22
     

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь!
В одном из предыдущих моих писем упомянуто о господствующем у нас предрассудке против общественного воспитания: принимаю смелость приобщить здесь несколько суждений о сем предмете.
Не взирая на полуазиятское правление России до Петра I-го, некоторые сословия сохранили от Удельных времен льготы, или лучше сказать обычаи, кои, не доставляя им никаких существенных выгод, затрудняли только ход верховной власти. Главнейшим из таковых обычаев было Местничество, в силу которого, как Вашему Высокопревосходительству известно, дворяне считали себя в праве не служить под начальством того, кого считали ниже родом. После долгих усилий, Местничество было наконец уничтожено при Царе Федоре, стараниями Боярина Князя В. В. Голицына1. Вскоре за сим Федор скончался: престол доставался старшему брату Иоанну: но дворяне и духовенство, предвидя, что при душевном и телесном слабосилии сего отрока править будет Государством сестра его София, а следовательно, и Голицын, бывший ее любимцем, из ненависти к нему провозгласили Царем 11-летнего Петра, обстоятельство, подавшее повод к Стрелецким возмущениям, которые знаменуют у нас вторую половину XVII-го века. Сии смуты, удаление от дел Государственных и обращение с просвещенными иностранцами способствовали преждевременному развитию способностей юного Петра. Уже в ранних летах замышлял он переобразование России: но положение Его было весьма критическое. Местничество, которое по духу своему противилось всяким улучшениям, было истреблено на бумаге, но оставалось во нравах, и надежде дворян на его восстановление Петр обязан был титулом Царя. Согласие на это принудило бы Его отказаться от Своих великих предначертаний, а явные действия против Боярской спеси повлекли бы за собою отпадение дворянства, сословия тогда сильного, и, может быть, лишили бы Его навсегда способов к достижению Своей цели. В сих обстоятельствах учредил Он роту, которую назвал Потешною; вступил в нее рядовым и пригласил всех Вельмож, составлявших в то время Его двор, поместить туда своих детей. Бояре, считая это детскою забавою, с радостию спешили исполнить волю Государеву: но Он, подвергая и Себя, и своих товарищей всем тягостям службы, искоренял в них таким образом зародыш предрассудков и готовил орудия для исполнения своих видов в будущем. С наступлением обстоятельств благоприятнейших, когда уничтожение Стрельцев и смерть сестры утвердили Его на престоле, Петр прибегал к мерам более решительным; но никогда не оставлял примера, как самого действительного средства противу всякого рода предрассудков: и, следуя по сему пути, приобрел, не взирая на тяжкие времена, на пожертвования, благодетельных последствий которых не могли тогда постигать, такую любовь в народе, какою не пользовался ни один из наших Государей: так что и теперь найдете во всех состояниях, внутри России и в отдаленнейших концах оной, старцев, которые с благоговением передают детям дела Великого.
Перехожу к главному предмету сего письма. От чего происходит господствующее у нас против общественного воспитания предубеждение? Благоволите взглянуть на учащихся в Университетах, Гимназиях и пр.: из десяти Вы едва ли найдете одного Русского дворянина. Прислушайтесь к беседам дворян, и Вы усмотрите, что это остатки старинной спеси. Точно так же, как за сто лет перед сим дворяне почитали за стыд начинать службу с нижних чинов, ныне они не посылают в казенные учебные заведения своих детей, не потому чтоб не постигали выгод образованности, а считая унизительным воспитывать их вместе с детьми разночинцев. Государь Петр I-й действовал против этого и собственным примером, и понуждениями: но сии последние, оправдываемые и веком и самым младенчеством народа, когда, может быть, надлежало поступать как с детьми то ласково, то с угрозою, едва ли могут быть одобрены в такое время, когда народ пришел в некоторый возраст. Впрочем, польза от общественного воспитания, в котором все будет направлено к одной, главной цели, столь очевидна; необходимость оного, особенно в наше бурное время, так велика, что нельзя довольно обращать на сей предмет внимания.
*-- Правительство надеялось понудить дворян к обучению детей в казенных учебных заведениях постановлением 1809 года, которым воспрещается производить в чин Коллежского Асессора2 без экзамена или без Университетского Аттестата3. Шестнадцать лет после того я знал Гимназии, в которых не производилось учения за недостатком учеников: доказательство и великости предрассудка, и недействительности употребленных против него средств. --*
Неоспоримо, что просвещение, рушитель всех предрассудков, исцелит со временем умы от предубеждения против казенных училищ: но успехи первого медленны; а зло, происходящее от последнего с каждым днем становится ощутительнее, и Правительство имеет, без сомнения, много побочных средств способствовать к его прекращению. Основываясь на высоких примерах народолюбия, явленных Государем Императором, осмеливаюсь предложить здесь одно, которое, полагаю, скорее всего приведет к сей вожделенной цели. Государь Наследник4 вступает в те годы, когда оканчивается первоначальное воспитание и начинается высшее. Смею думать, что великим будет для России благодеянием, если Его Высочество благоволит посещать здешние Университетские лекции. Тогда все знатнейшее дворянство поспешит отправить в Университет своих детей, чтоб осчастливить их товариществом такого соученика. Примеру Знати последуют и прочие дворяне, а сим подражать будут и другие сословия; казенные учебные заведения возвысятся в общественном мнении; Гимназии и Университеты наполнятся учениками; а сие подействует благотворно и на Учителей, и на самый способ преподавания; и наконец истребится мало по малу та поверхностность в образовании, которая в нынешнее время отличает нашу молодежь, и о пагубных последствиях коей я уже упоминал в другом месте.
*-- В сем отношении весьма, кажется, полезно будет строжайшее наблюдение, чтоб не принимать и не выпускать из учебных заведений в действительную службу прежде совершеннолетия, предписав прилагать при просьбах об определении свидетельства о крещении: ибо мы все обыкновенно в просьбах прибавляем себе годы. Можно утвердительно сказать, что до 18 лет мы не приносим Г[осу]д[а]рству никакой пользы: вред же от сей преждевременной свободы весьма велик и в нравственном и в умственном отношениях. --*
К тому же, посещение Университетских лекций подаст Его Высочеству возможность ознакомиться с способностями людей, которых Он употребит с пользою, когда лета дозволят ему разделять труды Государственного управления с Августейшим Родителем; и в заключение эта мера исполнит сердца новою признательностию к Монарху за сей повторенный опыт благости к подданным.
Ваше Высокопревосходительство! Я нахожу в речи Шатобрияна5, произнесенной по случаю происшедшего во Франции переворота, выражение: Монархия не есть уже Религия.
К счастию этого нельзя еще применить к России. У нас она еще составляет религию: но современное направление дел и умов, в котором мы, по естественному ходу вещей, более или менее принимаем участия, клонится к тому, чтоб ослабить сие религиозное чувство. Можно надеяться, что влияние их на нас будет ничтожное: но не менее того все усилия Правительства, усилия всех людей благомыслящих должны стремиться к поддержанию этого чувства: ибо на нем основывается спокойствие Государства, его благо. Одно из самых действительных средств к тому есть, без сомнения: поставить наши учебные заведения в надлежащее совершенство и поощрять публичное воспитание. После долгих размышлений я не вижу способа для сего лучше того, который осмеливаюсь представить на Ваше благоусмотрение. Если ошибаюсь, если против моей воли и ожидания, сказанное здесь покажется несколько смелым, да послужит мне оправданием чистота моих намерений.
Примите при сем, Милостивый Государь, уверение в чувствах глубочайшего почтения и преданности, с которыми честь имею пребыть

" " Генваря, 1831-го.

Вашего Высокопревосходительства

Всепокорным слугою.

Александр Корнилович.

II-е.
Я уже не раз позволял себе суждения о способах к улучшению нашего воспитания; принимаю смелость приобщить здесь еще несколько слов о сем предмете.
Всякий, думаю, согласится, что Государство, которого все члены будут по возможности исполнять должности своего звания, достигнет высшей степени благоденствия. Вся цель воспитания дать нам сие направление. В настоящее время мы получаем понятие о наших обязанностях в детстве, когда нас впервые знакомят с Божеством, и потом в школах, где мимоходом сообщают нам некоторые поверхностные сведения о нравственности. Этого довольно для низших сословий, где почти достаточно одного размышления для руководства человека на предписанном ему пути, но мало для людей, которых порода и обстоятельства готовят к высшему назначению, по следующим причинам:
1-е. В нынешний век, когда рассудок человеческий дерзнул посягнуть на все святое, когда предметы, к которым благоговели целые столетия, обращены в насмешку или подвергнуты пытливым изысканиям, голос веры не для всякого доступен.
2-е. Ум человеческий так склонен к заблуждениям, что не редко толкует превратно самые ясные вещи. Нигде явственнее не предписано безусловное покорство властям, как в Евангелии, а между тем не видите ли ежедневно истинных Християн, которые сими же словами Евангелия оправдывают противный образ мыслей?
3-е. Молодой человек при вступлении в свет попадает в лабиринт множества противуречащих одно другому мнений, встречает тысячу обстоятельств, из которых он не в состоянии будет выйти с безопасностию без предварительного руководства. Непросвещенный опытом, с поверхностными сведениями о нравственности, он теряется в сомнениях: наступает мучительная борьба с самим собою, а за нею заблуждения, пагубные всегда для него, часто для других.
4-е. Наконец, люди так слабы, так легко развлекаются приманками света, что нельзя довольно часто напоминать им об их обязанностях.
А посему, если кроме вышеозначенных средств находятся еще другие к нравственному улучшению человека, то не должно, кажется, пренебрегать ими при воспитании.
Кроме внушаемых нам правил мы имеем в себе другое побуждение ко нравственности, гораздо сильнейшее, в котором более всего обнаруживается неисповедимая благость Творца, а именно внутреннее сознание добра и эта прелесть, в какой является нам все истинное, все честное, все великое. Это чувство, общее всем людям, развивается, очищается, совершенствуется просвещением. Наука, занимающаяся сим в особенности, есть Наука Нравственности или Нравственная Философия. Она, объясняя наши обязанности посредством простого разума, представляет их в полной системе, принаровляет к разным случаям жизни и, указывая причины, почему мы должны им следовать, вместе с тем предписывает ни в каком случае от них не уклоняться. Полагаю, чрезвычайно будет полезно включить в число наук, кои составляют у нас Гимназический курс, Нравственность, если не во всем объеме, то по крайней мере в начальных основаниях.
Знаю, что можно сделать против этого много возражений, и позволю себе отвечать на важнейшие:
Этой науке не обучают в средних заведениях ни во Франции, ни в Англии. Согласен, но не от того ли происходят неустройства и замешательства, ежедневно появляющиеся в Европе, что в ее школах более стараются образовать ум, нежели сердце? Главная польза Нравственной Философии, что она обращает внимание наше на самих себя, предписывает нам стараться о собственном усовершении, прежде, нежели помыслим о переобразовании того, что кругом нас; и человек, который в сем отношении последует ее велениям, столько встретит работы, что ему едва ли достанет времени для отыскания чужих недостатков.
*-- Одно из самых пагубных мнений, которого влияние приметно теперь в Европе, что цель освящает все средства. Таких мнений множество, и лживость их обнаруживает одна Нравственность. --*
Второе обстоятельство гораздо важнее: господствующие против Философии предубеждения. Они двоякого рода:
1-е. Философия порождает неверие и вольнодумство. Достаточно было бы для опровержения сего сказать, что Сократ и Платон, Цицерон и Сенека3 в древности и все славнейшие Философы новых времен были искренние почитатели Божества, примерные граждане. Некоторые заплатили жизнию за свои правила. Да и что может быть противного в Нравственной Философии, о коей здесь говорится? Християнин видит в ней новую причину благоговеть ко Творцу, обещающему нам вечное блаженство за исполнение обязанностей, коих соблюдение счастливит нас в сей временной жизни. Неверующий убеждается рассудком, что цель его существования есть усовершать свое нравственное чувство и во всех случаях жизни следовать путем, какой оно предписывает. Не Философия сделала его неверующим, напротив, Нравственность без религии есть здание, сооруженное на песке, которое пошатнется при первом дуновении ветра. Правда, что многие люди с дарованиями, желая блеснуть остроумием или заблуждаясь, созидали ложные, пагубные системы и увлекали за собою немало последователей. Но нет в мире вещи, из которой не делали злоупотребления. Что может быть святее Християнского закона? И не видим ли в Истории множества гонений, убийств, совершаемых именем Христа, Который основал свое Божественное учение на любви? Неужели винить в том религию, или по сему лишать людей благодетельного ее влияния? Но в Философии говорится о начале обществ, о правах и о многих предметах противно мнениям господствующей церкви или местным отношениям. Говорить об них должно, но дело в том, как говорить. Вредных истин нет, в противном случае они не суть истины. Если у того или другого Писателя находятся о многих предметах положения несправедливые, которые могут породить пагубные последствия, то у других сии самые предметы объяснены весьма удовлетворительно. Отвергнем дурное и примем хорошее. Вообще таковые злоупотребления легко могут быть отклонены у нас при бдительном надзоре Правительства за народным воспитанием.
2-е. Каждый человек смотрит на вещи сообразно со своими склонностями, характером, обстоятельствами. От этого и между Философами, достойными всякого уважения, должны были родиться различные системы. Одни полагают основным побуждением к исполнению нравственных обязанностей просвещенную любовь к самому себе, другие обязанность быть полезным ближнему, иные желание угодить Богу и т. д. Все сии системы имеют, как творение человеческое, свои слабые стороны, и все равно хороши, ибо цель каждой нравственное усовершение человека: они взаимно подкрепляют одна другую, как разные потоки, сливающиеся в одну реку. Но последователи сих разных систем, по излишней привязанности к принятому ими учению, превозносят каждый свое, порицая другие, а сии разногласия поселяют предубеждения против самой науки в людях, которые поверхностно смотрят на вещь. Что в таком случае предписывает благоразумие? Опять то же. Не стесняя умственной свободы, избирать хорошее и удалять дурное; не разделять, что должно быть вместе; не спорить о словах, а прилепляться к делу. Пускай наши Учители, приняв за основание которую-нибудь из одобренных систем, изложат по ней всю связь нравственных обязанностей, не вдаваясь в отвлеченности; пусть вместе с тем представят и прочие нравственные теории, беспристрастно объясняя их хорошие стороны и недостатки; и, наконец, пусть более всего стараются внушать воспитанникам, что главное состоит не в том, дабы гоняться за умствованиями того или другого Философа, а избрать постоянным руководителем в жизни предписываемые ими правила, которые в существе одинаковы во всех системах; и тогда учение Философии принесет, без сомнения, благотворные плоды.
Ваше Высокопревосходительство! Я старался сколько возможно сократить сии замечания, дабы не отвлекать долго Вашего внимания и исключил многое, что могло бы сказать в пользу предложенного. Впрочем, думаю, сам предмет говорит за себя. Назначение каждого из нас способствовать по силам благу ближнего: если сие справедливо, то не должно отвергать учения Философии, ибо она вместе с религиею будут самым действительным средством для водворения мира и согласия между людьми. Находясь в том возрасте и положении, когда поневоле много размышляешь, пережевывая, так сказать, что когда-либо видел, читал, слышал, я уверился и по собственному опыту, и по многим наблюдениям, что главною причиною наших заблуждений есть отсутствие твердых правил нравственности. Полагаю, систематическое преподавание оных в наших средних учебных заведениях в том возрасте, когда мы так доступны к добродетели, отвратит сей недостаток, ибо одни сии правила в совокупности дадут последующим поступкам воспитанников надлежащее направление и поставят их в независимость от могущих встретиться в жизни обстоятельств.
С чувствами глубочайшего почтения и совершенной преданности честь имею пребыть

" " Февраля. 1831.

Вашего Высокопревосходительства

Всепокорнейшим слугою.

Александр Корнилович.
       
*-- Примечание. Недуги душевные, как и телесные, располагают человека к раздражительности, и для успешного их лечения необходимы большая осторожность и некоторая снисходительность. Мы же поступали с Поляками совсем напротив и будто кичились своим превосходством, забывая, что и между ними есть люди весьма почтенные. Вот известный случай в одной Польской Губернии. В Губернский город приехала труппа Варшавских актеров. В день представления театр был полон. Губернатор объявил, что не будет, и пьеса началась без него. Потом раздумал, приезжает в половине второго акта и, остановив игру актеров, велит возобновить спектакль. Явно, что это была прихоть Губернатора, но составлявшие Публику Поляки видели в этом обдуманное намерение <Правительства> их унизить; и мудрено ли, что несколько таковых примеров, один за другим повторенных, распространяли неудовольствие?
Покорнейше прошу извинения, что помещаю не на своем месте этот анекдот, который вспал мне на ум уже при перечитывании этого письма, но я почел его довольно важным, дабы не пропустить здесь. Впрочем таких случаев бывало множество. Я не знаю, известны ли теперь даже Правительству злоупотребления при следствии о Виленских происшествиях: оскорбления, ругательства, удары, которым подвергались люди, оказавшиеся потом невинными, взятки, вследствие коих более виновные были оправданы, и т. п. Я это слышал за 1500 верст от Вильны и, основываясь на неложных фактах, верю; упомянул же здесь, чтоб показать как должно быть осторожным при выборе людей, которым поручают таковые дела. --*

26

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь!
Пробегая старые журналы, нахожу известие, что за два года перед сим издано постановление, которым для возвышения дворянского достоинства, воспрещается принимать в службу из податных состояний1. Сие привело мне на мысль некоторые обстоятельства, кои здесь осмеливаюсь представить на Ваше благоусмотрение.
Из числа препятствий, предстоявших древней России на пути к усовершению, главнейшим было местничество. Решительный удар оному нанес Государь Петр I-й двумя постановлениями: первым, в силу коего все дворяне должны были служить, начиная с нижних чинов2, и вторым, позволявшим всех сословий лицам достигать посредством службы дворянского достоинства3. Но, ставя, как и надлежало, пользу Государственную выше всего и делая службу единственным средством к достижению почестей, Петр, желавший поставить Россию на чреду благоустроенных Монархий, не мог выпустить из виду двух обстоятельств: 1-е, что дворянство, отличнейшее сословие в Государстве, вернейшая подпора престола, дабы соответствовать своему назначению, должно иметь некоторое значение, независимое от случайностей; 2-е, что кроме сего сословия есть другие, обогащающие Государство промышленностию, которые, дабы они пришли в цветущее положение, надлежит окружить некоторым уважением. Путешествия Его по чужим краям указали Ему выгоды сословия среднего, коему Западная Европа обязана своим просвещением и в котором сосредотачиваются образованность, трудолюбие, добрые нравы. В Его же время был у нас зародыш его. Наши тогдашние иностранные гости были в своем роде люди весьма образованные. Кроме Демидовых, Строгановых4, История сохранила имена Овчинникова, Владимирова, Сердюкова5 и других, которые производили обширный торг за границею; призываемы были в Посольский Приказ для совещания о делах коммерческих и даже имели счастие пользоваться личным благоволением Монарха. Для достижения сих двух целей, то есть: дабы поставить дворянство на твердую ногу и дать ему соответствующий вес; а с другой стороны, дабы положить основание сословию среднему, издан был (после 1717 года) указ, которым повелевалось, чтоб дворянские поместья переходили нераздельно к одному в роде6. Так в предположениях Государя должно было составиться два рода дворянства: одно поместное, непременное, которое оправдывало бы это имя и по названию, и по самому своему положению и умножалось бы теми только лицами, которые в награду получали бы в родовое владение поместья; другое, состоящее из дворян безпоместных, родовых и службою стяжавщих сие достоинство, сословие, походящее на то, которое Англичане называют gentry7. Из них образовывались бы слуги Государственные тем вернейшие, что служба была бы единственным средством к поддержанию их в свете. Те же, которым здоровье или обстоятельства не позволили бы занимать общественных должностей, по необходимости посвятили бы себя ученому званию, торговле, промышленности. К ним присоединились бы значительнейшие купцы; одинаковость занятий сблизила бы состояния и истребила бы различие, основанное на одних именах; стена предрассудков, которые до сих пор тяготят нас, распалась бы сама собою, и образовалось бы сословие среднее в таком виде, в каком оно является в Государствах Западной Европы.
Провидению не угодно было, чтоб начертания Великого сбылись. Шесть лет спустя после Его кончины, Бирон8, ненавидимый Русским дворянством и плативший Ему равною ненавистию, воспользовался покушением нескольких честолюбцев ограничить власть Императрицы Анны9, дабы представить необходимость ослабления сего сословия. Указ о нераздельности поместий был уничтожен10, а с сим вместе обнаружились и все неудобства, какие повлекло за собою исключительное предпочтение службы. Исторические имена, составляющие славу народную, исчезли или погребены в неизвестность по бедности тех, которые их носят; начали вступать в службу не из любви к ней, а разночинцы, чтоб выскочить в дворяне, дворяне, чтоб выйти из недорослей; число дворян размножилось до необъятности; поместья чрезвычайно раздробились, и мы до сих пор не имеем сословия среднего. Сии неудобства не раз обращали на себя внимание мужей Государственных: так, между прочим, вскоре по вступлении на престол Императрицы Екатерины II-й Фельдмаршал А. П. Бестужев-Рюмин11, бывший Канцлер, перед вторичным изданием Дворянской грамоты12, предлагал запретить раздел поместий: но те же самые опасения, оправдываемые, впрочем, тогдашними обстоятельствами, отклонили Государыню от согласия на сию меру.
Ваше Высокопревосходительство! Никогда я не писал к Вам с такою робостию, как в сию минуту; ибо, хоть занимался несколько Историею Государя Петра I-го; но не видал выше означенного указа в подлиннике, а знаю об нем по свидетельству современных иностранцев. Существовавшие в мое время сборники наших Законов были весьма неполны; а описания царствования сего Монарха так недостаточны, что нельзя по ним составить себе понятия о той эпохе. Впрочем, мужам более сведущим предлежит, удостоверившись, сходны ли были намерения бессмертного нашего Переобразователя с упомянутыми здесь, определить, до какой степени можно осуществить их в настоящем положении России. Я же, не смея ручаться, дабы в представленном изложении не вкралось важных погрешностей, имею только целию сказать о необходимости положить некоторые границы раздроблению дворянских поместий. Если справедливо выражение Монтескье13, что без дворянства нет Монархии; что оно есть подпора престола; то из сего, кажется, следует, что для оправдания своего назначения оно должно иметь некоторую силу, независимую от обстоятельств. Благоволите же взглянуть на наших дворян. Какое множество найдете между ними, которые находятся в совершенной нищете? И число их с каждым днем увеличивается. Опасения, какие прежде могли удержать Правительство от исполнения сей меры, ныне, смею думать, уже не существуют. Дворянство наше дошло до такого бессилия, что пройдет еще много лет, пока оно в состоянии будет что-либо предпринять, да если б и могло, то, верно, ни на что не покусится, так выгоды его тесно соединены с неприкосновенностию прав верховной власти. Полагаю даже противное. Нынешнее направление умов в Европе клонится более к Демократии, следовательно, к ниспровержению всех привилегированных состояний, и, без сомнения, действительным будет противу сего потока оплотом усиление сословия, которое для удержания себя, должно всеми мерами ему противиться. Притом такого рода постановление послужит к истреблению господствующего у нас против общественного воспитания предрассудка. Можно надеяться, что родительская любовь победит устарелую спесь, когда дворяне увидят, что единственное средство доставить детям возможность показаться с честию в свете будет основательная образованность, которой они нигде не получат, кроме публичных заведений.
С другой стороны, нельзя также выпустить из виду мелких поместий. Очень верю, что господские крестьяне могут прийти в цветущее положение; что с распространением образованности и убеждения, что собственное благо помещиков основывается на благосостоянии поселян, оно будет улучшиваться: но раздробление поместий естественным образом противится усовершениям. Все мы люди не без недостатков. Я, конечно, не буду притеснять вверенных мне крестьян, когда доходов моих достаточно для удовлетворения моих нужд: но если, воспитанный у отца вдесятеро меня богатее, должен буду по его кончине, дабы не отяготить имения, отказываться от прихотей, кои сделались для меня необходимостию: то с лучшими правилами не ручаюсь сохранить всегда надлежащую твердость, а этот недостаток постоянства нередко искупается кровавым потом целых семейств. При нынешнем же положении дел ничто не препятствует, чтоб после 50 или 100 лет все господские имения не обратились в мелкопоместные, и тогда что последует с дворянством, которого весь вес основывается на владельческом праве? Теперь уже число родовых дворян простирается до 150.000; торгующее же сословие (купцы трех гильдий) не составляют и половины сего числа.
Примите, Милостивый Государь, уверение в глубоком высокопочитании и совершенной преданности, с которыми честь имею быть

"19-го" Мая. 1831.

Вашего Высокопревосходительства

Всепокорный слуга

Александр Корнилович.

28
     

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь!
Проступки чужие, говорит один древний Писатель, не раз подавали мужам благомыслящим мысль к мудрым постановлениям. Последние неустройства в Западных областях России, благостию Божиею, счастливо конченные, доказали ошибочность системы отделения наших Поляков, пагубной при народных предрассудках мелкого и несбыточных желаниях высшего дворянства. В другом месте упомянуто мною, что истребит те и другие надлежащее воспитание нынешнего поколения. Велика честь, велика слава Правительству за снисхождение, оказываемое народу побежденному, дозволением иметь свой Университет, учиться на своем языке и т. п.: но, кажется, мы зашли в этом слишком далеко. Я знал Поляков, воспитанников казенных учебных заведений, кои не умели Русской грамоте; скажу более, в мое время в некоторых не было средств к изучению России. Полезно, нужно снисходить к Полякам в этом случае; ибо иначе не заставишь их посылать детей в наши школы: но не будем выпускать из виду главного, что воспитанники, оставаясь Поляками, должны в то же время быть Русскими. Винили Виленский Университет, что он способствовал брожению умов в Польских областях. Это справедливо, но от чего? Не от вольномыслия, которое, если было <действительно>, было совершенно ничтожным; а именно от этого пренебрежения знакомить учащихся с Россиею. Литва или Украина Польская не то, что Финляндия или Ост-Зейские области: там народные предубеждения, исторические воспоминания, и самое восстановление Царства Польского, управляющегося самостоятельно, не дают забывать жителям, что они завоеваны. Чем истребите это, как не старанием слить их в одно с нами, не направлением их воспитания? Под направлением же разумею всю общность образования, а не несколько правил, преподанных мимоходом. Мы, в школах, видели в законе Божием обязанность служить Русскому Царю, повиноваться Русским властям и пр.; в Словесности Русской искусство выражаться на родном языке; в Русской Истории, Географии судьбу наших предков; описание нашей земли. Так все роднило нас с Россиею; вливало в нас любовь к отчизне. Напротив, в воспитании Поляков, без исключения светском и духовном, Россия была делом посторонним, и даже едва ли об ней упоминали, а во всем вышесказанном выставляли им Польшу, Польшу уничтоженную. И вот что главнейше порождало мечты, которые кружили головы тамошним молодым людям; что питало их неприязнь к нам.
*-- И без всякой вины Учителей, которые, может быть, сами не ведали, что бросали семена неудовольствия. --*
Хотите ли положить этому конец? Истребите причину, и уничтожатся действия. Перемените направление воспитания: ослабьте Польское, усильте Русское; подчините первое второму главнейшему. Старики перемрут, останутся одни питомцы Ваши, Поляки происхождением, Русские душею. Конечно, нельзя ручаться, чтоб и тогда не было мятежей; ибо, пока не переведутся люди, не переведутся властолюбцы и мечтатели: но Вы будете спокойны; Вам нечем будет упрекнуть себя.
Впрочем, сколько могу судить по журнальным известиям, сие обстоятельство не ушло от прозорливости нынешнего Правления. Учреждение Белорусского Учебного Округа1, кадетских корпусов в Полоцке и Елисаветграде2 и, наконец, причисление Украинских Губерний к Харьковскому учебному округу3 принесут, без сомнения, благотворные плоды. Но есть другая отрасль образованности, столь же важная, воспитание духовное, которое доселе, кажется, мало обращало на себя внимания. Последние события показали влияние духовенства в Польских областях. Объяснить оное не трудно. Отличительное свойство шляхты, набожность: качество похвальное, но, при малообразованности сего сословия, опасное, если будет руководимо священниками изуверами. Твердят, изуверство принадлежность Католицизма; но так говорит клевета или незнание. В высших оно исчадие властолюбия и кичливости ума; в низших невежества или превратного воспитания. Ксендзы Польские (наши), за весьма малыми исключениями принадлежат к разряду мелкого дворянства и разделяют его предрассудки. Не найдете между ними вольнодумцев или свободномыслящих; редко даже волнует их желание народной самобытности, предполагающее возвышенность чувств, до которой они не доходят. Характеристическая их черта, национальная ненависть к Москалям, чувство, с коим они вступили в духовный сан и которое, как Ваше Высокопревосходительство можете заключить из вышесказанного, от воспитания, если не усилилось, по крайней мере не ослабело. И оно-то источник их изуверства; оно подняло их и в нынешние мятежи. Заметьте притом, что они занимаются также обучением народа. В большей части монастырей, во многих приходах находятся светские школы, преимущественно первоначальные. Не преподается в них, правда, ничего предосудительного, воспитанникам не сообщают правил вредных: но и не внушают тех чувств, какие желательно б было видеть в Поляках. Да и одного обстоятельства, что Начальники школ не такие люди, на коих можно положиться, довольно для пробуждения справедливых опасений.
Предстоит вопрос: Какие же способы имеет Правительство, не нарушая правил терпимости, не касаясь догматов Веры; словом, не выходя за черту отличающей его умеренности, дать воспитанию духовенства соответствующее с целию направление? Вопрос чрезвычайно важный, от разрешения коего зависит прочное спокойствие Западных наших областей, едва ли не одних, кои, по положению Географическому и нравственному, еще доступны покушениям врагов России. Ибо как воспитание одного лица дает направление его последующей жизни, так воспитание целого сословия или народа есть основа его образа мыслей и поступков.
В нахождение мое в Подолии, я был молод, ветрен, занят делами семейственными и, глядев на вещи мимоходом, не смею теперь браться за решение столь важного, столь щекотливого дела. Поверхностность или догадки здесь не у места: Вам нужны сведения основательные, положительные; заключения общие, а не основанные на одном или двух событиях: а потому, если б и хотел что-нибудь сказать, поневоле удержишься, дабы Вас не ввести в обман и самому не прослыть легкомысленным. Итак, не отвечая прямо на вопрос, который не по моим силам, ограничусь, ободренный Вашим снисхождением, общими замечаниями о сем предмете, счастлив, если они сколько-нибудь будут споспешествовать вышеизложенной цели.
Нигде, может быть, положение Правительства не затруднительнее, как в делах, имеющих соприкосновение с народным вероисповеданием, особенно если оно не господствующее в Государстве, а терпимое. Конечно, всякий, коего религиозные понятия очищены просвещением, очень понимает, что меры против служителей церкви нимало не касаются самой Веры; но толпа не рассуждает. Слепое орудие тех, кои принимают на себя труд ею двигать, она видит иногда в самых невинных переменах посягательство на Религию; а одна уже эта мысль, не говоря о последствиях, есть зло. Притом в наших Польских областях менее светских священников, чем монахов, принадлежащих к различным орденам: Доминикан, Францисканцев4 и пр. Каждый орден имеет свои правила, которые дают направление образу мыслей, просвещению, всему быту его последователей. Каких трудов будет стоить согласить виды Правительственные, одни и те же, с сим разнообразием мнений! Наконец, третье обстоятельство: таковые перемены, для большей прочности, потребуют, может быть, согласия Римского двора, который также имеет свои предрассудки. Не спорю, он не будет в силах отказать в справедливых требованиях: но одна уже необходимость переговоров повлечет за собою усилия и трату времени. А посему, буде есть способ привести Католическое духовенство мерами побочными, чисто гражданскими, к той цели, какую Вы можете иметь при непосредственном на него действии; то, несомненно, сей способ предпочтительнее.
Мне кажется, большую часть существующего зла отвратит постановление: чтоб впредь никто не вступал в духовное звание у Католиков, не кончив курса Наук в каком-либо светском учебном заведении, и аттестат о сем представлял Начальству вместе со свидетельством о дворянстве. Поелику в каждой Польской Губернии находится, по крайности, по одной Гимназии, и определены известные годы, прежде коих не облачают в священство; то затруднения в том не предвижу. Ибо юноша, в 18 лет вышедший из училища, будет иметь слишком довольно времени для новицията5 и приготовления к званию Пастыря церкви: да и познания, какие ему именно для сего останется приобрести, требуют уже некоей зрелости ума. Польза же:
1-е. Воспитанник, обучавшийся в заведении, на которое Правительство имеет непосредственное влияние; вышедший оттуда, уже в некоторых летах, с тем направлением, какое Правительство захочет ему дать, по вступлении в Семинарию, менее будет доступен впечатлениям, кои там получит, если б случились между ними противные нашим видам.
2-е. Просвещение, а за тем весь нравственный быт духовенства улучшится; и будет более приспособлено к потребностям других сословий. Эту массу, мертвую, цепенеющую в предрассудках, по наследству передаваемых из рода в род, коих действия столь пагубны, Вы ее подвигнете: а сия жизнь, сие движение приведут за собою уничтожение самих предрассудков. Священники Польские научатся быть гражданами, прежде чем соделаться священниками. Вы сблизите их с Собою; они, в свою очередь, сблизят с Вами лица, на кои будут иметь влияние.
Наконец, 3-е: Духовное воспитание в Семинариях или монастырях сделается частным в строгом смысле: и таким образом, не трогая духовенства <прямо>; отклоняясь ото всего, что в очах толпы казалось бы, касается Религии, под благим предлогом доставить церкви достойных пастырей, Вы ограничите монахов преподаванием одних богословских предметов, без примеси гражданского, которое, сколько сужу по духовным лицам, с коими встречался, не соответствует, да едва ли может соответствовать, желаемой цели; а если б соответствовало, то потому уже не должно быть терпимо, что выходит из-под Вашего надзора.
С другой стороны, дабы не стеснять тех, кои по разным обстоятельствам в жизни, захотели бы посвятить себя монашеской жизни в зрелом возрасте, можно в пользу их сделать исключение, с предостережением однако ж не давать им приходов: так ограничите круг их действия стенами монастырскими.
Лучше, вернее, действительнее сего средства к исправлению католического духовенства я не вижу: но из сего не следует, чтоб его не было.
*-- Не спорю, сие постановление не покажется, может быть, Риму, которого неизменная политика отделять духовенство от других сословий, как тело особенное, от него одного зависящее. Но, умалчивая, что сие правило не может быть терпимо ни в каком благоустроенном Государстве, подавно где Правительство не Католическое, не вижу, под каким предлогом Римский Двор изъявит свое неудовольствие. Вы нимало не трогаете духовенства; подчиняете означенной мере лица светские, прежде чем они сделаются духовными. Притом, полагаю, в сем отношении помогут и современные политические обстоятельства. Папа, как светский Государь, обязанный поддерживать престолы, недавно сам пострадавший от мятежей6, вероятно, откажется от притязаний, допущенных в Средние века, неуместных при нынешнем просвещении.
Замечу мимоходом, что вышеозначенное постановление полезно было бы распространить на Русское городское духовенство. Ничто столько не сблизит его с другими сословиями, как одинаковость воспитания. Мы имеем много ученых священников, весьма мало просвещенных: потому что им вообще недостает общего образования, которое должно служить основанием частному, и одно отличает человека просвещенного: а в Семинариях они сего образования не получат. --*
Притом, может быть, сверх воспитания найдутся еще другие способы сделать из Польских священников добрых граждан. Правительство прозрело зло: повязка спала с его очей. Последнее время показало, что в Польше между духовными лицами есть ему неприязненные. Зла большого нет, если эта неприязнь происходит от превратного нрава самих лиц: но буде ей способствуют обстоятельства посторонние, касающиеся духовенства вообще, необходимость велит пещись об их отстранении. Вы погасили пожар, побороли мятеж и теперь сильнее, чем когда либо. Тяжкое в другое время, ныне будет принято безропотно. Пользуйтесь выгодою победителя: Вы не употребите ее во зло. Государь Император доказал миру, что Он одарен духом твердым и неразлучной его спутницей -- умеренностию в счастии и невзгоде. Меры же решительные не суть насильственные; напротив, часто служат лучшим предохранением от насилий. Но для успешного врачевания болезни нужно знать ее совершенно, дабы в противном случае не употребить лекарств раздражающих, где пользуют смягчительные. Вот почему полагаю, полезно будет отправить с сею целию, частным образом в Польские наши области одного или нескольких Поляков, Католиков, людей надежных, с духом наблюдательным, дабы, внимательно присматриваясь, прислушиваясь, собрать сведения, кои, сообщив Вам полную картину нравственного и умственного быта тамошнего Духовенства, поставили бы Вас в возможность принять относительно к нему спасительные меры.
Скажут: к чему отправлять нарочных? Есть-де на то местные Начальства: они имеют более способов, более удобства для собрания потребных сведений, чем путешественник, которому недостанет времени вникнуть в предмет. Мне кажется, это возражение не совсем справедливо. Духовному Начальству нельзя в этом случае верить; ибо оно имеет свои предрассудки. Светское же ошибется именно потому, что оно Начальство. Где дело идет об узнании нравственного расположения сословий, даже лиц, там власти, по какому-то приговору судьбы, облечены туманом, коего иногда и лучшая воля не в силах рассеять. Дабы уведать свойства людей, нужно обращаться с ними лично: в беседах обыкновенных, по видимому посторонних, следить их понятия, мысли, степень образованности. Какие средства имеет на то Губернатор, или всякий другой, особенно если он иноверец? Может быть, удастся ему сойтись с лицами высшего Духовенства; но как сблизится с приходскими или сельскими священниками, которые в сем случае гораздо важнее, потому что действуют на круг обширнейший, на людей более покорных их влиянию? И какое преимущество иметь будет простой путешественник, перед коим не скрываются, потому что не чают в нем наблюдателя; почитают его единомышленником! Главное только, чтоб сей последний ездил не с закрытыми очами; был сам свободен от предрассудков и проникнут важностию своего поручения.
Примите при сем, Милостивый Государь, уверение в глубоком высокопочитании и совершенной преданности, с которыми честь имею пребыть

"30-го" Сентября, 1831.

Вашего Высокопревосходительства

Всепокорным слугою.

Александр Корнилович.