* * *
Очень шумно декабристы праздновали каждый год, в день 30 августа, именины товарищей, носивших имя «Александр». Их было в Читинском остроге шестнадцать. На столах появлялось в этот торжественный день даже вино, которое доставлялось в обозах из Петербурга, а заключенным удавалось проносить в тюрьму.
Особенно торжественно отмечались «святые годовщины» 14 декабря: устраивался парадный обед, на середину зала выкатывалось фортепьяно, и заключенные слушали романсы и арии из опер.
Ко дню пятой годовщины восстания М. Бестужев написал русскую песню на мотив «Уж как пал туман на сине море», посвященную восстанию Черниговского полка и руководителю этого восстания С. П. Муравьеву-Апостолу; в восстании участвовали три брата Муравьевы-Апостолы, младший из них, Ипполит, покончил с собой на поле боя.

Что ни ветр шумит во сыром бору,
Муравьев идет на кровавый пир..
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию-мать.
И не бурей пал долу крепкий дуб,
А изменник-червь подточил его.
Закатилася воля-солнышко,
Смертна ночь легла в поле бранное.
Как на поле том бранный конь стоит,
На земле пред ним витязь млад лежит.
Конь, мой конь, скачи в святой Киев-град:
Там товарищи, там мой милый браг...
Отнеси ты к ним мой последний вздох
И скажи: «Цепей я снести не мог,
Пережить нельзя мысли горестной,
Что не мог купить кровью вольности!..

Песню эту прекрасно исполнил декабрист А. И. Тютчев. Она произвела на всех большое впечатление...
Часто в стенах звучала «Марсельеза», и очень любили декабристы петь арии из оперы «Вольный стрелок» Вебера, которая была переименована в России в «Волшебный стрелок», пользовалась большой популярностью и с большим успехом шла накануне восстания в Петербурге.

На этих торжественных годовщинах декабристы всегда пели гимн «Славянские девы», посвященный поэтом-декабристом Одоевским женам декабристов и положенный Вадковским на музыку.
Так отмечалась одна годовщина за другой, так проходили годы...

* * *
Жены декабристов познакомились друг с другом в Петербурге сразу после ареста их мужей.
Н. Д. Фонвизина обрела друзей в лице приехавших с юга жен декабристов А. И. Давыдовой и А. В. Якушкиной. Красивая, богато одаренная, разносторонне образованная девушка, она была дочерью костромского помещика Д. А. Апухтина. У них часто бывал генерал М. А. Фонвизин, увлекательно рассказывавший о героических походах русской армии в борьбе с Наполеоном, о битве под Аустерлицем, о своей встрече с Александром I. Не посвящая в подробности, он рассказывал о настроениях, которыми охвачены были тогда члены Тайного общества. Рассказы эти производили большое впечатление, и, когда тридцатичетырехлетний Фонвизин сделал предложение, семнадцатилетняя девушка приняла его по настоянию родителей.
Она вышла замуж и поселилась с мужем в своей подмосковной усадьбе Крюково. Вьюжным январским вечером 1826 хода сидели в гостиной. Только что пришла почта. Неожиданно раздался звон бубенцов. Подъехала тройка: это прибыли за Фонвизиным. Через несколько дней он оказался в Петропавловской крепости, а в декабре 1827 года его отправили в Сибирь.
Больших хлопот стоило Фонвизиной добиться разрешения следовать за мужем. У них уже было двое детей, но царь не
разрешил взять их с собой. Уезжая, она оставила детей на попечении бабушки и брата мужа, который также был причастен к делу декабристов.

* * *
Почти одновременно выехали в Читу жены декабристов Е. П. Нарышкина и А. В. Ентальцева.
Нарышкина была единственной дочерью известного героя 1812 года графа П. П. Коновницына, искусного полководца и прекрасного человека, которого В. А. Жуковский воспел в своем стихотворении — «Певец во стане русских воинов»:
Хвала тебе, славян любовь, Наш Коновницын смелый...
Нарышкина получила прекрасное образование, была умна и остроумна, но характера несколько замкнутого. Все очень любили ее.
Муж ее, полковник Михаил Михайлович Нарышкин, член Союза Благоденствия и Северного тайного общества, приговорен был за участие в восстании декабристов к двенадцати годам каторжных работ и поселению. Брат, П. П. Коновницын, также был членом Северного тайного общества. Его лишили чинов и дворянства и разжаловали в солдаты.
Уезжая в Сибирь, Нарышкина не оставила на родине детей. Ее единственная дочь скончалась в Москве еще до осуждения мужа. Нарышкиной было двадцать шесть лет, когда она приехала на каторгу. Она писала матери, что поездка эта необходима для ее счастья, что она обретет в ней душевный покой. Мать тепло и сердечно проводила ее в путь...
Нарышкина и Ентальцева въезжали в Читу в яркий майский день 1827 года. Уже издали они увидели окруженный частоколом Читинский острог.
Услышав за частоколом голоса, Нарышкина остановила лошадей, заглянула в щель и увидела мужа. Это было слишком неожиданно. Она громко позвала его. Он узнал голос жены и, гремя кандалами, подбежал к частоколу. Оба прильнули к небольшой щели.
Незнакомый ей тюремный облик мужа, обстановка, в какой она увидела его через год после свидания в Петропавловской крепости, и звон кандалов настолько потрясли молодую женщину, что она потеряла сознание.
Быстро открыли ворота, привели Нарышкину в чувство и после короткой встречи с мужем увели к Муравьевой, которая на первое время приютила ее у себя.

* * *
23 декабря 1827 года из большого московского барского дома А. И. Анненковой уезжала в Сибирь, к ее сыну, декабристу Ивану Александровичу Анненкову, молодая француженка Полина Гебль.
Было одиннадцать часов вечера. Во французском театре, рядом с домом Анненковой, только что окончился спектакль. Выходившие из театра французы окружили возок, в котором сидела Полина Гебль, попрощались с нею и пожелали ей доброго пути. Необычайную историю ее молодой жизни знали почти все проживавшие в Москве соотечественники-французы.
Жизнь ее сложилась необычно.
Дочь полковника наполеоновской армии Жоржа Гебль, Полина Гебль родилась 9 июня 1800 года в Лотарингии, в замке Шампаньи, близ Нанси. Ей было четыре года, когда Наполеон в сопровождении своего верного мамелюка Рустана объезжал лагерь войск в Булонском лесу. Отец взял ее с собою. Она помнила палатку, в которой останавливался император,— обыкновенную солдатскую палатку, обставленную внутри просто и незатейливо: железная кровать, стол и маленькое зеркало составляли всю ее меблировку. На стене висели серый плащ и треуголка.
Ей было девять лет, когда, направляясь в Париж, Наполеон остановился в Вуа, близ Нанси. Только что погиб ее отец. Она подошла к императору, когда он садился в карету, и просила помочь осиротевшей семье...
Девочка видела знаменитую комету 1812 года и помнила, как французские войска отправлялись с Наполеоном в поход на Россию. В этом походе участвовал и дядя девочки.
— Бог знает, вернусь ли я,— сказал он,— мы идем сражаться с лучшими в мире солдатами — русские не отступают.
Он и не вернулся, погибнув под Бородином. Девочка видела печальное возвращение во Францию остатков разбитой наполеоновской армии.
Ей было четырнадцать лет, когда 14 декабря 1814 года донские казаки вступили в Сен-Мийель. За ними потянулись пруссаки, баварцы, саксонцы, австрийцы. Русские выгодно отличались от всех своей простотой и обходительностью.
Девочка сидела в кругу подруг, мечтавших о своем будущем. Она была моложе всех и, смеясь, сказала:
— Я ни за кого не пойду, разве только за русского...
— У тебя странная фантазия,— ответили подруги.— Где же взять тебе русского?..
Какая-то неведомая сила влекла ее в Россию, в эту далекую и неизвестную ей тогда страну. Все устраивалось как-то неожиданно, помимо ее воли, рассказывала впоследствии Полина Гебль.
Она прослужила несколько лет в Париже, а в конце 1823 года получила предложение ехать в Москву в качестве старшей продавщицы большого модного магазина Деманси, на Кузнецком мосту.
За полгода до событий 14 декабря 1825 года Полина Гебль познакомилась в Москве со своим будущим мужем, поручиком Иваном Александровичем Анненковым. Ему было в то время 23 года.
Оба были молоды и полюбили друг друга, но выйти замуж за Анненкова Полина Гебль отказалась: слишком различно было их общественное положение, и мать Анненкова не давала на это согласия.
Вся Москва знала жившую в сказочной роскоши мать будущего декабриста, Анну Ивановну Анненкову, «la reine de Golconde»—«царицу Голконды», как ее называли в светских кругах, по имени небольшого, богатого алмазами городка в Индии.
У нее было несколько имений, большой дом в Москве и роскошная дача в Сокольниках. Иностранцы приезжали осматривать ее замечательные оранжереи и великолепные апартаменты с дверями из цельного богемского хрусталя.
И, конечно, нельзя было рассчитывать, что эта надменная богатая женщина даст согласие на брак своего сына, блестящего кавалергарда, с бедной продавщицей модного магазина.
Незадолго до восстания молодые люди встретились в Пензе. Анненков приехал закупать лошадей для своего Кавалергардского полка. Полина Гебль прибыла на пензенскую ярмарку с модными товарами своего торгового дома.
Им уже трудно было расстаться, когда Анненков, закупив лошадей, должен был объехать имения своей матери в Пензенской, Симбирской и Нижегородской губерниях. Они поехали вместе.
В одной из деревень Анненков предложил Полине Гебль обвенчаться. В маленькой сельской церкви их уже ждал готовый совершить обряд священник с двумя свидетелями, но девушка решительно отказалась вступить в брак без согласия матери Анненкова.
В ноябре они вернулись в Москву. В это время пришло известие о неожиданной смерти в Таганроге императора Александра I. У Анненкова стали часто собираться друзья и товарищи. Из их разговоров Полина Гебль узнала о существовании Тайного общества. Анненков не скрыл от нее, что в случае неудачи его ожидают крепость или Сибирь. Полина Гебль тогда же заявила, что разделит его судьбу — что бы с ним ни случилось.
2 декабря 1825 года Анненков простился с ней и уехал в Петербург. Это было их последнее свидание на воле — они встретились уже в Петропавловской крепости и затем, после долгих и тяжелых лишений, в далекой Сибири.