацию.
Дальнейшая отправка декабристов в Нерчинские рудники была приостановлена. Стали искать, где та «вечная каторга», куда царь хотел упрятать декабристов.
Особо созданный Николаем I комитет пришел к выводу, что расселять декабристов по всей необъятной Сибири опасно, что лучше всего сосредоточить их в каком-нибудь одном надежном месте. Это облегчало надзор и лишало декабристов возможности вести пропаганду среди сибирского населения.
Таким надежным местом казался Акатуевский серебряный рудник — гнилое и губительное для здоровья поселение, удобное тем, что тюрьма и шахты составляли здесь одно целое и спускаться в шахты можно было, не выходя за тюремные стены. Здесь и началась постройка большой тюрьмы для декабристов. Позже, однако, передумали и тюрьму начали строить в Петровском заводе. Постройка могла длиться два-три года, и решено было временно сосредоточить всех декабристов в Читинском остроге.
Комендантом острога назначен был бывший командир Се-верского конно-егерского полка генерал-майор С. Р. Лепарский, человек культурный и образованный, твердый и непоколебимый в исполнении своих обязанностей, но вместе с тем хитрый и расчетливый.
Выполняя приказание из Петербурга, он способен был расстрелять шесть человек и зверски расправиться с участниками Зерентуйского заговора за попытку бежать с каторги.
Он, вероятно, не очень церемонился бы и с декабристами и их женами, если бы не учитывал, что в Петербурге у них было много влиятельных родственников и друзей. Он готов был и здесь выполнить любое приказание Николая I, но всегда старался выгородить себя перед людским мнением и всегда думал о том, как будет он принят в России, если ему придется возвратиться туда.
Когда жены декабристов, например, написали своим родным в Петербург, что тюрьма Петровского завода, куда позже декабристов перевели из Читы, была выстроена без окон, Николай I пытался свалить вину за это на Лепарского.
Оправдываясь в этом перед декабристами, Лепарский пригласил к себе Завалишина и доктора Вольфа, запер на ключ дверь кабинета, поставил у окон часовых, чтобы никто не подслушал их разговора, и показал им утвержденный царем план каземата.
— Извольте смотреть, господа,— сказал он.— Тут подписано: «Быть по сему. Николай». Вы видите, что на этом фасаде нет окон. Так что же он сваливает теперь все на меня и выдает меня на вражду вашим родственникам и общественному мнению всей России?..
Положение Лепарского было, конечно, трудное, но благодаря своему ясному уму и большому такту он сумел так построить свои взаимоотношения с декабристами и их женами, что не только не отягощал их положения, а, наоборот, всегда шел им навстречу в чем мог. И декабристы поминали его за это добрым словом.
Лепарского выбрал и назначил сам Николай I. Передавая ему инструкцию, определявшую условия бытия на каторге декабристов, царь сказал:
— Смотри, Лепарский, будь осторожен, за малейший беспорядок ты мне строго ответишь, и я не посмотрю на твою сорокалетнюю службу. Я назначил тебе хорошее содержание, которое тебя обеспечит в будущем. Инструкцию, кто бы у тебя ее ни потребовал, никому не показывай. Прощай!
Николай I, однако, ошибся, сосредоточив декабристов в одном месте и назначив Лепарского охранять их. Находясь вместе, декабристы нашли друг в друге опору.
Среди них с особой силой проявился дух свободы, коллективизма и равенства.
«Этой ошибкой,— писал позже И. Д. Якушкин,— Николай I остался в потере, потому что мы остались живы и выиграли, приобретя доброго, умного, снисходительного тюремщика, а что еще важнее — законника, сумевшего в продолжение своего долгого управления помирить букву закона, то есть бестолково строгой инструкции, с обязанностью доброго и честного человека».
Пока решались все эти вопросы, декабристы продолжали еще в течение полугода томиться в казематах Петропавловской крепости.
Лишь в январе 1827 года в Читинский острог прибыли первые его обитатели: члены Северного тайного общества два брата Муравьевы, Никита и Александр, И. А. Анненков и капитан-лейтенант флота К. П. Торсон. Вслед за ними начали прибывать, партиями по четыре человека, в сопровождении фельдъегерей и жандармов, остальные декабристы.