ЖЕНЫ ДЕКАБРИСТОВ В СИБИРИ
Верным своей двуличной политике остался Николай I и в вопросе о поездке жен декабристов за их осужденными мужьями в Сибирь. Он тщательно скрывал свою истинную роль в этом деле, но архивные документы разоблачили его. И перед нами встает тот же самый тюремщик сибирской каторги, каким мы уже его знаем в отношении Петропавловской крепости.
Но в деле жен декабристов такая роль царя производит еще более отвратительное впечатление, так как она вырисовывается на общем очень ярком фоне смелого и героического поведения женщин, имена которых вписаны в историю рядом с именами их мужей.
Вписаны имена этих женщин не как участников заговора и восстания 14 декабря 1825 г. Ни одна из них не была членом тайных обществ первой четверти XIX в.: в то время русские женщины стояли еще слишком далеко от всякого участия в политической жизни. Круг их интересов не выходил за пределы домашней, а также светской жизни, поскольку они принадлежали к дворянским и аристократическим слоям.
Совершенный ими подвиг следования за мужьями на каторгу был вызван не политическими мотивами, а объяснялся чувством долга, любви и самопожертвования русских женщин.
Но мы считаем неправильным общераспространенный взгляд, что ни одна из этих женщин не знала о готовившемся восстании. Многолюдные и бурные собрания декабристов происходили также и в квартирах женатых членов общества. Мы знаем, что собрания происходили, например, в квартире Рылеева, в имении Давыдовых — Каменке, затягивались далеко за полночь и, надо думать, что хозяйки дома, жены декабристов, не могли не слышать бурных споров. Об этом находим прямое признание в воспоминаниях жены Анненкова. В ее записках, составленных уже после возвращения из Сибири, читаем: «К нему (т. е. к мужу.— М. Г.) собиралось много молодых людей; они обыкновенно просиживали далеко за полночь. Из разговоров их я узнала, наконец, что они участвовали в каком-то заговоре. Это меня так сильно встревожило, что я решила сказать о моих подозрениях мужу и умоляла его ничего не скрывать от меня. Тогда он сознался, что участвует в тайном обществе» 97. Точно так же и Волконская узнала от мужа об аресте Пестеля и сама помогала - мужу сжигать в камине бумаги 98.
Из напечатанных А. И. Герценом за границей записок декабриста Николая Бестужева видно, что Рылеев сам осведомил навестившую его мать о своем участии в заговоре. Знала об этом и жена его. Решительное собрание перед 14 декабря происходило в квартире Рылеева. Жена умоляла его не итти на гибель и, прощаясь с ним перед его уходом на площадь, упала без чувств 99. Не участвуя в заговоре активно, но зная о нем в той или иной степени, жены декабристов становились, говоря юридическим термином, «недоносительницами» и «укрывательницами» важнейшего государственного преступления. Не привлеченные к ответственности вместе с мужьями, жены разделили с ними тяжесть ссылки на каторгу и на поселение, шли рядом с ними на всем протяжении их тернистого пути.
Русская передовая общественность расценила эту добровольную каторгу как великий подвиг русской женщины. Но иначе расценивала свое добровольное следование за мужем в далекую Сибирь жена одного из декабристов — княгиня Волконская. Она не видела в этом ничего особенного и указывала, что 5 тысяч русских женщин идут ежегодно за осужденными мужьями в ссылку на рудники и поселение. Это были жены крепостных крестьян и рабочих. Нельзя не признать, что эти скромные слова в устах аристократки звучат в высшей степени подкупающе. Она говорила их, уже пройдя бесконечно долгую и тяжелую житейскую школу каторги и поселения не только с декабристами, но и с представителями общеарестантской простонародной массы.
Но подвиг жен декабристов, в противоположность распространенному мнению, состоял не только в акте их самопожертвования для облегчения участи дорогого, любимого человека, но и в широком общественном значении, во-первых, самого факта следования за политическими врагами царя и, во-вторых, в их работе в местах ссылки. Из чувства любви и жалости к мужу их поступок вырастал в большое дело политического и широкого общественного значения.
В. Н. Фигнер писала: «Духовная красота остается красотой и в отдаленности времен, и обаятельный образ женщины второй четверти прошлого столетия сияет и теперь в немеркнувшем блеске прежних дней. Их лишения, утраты и нравственные страдания роднят их с нами, женщинами позднейших революционных поколений» *.
Но нам кажется, что роднят не только эти страдания и утраты, а роднит и то политическое значение, которое, помимо желания и намерения самих жен декабристов, получил их подвиг следования за мужьями.
Царь прекрасно видел политическое значение такой добровольной ссылки жен в Сибирь вслед за «государственными преступниками». Повесив одних и сослав на каторгу, на поселение и в дальние сибирские гарнизоны других, царь совсем не был заинтересован в возбуждении общественного внимания к личности осужденных. Их должны были забыть и чем скорее, тем лучше... Между тем каждый отъезд из столицы той или иной представительницы родовой аристократии к лишенному прав, состояния каторжнику вновь возбуждал внимание к делу, сданному в архив, и воскрешал в памяти кровавые события воцарения императора. Добровольная смена этими женщинами их роскошных особняков и дворцов на остроги и лачуги бесконечно далекой и страшной Сибири, отказ от всего, что дала культура, — все это превращало добровольное изгнание в высший подвиг, в общественное событие, своего рода демонстрацию. И к необычным новым обитателям каторги протягивались невидимые нити сочувствия и симпатии.
