Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.

Вы здесь » Декабристы » ИСТОРИЯ ДВИЖЕНИЯ. ОБЩЕСТВА. ПРОГРАММЫ. » Нечкина М.В. "ДЕКАБРИСТЫ"

Нечкина М.В. "ДЕКАБРИСТЫ"

Страница:   1 2 3

Сообщений 21 страница 24 из 24

21

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633


ИЗ ОТКЛИКОВ НА ВОССТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ

Как отразилось восстание декабристов в массовом движении их времени? Вопрос этот очень мало исследован. По уже сейчас ясно, что восстание декабристов оказало известное влияние на массовое движение последующих лет.

Характерные факты находиммы, изучая крестьянское движение на Украине в 1826—1827 гг., развернувшееся в тех местах, где прошло восстание Черниговского полка. Оно имело самостоятельный характер, но важно, что среди восставших крестьян жила память о восстании Черниговского полка. Непосредственная связь крестьянского движения с событиями того времени была ясна даже царскому правительству, потратившему немало усилий на его ликвидацию.

Восставший Черниговский полк прошел по украинским крепостным деревням, главным образом расположенным на землях графини Браницкой, во владении которой находилось в общей сложности 27 тысяч крепостных дут. Графиня была близка ко двору: племянница всесильного фаворита Екатерины II Потемкина, она вышла замуж за верного сторонника Екатерины, коронного гетмана Браницкого; сила и влияние Браницкой были так велики, что она по своему произволу обращала в крепостную зависимость свободное некрепостное население, в том числе старинных украинских казаков. Современники восстания Черниговского полка вспоминали потом, что в Белой Церкви восставших ожидали для соединения не менее 4 тысяч крепостных Браницкой, готовых поддержать восстание.

Неудивительно поэтому, что архивы сохранили довольно большое количество дел, связанных с крестьянским движением 1826—1827 гг. Тут и дела о распространении «нелепых слухов», дела о «разглашении мнений к общему возмущению», «об ослушании и бунтах», «о под-

[ 141 ]

говорах крестьян к произведению бунта»  и т.  п. 1)  Крепостной крестьянин Браницкой Иван Медведенко подговорил   четырех   рядовых   поднять   восстание,    «подобно тому как произошло с Черниговским пехотным полком». Крестьянка Александра Ткачукова грозила помещику: «Не бейте и не лайте нас — на третий день праздника  (близилась пасха. — М.  Н.)   наступит  резанина  и  колиивщина» 2). Зиновия Самодаенко призывала резать богачей, когда  «москали» начнут восстание. Брожение облекалось в «слухи»: в южной части Киевской губернии рассказывали,   будто   священники   получили   указы   закончить   исповедь прихожан   и   освящение   куличей   обязательно   к четвергу на страстной неделе, потому что на пасху якобы все церкви будут «запечатаны», и все крестьяне от мала до велика должны идти истреблять панов. На Уманщине ходили слухи о появлении «Гонтина сына», который будто бы разослал панам указы с требованием отдать всю землю крестьянам, а который пан «до светлого праздника»   не   отдаст, тот  будет  убит.   Выступления  крестьян сопровояедались отказом работать па барщине. Когда пасха прошла, а всеобщее восстание не вспыхнуло, крестьянская молва перенесла срок на Фомину неделю. В некоторых селах составлялись даже на случай восстания списки «ополчения» — привычной для крестьян формы набора военной силы. Ожидание восстания, конечно, привело и к появлению руководителя. Таким явился в Уманском уезде солдат Днепровского полка Алексей Семенов, возвращавшийся в  апреле  1826 г.  в полк. Он назвался  майором, посланным от государя «забирать помещиков и везти их всех в Петербург». Семенов с толпой сторонников ездил по селам Уманского уезда, поднимал крестьянские волнения:   имущество  помещиков  захватывалось  крестьянами, объявлялось   освобождение   от   барщины,   управляющих имениями крестьяне пороли розгами, заковывали в кандалы. Семенов был приговорен к смертной казни. Из  150 арестованных крестьян часть была сослана в Сибирь, на

[ 142 ]

каторгу   или   поселение,   часть   подвергнута   наказанию плетьми.

В ответ на донесение об уманском «самозванце» главнокомандующий Витгенштейн, находившийся тогда в Петербурге, писал, что доложил об этой истории царю, и оказалось, что «эта самая история происходила и во многих других губерниях, все в том самом смысле, что помещиков берут в Петербург, а крестьянам дается вольность. Наиболее неповиновений мужиков в С.-Петербургской, в Нижегородской, в Псковской, Рязанской и еще некоторых других губерниях. Правительство берет меры в некоторых местах и усмирило оных».

Волнения крестьян были столь значительны, что Николай I 12 мая 1826 г. (за два месяца до казни декабристов) вынужден был издать манифест, в котором говорилось, что во многих губерниях распространились ложные слухи об освобождении крестьян «от повиновения господам», от платежа податей и пр. Предписывалось: крестьянам «беспрекословно повиноваться установленным над ними властям под страхом наказания ослушников по всей строгости законов, а равно подвергать суду и составителей просьб, вызванных этими слухами и представляемых на имя государя». Так как манифест этот, конечно, не прекратил волнений, то царь распорядился, чтобы в случаях неповиновения, которые произойдут после оглашения манифеста 12 мая, виновных крестьян на месте предавать военному суду (практически это означало расстрел).

Манифест 12 мая вызвал сильнейшую ответную волну недовольства, захватившую не только крестьянство помещичьих имений, но и городские низы, городских господских дворовых и кантонистов. Один из тайных агентов правительства в доносе «о настроении умов» в Петербурге после казни декабристов писал: «Манифестом мая 12-го очень недовольны и до сих пор толкуют, что это господа принудили царя издать оный».

Манифест этот было велено повсеместно читать в течение шести месяцев, и это обстоятельство, по донесению того же агента, «простым народом», т. е. теми же городскими низами, дворовыми и кантонистами, толковалось так: «Только шесть месяцев господа будут владеть нами, а там мы будем вольные». Из всех этих слухов агент делал очень верный вывод: «Всеобщая безнадежность, ни-

[ 143 ]

щета у многих и у некоторых совершенная невозможность существования имеют свою опасность. Голодный превращается в зверя, и, не имея никаких способов к пропитанию, неимущие могут решиться резать и грабить тех, кои имеют что-либо».

После восстания декабристов правительство повсеместно усилило наблюдения за настроением народа, и не только в деревне, но и в городе. Изучение молвы о восстании декабристов, ходившей по городам, ясно показывает, что крестьянство, дворовые, солдаты, городские низы связывали самым непосредственным образом восстание с вопросом о «воле», об отмене крепостного права. Обеспокоенное дворянство требовало, чтобы па улицах не разрешали собираться «толпами по десяти человек» и чтобы «пушки были готовы для истребления всякого, спокойствие нарушающего, движения». Особенно характерно требование не дозволять солдатам «сообщаться с жителями»: в солдате перепуганному дворянству был отчетливо виден крепостной крестьянин.

Характерный случай произошел в мае 1826 г.: сторож-инвалид  при   Московском   архиве  коллегии   иностранных дел говорил караулу, наряженному от Тульского пехотного полка: «Господа хотят извести царскую фамилию, чтоб и   звания  не   было,   а  дабы  не   могла   при   сем  взбунтоваться российская армия, приготовлено для раздачи 300 миллионов рублей... к начальнику его, генералу, который при  конторе,  съезжаются  и  собираются  многие  знатные господа и, бывая там с восьми по второй час ночи, говорят все про царскую фамилию, намереваясь перевести их поодиночке».   Когда  инвалид  ушел,  караульные  солдаты стали толковать о том, что надо бы об этом новом заговоре довести до сведения царской фамилии. Но нашлись несогласные с этим предложением: унтер-офицер Горбунов, сидевший тут же на лавке, сказал: «Кто может допустить  (до царя)?  И кто доложит об этом? Так и быть! Не наша воля». Рядовой Яковлев подтвердил: «Верно, такие годы приходят, нечего делать». Слухи о новом заговоре оказались вздорными, но характерно нежелание солдат доносить по начальству о заговоре против царя 3).

[ 144 ]

Федор Федоров, дворовый человек поручика Зимбулатова,   по   собственному   почину   вел   запись   московских «слухов» и составил целую тетрадь под любопытным заглавием:  «Московские новости,  или  новые  правдивые  и ложные слухи, которые после виднее означутся, которые правдивые, а которые лживые, а теперь утвердить ни одних не могу, но решился на досуге списывать для дальнего времени незабвенного,   именно  1825 года  с декабря 25 дня» —дата —через десять дней после восстания 14 декабря — говорит за себя. Всего в тетрадке — под номерами—записан 51  «слух». Среди  них  «13-й слух»  гласит: «В Москве во время государева привозу 4) очень многие говорят, будет бунт, даже многие имение прячут, а купцы 1-й гильдии уезжают из Москвы по страху». «15-й слух» утверждал:    «Всех    в   оном   заговоре   замарано   господ 60 000 тысяч» 5), В этих «случаях» сказывается общее возбуждение и ожидание «бунта», что проявляется и в фантастическом преувеличении численности участников заговора.  «49-й слух» свидетельствует   о   прочности   причин, породивших заговор, и появлении мысли о неизбежности его повторения: «Один адъютант, разговаривая с государем, вынул из кармана заряженный пистоль и уставил против его величества, сказав оные слова: «Тебе смерть и мне смерть!»   и   выстрелил выше  головы,  немножко   не утрафил. И как его схватили, то сказал он, что никак сего не выведет уже: оный корень так  глубоко  посажен,  что вывесть  нельзя,  а  государь  сказал:   «Я  стану  обрезать, чтобы не разрастался» 6).

Чрезвычайно любопытен рассказ одного сапожника, бывшего в толпе на Сенатской площади 14 декабря. Сапожник работал в какой-то лавчонке около Сенатской площади, а потом переселился в поволжское село, где его рассказ и был записан А. Александровским. «Господа офицеры», по мнению сапожника, вышедшие на Сенатскую площадь, «волю крепостному народу требовали». Пришли они «не с просьбою, а с грозьбою и полки с собой привели; полки привели с ружьями, а пушки забыли: пушками их и перестреляли...»  Волю народу  «господа офи-

[ 145 ]

церы», по мнению сапожника, «требовали за двенадцатый год». Далее давалось и «документальное» обоснование требования: царь Александр в манифесте объявил русскому простому народу за войну благодарность, «а уж известное дело — царское спасибо только вольный человек может получить, а не раб». Все дело, оказывается, было в «невежестве» Сената, напечатавшего от себя неправильный указ, по которому крепостных людей и после 1812 г. по-прежнему можно было продавать «и семьями и вразбродь — как угодно». Сенат и взялся «за пушки», чтобы взять верх «над господами офицерами, которые крестьян жалели», и «отстоять свой указ». Сапожника в деревне называли «декабристом»; и царская благодарность, и сенатский указ были у него в рукописных выписках.

Свидетельство это замечательно: в рассказе сапожника налицо ясная продекабристская тенденция и превосходное понимание антикрепостнического лозунга, как известно скрытого от народа и царскими официальными сообщениями о мятеже, и «Донесением», и книгой Корфа. Из «Донесения» все сведения о желании декабристов освободить крестьян были, по личному приказу Николая I, тщательно вычеркнуты. Явная связь событий 14 декабря с Отечественной войной 1812 г.— выдающаяся черта рассказа. Он служит живой иллюстрацией к замечательному афоризму декабриста Лунина: «Народ мыслит, несмотря на свое глубокое молчание».

В русском потаенном фольклоре XIX в. есть народная песня о декабристах. Песня обычно в большинстве вариантов  начинается словами:   «Собирайся,   мелка  чернядь, собирайся на совет».   Далее во всех вариантах имеются в том или ином виде слова: «Не в показанное время царя требуют в Сенат».   В рассказе В. Гаршина «Из воспоминаний  рядового Иванова»  песню эту  запевает   ефрейтор Федоров, запевала роты, а остальные солдаты подхватывают  как хорошо знакомую.  Песня эта,  несомненно,  отдаленно отражает план восстания: предположение о военном  захвате Сената  и о  принуждении сенаторов  к подписанию  манифеста.  Исследователи  русского  фольклора (Н. Е. Ончуков)   давно и совершенно   правильно определили  песню   как «декабристскую»,  но  вопрос  о  Сенате крайне  затруднял всех  исследователей.  Изучение  плана восстания  и  роли  в  нем  Сената  вносит  в  этот  вопрос полную ясность.

[ 146 ]

Народная песня о декабристах «Собирайся, мелка чернядь» довольно широко распространилась по России, хотя была и в сознании самого народа «потаенной», пелась редко и лишь при верных людях. Собиратели русского фольклора записали ее в Мосальском уезде Калужской губернии (1883), в Череповецком уезде Новгородской губернии (1895 и 1909), в Минусинском уезде Енисейского округа (1895—1897), во многих местах Архангельской губернии, в Переславль-Залесском уезде, в Каргопольском уезде Вологодской губернии, в советское время — в ряде пунктов Карельской АССР (1926).

Все социальные группы так или иначе реагировали на восстание декабристов — тут были и дворяне, и купцы, и крестьяне, и дворовые люди. Для всех восстание оказалось силой, по-своему будившей политическое сознание.

Отметим случай отголосков восстания декабристов в среде рабочих. Уже отмечалось, что на Сенатской площади среди «черни», принимавшей активное участие в восстании и швырявшей каменьями и палками в Николая и его войска, были рабочие с постройки Исаакиевского собора, из «исаакиевской деревни» за оградой стройки. Восстание Черниговского полка сопровождалось распространением «катехизиса», составленного С. Муравьевым-Апостолом. Есть сведения о том, что один экземпляр этих прокламаций был отобран у двух мастеровых суконной фабрики. Член Общества соединенных славян Андреевич 2-й вел агитацию среди рабочих Киевского арсенала и надеялся на их помощь в восстании. Вот еще один отголосок: в конце января 1826 г. приказчики купца Посылина привели в шуйскую полицию рабочего Николая Рогожкина, который рассказывал на ситцевой фабрике этого купца о событиях 14 декабря и «дерзновенно говорил, будто его императорское величество вступил на престол усильно (т. е. насильно.— М. Н.), будто присяга требована была на верность подданства посредством пушечных выстрелов, наконец, что если бы он в это время был в Петербурге, то также взял ружье и убил бы кого-нибудь, так как в то время и генералов били».

Сведения о росте волнений шли не только из крестьянских губерний — происходили волнения и в рабочих районах. Так, заводы Расторгуевых, уже восставшие в 1822 г., поднялись вновь в конце 1826 г.   Связи с петер-

[ 147 ]

бургскими событиями эти волнения не имели, но обстановка была такова, что в условиях 1826 г. это восстание показалось правительству особо опасным. Расторгуевы владели рядом заводов: Каслинским, Верхнекыштымским, Нижнекыштымским и Нязепетровским. Правительство в спешном и «чрезвычайно секретном» порядке предприняло общие меры, разослав всем заводчикам строжайшее предписание: идти на уступки рабочим требованиям и обращаться с рабочими «по-христиански». Об этом всеобщем обращении к фабрикантам сохранилось особое секретное дело.

Крестьянские волнения 20-х годов, особенно волнения, связанные с манифестом 12 мая 1826 г., заставили царя «заботиться» о крестьянском вопросе. В том же 1826 году, когда был издан упомянутый царский манифест против крестьянского движения, был основан секретный комитет по улучшению всех отраслей государственного устройства, а больше всего —по крестьянскому делу. На одном из заседаний этого комитета был прочитан «свод» показаний «членов злоумышленного общества» о внутреннем состоянии государства. Николай I поручил составить такой «свод» на основании дел декабристов правителю дел Следственной комиссии Боровкову, держал его у себя на столе и постоянно пользовался им для справок.

Недавно найдены новые, очень интересные архивные материалы, освещающие крестьянское движение в Петербургской губернии вскоре после восстания декабристов, в первой половине 1826 г., еще до казни первых русских революционеров 7). Надо обратить особое внимание на усиление массового движения около столицы. Из этих материалов мы узнаем, что в ряде уездов Петербургской губернии возникло довольно широкое крестьянское движение — всего за указанное время там произошло 78 крестьянских выступлений, о которых ранее историки не имели сведений. Значительность волнений была такова, что для усмирения крестьян пришлось вызывать войска и подавлять крестьянские выступления силою оружия. С участием воинских подразделений движение было усмирено в 43 име-

[ 148 ]

ниях, что составляет более половины всех выступлений в данном районе. Командовать войсками, брошенными на подавление, был назначен царем полковник Н. Л. Манзей. Ему не раз пришлось просить начальство о пополнении военных сил для выполнения данного ему поручения.

На запрос Манзея, в чем же причина волнений и от кого происходит «неповиновение» крестьян, гдовский уездный исправник дал любопытный ответ: «По учиненному на местах неповинующихся крестьян разведыванию, сколько можно было из ответов собрать сведения, умозаключительно положить можно, . неповиновение произошло от крестьян, кои по занятиям своим бывают часто в столице...» Известно, как много народа, в том числе и крепостного, приехавшего по делам господ в столицу, скопилось на Сенатской площади в день 14 декабря 1825 г. Ясно, что рассказы о происшедшем в Петербурге услышали ранее других от своих же односельчан, приехавших из столицы, крестьяне окрестных деревень.

Конечно, прямых ссылок на восстание 14 декабря гдовский уездный земский исправник дать не осмелился, угодливо заменив их упоминанием, что крестьяне-де распустили слух о «милостливости» нового императора (с чего бы это?), который-де «входит в положение всех сословий», в силу чего крепостные крестьяне «непременно могут надеяться получить вольность». Для историка ясно, что объективная связь того, что произошло на Сенатской площади 14 декабря 1825 г., с усилением волнений крепостных крестьян в Петербургской губернии более чем вероятна.

Главных «зачинщиков» гдовскому исправнику сначала выявить не удалось. Потом к полковнику Манзею иногда поступали сведения об отдельных «зачинщиках». Одним из них оказался отставной унтер-офицер бывшего лейб-гвардии Семеновского полка Борис Иванов, другим «главным зачинщиком» был староста вотчины помещика Дружинина крестьянин Василий Яковлев. Называли мужика из имения Татищевых, который, приехав из Лужского уезда по своим надобностям в деревню Высокую, принадлежавшую тем же господам, увидел, что крестьяне собрались идти на барскую работу, и сказал им: «Что вы, дураки, слушаетесь и идете на работу, у нас в Лугском уезде никто к Татищевым на работу не ходит». 20 человек крестьян немедленно послушались агитатора и на работу не пошли.

[ 149 ]

Перед нами пример связи одной восстающей против крепостного права деревни с другой. «Ни в одной вотчине,— сообщает исправник,— не в силах были кроткими внушениями обратить  их (крестьян.— М.  Н.)   к своей  обязанности». Крестьяне говорили: «Делайте с нами, что угодно, но мы к помещику на работу не пойдем».  Ряд крестьянских  выступлений  носил   бурный   характер.  Исправник Лужского   уезда  доносил,   что   крестьяне,   вооруженные кольями и вилами, напали на военную команду и ранили нескольких солдат. Свыше 200 крестьян из имения помещика Дондукова-Корсакова напали около деревни Гусевы горы на воинскую команду в 45 человек, ранили нескольких солдат и повредили их оружие. Крестьяне были вооружены дубинами и кольями. Им удавалось ломать и гнуть солдатские штыки,  разбивать приклады ружей.  Восставших    «усмирили»   штыковой    атакой.   Часто  отмечается «большое упорство» крестьян, а лозунг требования «вольности», освобождения от крепостного права — повсеместен. Усиление движения в Петербургской губернии повторилось и в соседней Псковской губернии.

Рост крестьянских волнений около столицы, конечно, чрезвычайно обеспокоил царское правительство. Эти волнения явились одной из важных причин издания Николаем I особого Манифеста от 12 мая 1826 г., прямым образом связанного с волнениями, как мы только что видели, не только в Петербургской губернии, а также на Украине и в других местах.

Манифест  говорил  «о  возникшем в  губерниях неповиновении   крестьян»,   грозил карами  распространителям слухов о скором освобождении крестьян, запрещал подачу прошений об освобождении на имя царя. В Гдовском уезде, как сообщал по начальству Манзей, «ослепленные крестьяне мнимою вольностью не хотят верить, чтобы сия была воля государя императора, но полагают, что это происки и хитрость помещиков». Иначе говоря — не верят подлинности   Манифеста,— в   этом   ярко   сказывается   темнота крестьян и вера их в возможность существования «доброго царя». Один из главных зачинщиков движения, отставной унтер-офицер   Семеновского полка   Борис Иванов,   о   котором  упоминалось  выше,  «по  прочтении Манифеста  в церкви явно насмехался над оным и поощрял мужиков не верить».  Всего усмирители выявили четверых  «зачинщиков»   движения около  Петербурга — крестьян  из имения

[ 150 ]

Корсаковых Павла Григорьева и Никиту Дмитриева, а также уже упоминавшегося старосту из имения помещика Дружинина Василия Яковлева и только что упомянутого бывшего унтер-офицера знаменитого Семеновского полка Бориса Иванова. Напомним, что Семеновский полк восставал в столице осенью 1820 г., еще за пять лет до восстания декабристов, но был ли отставной семеновец Иванов в свое время причастен к этому важному событию, мы сейчас с точностью сказать не можем. Во всяком случае, он, наверно, знал о них.

Заметим, что среди дворян — царских расследователей о причинах волнений крестьян около Петербурга — нашелся честный человек — майор А. Бойко, написавший в своем докладе Манзею без боязни о тяжком положении крестьян помещика Чеблокова, подавших на барина жалобу (на долю Бойко пришлось расследование этого вопроса) : «Что мне сказать в оправдание помещика? — писал майор Бойко.— Разве то, что просьба крестьян не только может назваться священной по своей правде, но в ней многое еще и не помещено...» Расследуя просьбу, Бойко «удостоверился» в ее «совершенной справедливости». Он гневно разоблачает помещика: «Как беспристрастный человек, могу сказать, что г[осподин] Чеблоков не только не заслуживает названия помещика, священного имени отца своих подданных, но он — упрек своему сословию, упрек в сребролюбии нещастных подданных и упрек богу на земле, потому что какой властелин изберет себе пищу приводить в нищету то, что его питает и нежит, один только человоконенавидец имеет сии правила, которым, по-видимому, г. Чеблоков следует...»

В дневнике сенатора Дивова 5 апреля 1826 г. записано: «Ходят слухи о возмущении крестьян; они отказываются платить подати помещикам, говорят, что покойный император дал свободу, а ныне царствующий император не хочет этого исполнить. Подобные слухи несомненно являются последствием заговора 14 декабря». Заключение сенатора вполне соответствует историческим материалам. Важно, что и в этом свидетельстве отражена темнота крестьянского сознания, вера крестьян в «доброго» царя: покойный царь был-де добрым, хотел освободить крестьян от крепостного права, а новый вот не желает... Понимания истинного существа царской власти у крестьян не было.

[ 151 ]

Понятно теперь, почему император Николай I не осмелился упомянуть в официальном документе следствия о том, что декабристы, «государственные преступники», по его    терминологии,— требовали    освобождения    крестьян. Ведь  «Донесение  Следственной  комиссии»  печаталось  в типографии и  широко  распространялось  по стране.  Оно было всем  доступно и  должно было  уверить население, что декабристы были злокозненными юнцами, «сердцами развратными»  и «мечтателями дерзновенными», не знавшими толка в серьезных государственных делах, обманувшими  солдат,   издавна   душевно  преданных  государю  и отечеству,   верных   самодержавию.   Вызвать  презрение  к первым русским революционерам, возмущение их «дерзкими» и «бессмысленными» поступками, даже показать их «едва   вероятное   и  смешное  невежество»   было  главной целью «Донесения Следственной комиссии». Вот для этого и надо было оболгать декабристов, скрыть программу тех, кого А. С. Пушкин назвал «умнейшими людьми России». По указанию Николая I из «Донесения» было изъято все, что касалось этого вопроса.  Были вычеркнуты  все упоминания о том, что подсудимые требовали освобождения крестьян  от  крепостного  права  и   «разделения  земель», хотели уничтожить рекрутчину и уменьшить больше чем вдвое  срок  обязательной  военной службы,  рассчитывали поднять восстание и в военных поселениях. Но слухи о правде все же — хоть и глухо — дошли до народа. И народ ответил  на них, как умел и мог. Но давнее требование народа — сокрушение давившего его крепостного строя — осталось невыполненным. Первое русское революционное восстание было разгромлено.

Реакционный лагерь вместе с тем чувствовал, что опасность для него не уничтожена. Призрак революционного движения виделся ему то тут, то там, в каждом углу. Движение декабристов было разгромлено, но революционная борьба не была убита. За нею было будущее.

[ 152 ]
Примечания:

1) Иконников В. Крестьянское движение в Киевской губернии в 1826—1827 гг. в связи с событиями того времени. СПб., 1905.

2) Колиивщина — гайдамацкое восстание 1768 г. под предводительством Максима Железняка и Ивана Гонты на Правобережной Украине,

3) Сыроечковский В. Е. Московские «слухи» 1825—1826 гг.— Каторга и ссылка, 1934, № 3, с. 66,

4) Т. е. во время «провоза» через Москву гроба с телом Александра I.

5) Так в подлиннике.

6) Сыроечковский В. Е. Указ. соч., с. 80—85.

7) Документы найдены и изучены В. Д. Черпышовым (Калинин), ряд из них опубликован под названием «Документы о крестьянском движении в 1826 году» со вступительной статьей В. Д. Черпышова в журнале «Вопросы истории», 1975, № 8, с. 102-111.

22

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633


МЕСТО ДЕКАБРИСТОВ В ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ РОССИИ

Ленин высоко оценил первое выступление против самодержавия — восстание декабристов.

Историю русского революционного движения Ленин, как уже сказано, начинает с декабристов.

«В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма, и это движение было представлено почти исключительно дворянами»,— говорил Ленин в «Докладе о революции 1905 года», прочитанном в Цюрихе на собрании рабочей молодежи в 1917 г. 1) В день памяти первой русской революции 1905 г. Ленин счел нужным вспомнить и о дне 14 декабря 1825 г., когда дворяне-революционеры впервые в истории России выступили с оружием в руках против самодержавия. Декабристы не только выдвинули лозунги борьбы с самодержавием и крепостным строем, но впервые в истории революционного движения в России организовали открытое выступление во имя этих требований.

Декабристы были деятелями первого, дворянского, этапа революционного движения в России.

Периодизация русского освободительного движения ярко очерчена Лениным в произведении «Из прошлого рабочей печати в России».

«Освободительное движение в России прошло три главные этапа, соответственно трем главным классам русского общества, налагавшим свою печать на движение: 1) период дворянский, примерно с 1825 по 1861 год; 2) разночинский или буржуазно-демократический, приблизительно с 1861 по 1895 год; 3) пролетарский, с 1895 по настоящее время.

Самыми выдающимися деятелями дворянского периода были декабристы и Герцен. В ту пору, при крепостном праве, о выделении рабочего класса из общей массы крепостного, бесправного, «низшего», «черного» сословия не могло быть и речи. Предшественницей рабочей (пролетарски-демократической   или   социал-демократической)

[ 153 ]

печати   была   тогда   общедемократическая   бесцензурная печать с «Колоколом» Герцена во главе ее.

Как декабристы разбудили Герцена, так Герцен и его «Колокол»   помогли  пробуждению разночинцев...» 2).

Таким образом, восстание декабристов имело большое значение в истории революционного движения в России. Это было первое открытое выступление против самодержавия с оружием в руках. До этого времени в России происходили лишь стихийные крестьянские волнения. Восставшее крестьянство героически боролось против крепостного гнета, и значение этой борьбы было прогрессивно: она расшатывала устои крепостного строя и сокращала сроки его существования. Но стихийное крестьянское движение было политически темным, его не освещало политическое сознание; крестьяне шли на борьбу против помещиков, но в своей темноте были бессильны подняться до сознательных лозунгов борьбы с царизмом, с крепостным строем в целом, верили в «доброго царя» и были во власти темной идеологии «наивного монархизма». Революционным движением еще нельзя назвать стихийные крестьянские восстания. Революционная борьба ведется политически сознательными людьми, сложившимися в организацию. Революционеры имеют политическую программу и сознательно разработанную тактику действий.

Между стихийными крестьянскими восстаниями Разина и Пугачева и выступлением декабристов легла целая полоса мировой истории: ее новый этап был открыт победой революции во Франции конца XVIII в., вопрос ликвидации феодально-абсолютистского строя и утверждения нового — капиталистического — встал во весь рост перед Европой. Декабристы принадлежат к этому новому времени, и в этом существенная сторона их исторического значения. Их восстание было политически сознательным, ставило себе задачу ликвидации феодально-абсолютистского строя, было освещено передовыми идеями эпохи. Впервые в истории России мы можем говорить о революционной программе, о сознательной революционной тактике, анализировать конституционные, проекты. Радищев был идейным предшественником декабристов, но условия ис-

[ 154 ]

торического развития России тогда еще не созрели до такой степени, чтобы было можно создать революционную организацию. Он написал революционную книгу, но не замышлял и не мог замышлять открытого и в какой-то степени организованного выступления. Между тем декабристы не только замыслили, но и организовали первое в истории России восстание против самодержавия. Они совершили его открыто, на площади столицы, перед лицом собравшегося народа. Их действия отмечены печатью классовой ограниченности, они были «страшно далеки от народа», но они принадлежали к тем передовым деятелям своего времени, которые  «помогли разбудить народ».

Лозунги борьбы против крепостного права и самодержавия, выдвинутые декабристами, не были лозунгами случайного и преходящего значения: они имели большой исторический смысл и остались на долгие годы действенными и актуальными в революционном движении. Лишь Великая Октябрьская социалистическая революция в качестве «побочного продукта» своей пролетарской борьбы до конца выкорчевала в России средневековье. «Мы решали вопросы буржуазно-демократической революции походя, мимоходом, как «побочный продукт» нашей главной и настоящей, пролетарски-революционной, социалистической работы»,— говорил Ленин, отмечая четырехлетнюю годовщину Октябрьской революции 3).

Своим горьким опытом декабристы показали следующим поколениям, что протест ничтожной горсточки революционеров бессилен без поддержки народа. Неудачей своего движения, всем своим, по словам Пушкина, «скорбным трудом» декабристы как бы завещали последующим революционерам строить свои планы в расчете на активное участие народных масс. Тема народа как главной силы революционной борьбы прочно вошла с тех пор в сознание деятелей революционного движения. «Декабристам на Исаакиевской площади не хватало народа»,— сказал преемник декабристов Герцен,— и эта мысль уже была результатом усвоения опыта декабристов.

Восстание декабристов имело большое значение и для революционной агитации. Подвигом декабристов вдохновлялись  участники  тайного  общества   братьев  Критских,

[ 155 ]

раскрытого в 1827 г. Они считали себя преемниками декабристов. Михаил Критский, «выхваляя конституции Англии и  Гишпании,  представлял   несчастным   тот   народ, который состоит под правлением монархическим, и называл великими преступников  14 декабря, говоря, что они желали блага своему Отечеству» 4),— говорилось  на  следствии об организации братьев Критских. Воспоминание о декабристах не раз играло агитационную  роль в последующем революционном движении, и не только в русском. Так, в польском восстании, 13(25) января 1831 г., в день детронизации Николая I, была организована  в   Варшаве Патриотическим обществом большак демонстрация в честь декабристов. Член клуба Адам Гуровский произнес политическую речь на площади, была отслужена панихида но пяти повешенным Николаем I декабристам. Этим  актом был заявлен протест   против   самодержавия   и   подчеркнута братская солидарность русских и польских революционеров в борьбе с царизмом.

На  Герцена и Огарева декабристы оказали огромное влияние.   «Я чувствовал, что я не с той  стороны, с которой картечь и  победы... — писал Герцен в  «Былом  и думах». — Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души». Знамя, выпавшее из рук декабристов, было подхвачено Герценом — еще в юные годы осознал   он   себя   борцом  за   те  же   идеи:   «Победу Николая над пятью торжествовали в Москве молебствием. Середь Кремля митрополит Филарет благодарил бога за убийство. Вся царская фамилия молилась, около нее Сенат, министры, а кругом на огромном пространстве стояли густые массы гвардии, коленопреклоненные, без киверов, и тоже молились; пушки гремели с высот  Кремля... Мальчиком 14 лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить за  казненных  и  обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем,   с  этими пушками. Я не отомстил: гвардия и трон, алтарь и пушки — все осталось, но через 30 лет   я   стою   под тем же знаменем,  которого  не покидал  ни  разу»,—вдохновенно писал Герцен. В письмах к декабристам Герцен и Огарев называли себя «питомцами вашего союза».

[ 156 ]

Огарев писал о поэте-декабристе Рылееве:

Мы стих твой вырвем из забвенья
И в первый русский вольный день
В виду младого поколенья
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.

Символ восстания декабристов — профили пяти казненных — изображен был на обложке революционного журнала «Полярная звезда», издававшегося Герценом за границей.

Восстание декабристов изучалось петрашевцами, искавшими пути для организации восстания в России. Петрашевцы жадно расспрашивали бывшего в Сибири Черносвитова о сосланных декабристах, вели с ним «исторические разговоры» о тайных обществах в России: «Говорить случилось мне о государственных преступниках в Сибири, сосланных по 14-му декабря, их вообще в Сибири называют декабристами; главные вопросы были о их образе мыслей» 5),— показывал   Черносвитов   на   следствии.

Крестьянский революционер, великий украинский поэт-демократ Т. Г. Шевченко преклонялся перед декабристами. Он называл их «невольниками святыми», хотел на крыльях полететь за Байкал, взглянуть «в вертепы темные и поры», мечтал освободить «поборников святой неволи». С благоговением поцеловал он изображения казненных декабристов на обложке «Полярной звезды» Герцена.

Революционное движение ушло далеко вперед после декабристов; революционеры-демократы, действовавшие в разночинский период революционного движения, были гораздо ближе к народу и гораздо последовательнее декабристов решали задачи революционного движения. Но память декабристов продолжала быть дорогой для революционеров, служила целям их агитации.

Великие революционеры-демократы Чернышевский и Добролюбов чтили память декабристов. Молодой Добролюбов в нелегальной рукописной газете «Слухи», которую он составлял и распространял еще будучи студентом Петербургского педагогического института, посвящал декабристам целые страницы.   № 9   «Слухов»   от   17   октября

[ 157 ]

1855 г. имел подзаголовок «Тайные общества  в   России 1817—1825 года», где кратко рассказана вся история декабристов. Н. Г. Чернышевский умел говорить о декабристах   «эзоповским  языком», намеками доводя до «друга читателя» мысль о восстании 14 декабря, о революционной борьбе декабристов. В декабре 1855 г. Чернышевский начал публиковать в  «Современнике»   «Очерки   гоголевского периода русской литературы». В этом месяце исполнялось 30 лет со дня восстания декабристов. Чернышевский писал: «Чтобы составить себе справедливое понятие о современном состоянии европейской науки и цивилизации, надобно, действительно, изучать его в произведениях передовых мыслителей Запада. И кто поймет значение их трудов, тому общий вопрос о Европе и об отношении России к Западной Европе представится столь же простым, как представлялся, по мнению автора, тридцать лет тому назад» 6). Прокламации 60-х годов, сыгравшие такую значительную роль в революционной ситуации конца 50-х — начала 60-х годов, агитировали именем декабристов. Прокламация Шелгунова и Михайлова «К молодому поколению» начиналась стихотворением Рылеева «Гражданин». Прокламация Заичневского «Молодая Россия» призывала русское войско к восстанию, надеялась, что оно «вспомнит и свои славные действия в 1825 году, вспомнит бессмертную славу, которой покрыли себя герои-мученики». Разгром восстания декабристов был важнейшим уроком для последующих поколений революционеров. Декабристы завещали им свой революционный опыт,   и  опыт этот показал, что восстание, не опирающееся на активную поддержку народных масс,  обречено на поражение.

[ 158 ]
Примечания:

1) Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 30, с. 315.

2) Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 93. 154

3) Ленин В, И. Поли. собр. соч., т, 44, с, 147,

4) Показание участника кружка Лушникова. См : Мих. Лемке Тайное общество братьев Критских,- Былое, 1906, № 6, с. 45.

5) Дело петрашевцев, М.; Л., 1937, т. 1, с. 448.

6) Чернышевский П. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы.— Полн, собр. соч. М., 1947, т, 3, с. 83--84, (Курсив мой,- М., Н.).

23

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

ДЕКАБРИСТЫ И РУССКАЯ КУЛЬТУРА

Движение декабристов тесно переплетается со многими важными вопросами развития русской культуры. Стремясь освободить страну от самодержавно-крепостного гнета, оно тем самым объективно способствовало росту культуры, большему распространению ее в народе, развитию более передовых форм культуры.

[ 158 ]

В преобразовательных планах декабристов немалую роль занимали вопросы культуры. Они сознательно ставили своей целью борьбу за передовую культуру, за просвещение народа, за новое передовое искусство, за процветание науки. Это отразилось и в конституционных проектах декабристов, и вообще в их идейном творчестве. О будущем расцвете послереволюционной русской литературы писал в своей утопии «Сон» декабрист Улыбышев: «Великие события, разбив наши оковы, вознесли нас на первое место среди пародов Европы и оживили также почти угасшую искру нашего народного гения. Стали вскрывать плодоносную и почти нетронутую жилу нашей древней народной словесности, и вскоре из нее вспыхнул поэтический огонь, который и теперь с таким блеском горит в наших- эпопеях и трагедиях. Нравы, принимая черты все более и более характерные, отличающие свободные народы, породили у нас хорошую комедию, комедию самобытную. Наша печать не занимается более повторением и увеличением бесполезного количества этих переводов французских пьес, устаревших даже у того народа, для которого они были сочинены. Итак, только удаляясь от иностранцев, по примеру писателей всех стран, создавших у себя национальную литературу, мы смогли поравняться с ними и, став их победителями оружием, мы сделались их союзниками по гению».

Связь декабристов с русской культурой многообразна. Декабристы оказали воздействие на творчество крупнейших русских писателей — Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Некрасова и других. Со своей стороны, Пушкин и Грибоедов воздействовали на декабристов, создавая высочайшие по художественным достоинствам произведения, соответствующие духу декабристской идеологии.

Пушкин сам считал себя певцом декабристов. В стихотворении «Арион» (1827) поэт аллегорически рисует крушение декабризма. Как один Арион уцелел при кораблекрушении, так и он, Пушкин, не погиб и остался певцом «прежних гимнов» после 14 декабря.

С будущими декабристами Пушкин сдружился еще на лицейской скамье — Пущин, Кюхельбекер, Вальховский были его товарищами. «Мой первый друг, мой друг бесценный»,— сказал Пушкин о декабристе Иване Ивановиче Пущине. Кончив лицей, Пушкин вращался в декабристской среде как в Петербурге,   так  и  на   юге   во   время

[ 159 ]

своей ссылки. Он был дружен с декабристами Михаилом Орловым, Владимиром Раевским, был хорошо знаком с Пестелем.

Таким образом, творчество Пушкина, которым гордится наша культура, было связано с передовым движением своего времени — с движением декабристов.

Вообще связь русских писателей с передовой идеологией своего времени составляет одну из замечательных особенностей русской литературы. Другой пример мы видим в творчестве Грибоедова.

В Московском университете, где учился Грибоедов, в то время училось более двадцати будущих декабристов. В Петербурге в годы после наполеоновских походов Грибоедов вращался в оживленной декабристской среде. Впервые мысль написать «Горе от ума» пришла ему в голову в 1816 г., в том же году, когда возникло и первое тайное общество. В своем великом произведении Грибоедов отразил основное явление того времени — столкновение молодого человека, новатора, проповедника свободолюбивых идей со старым, косным миром крепостников, с миром Фамусовых и скалозубов. Он отразил деление общества на два противоположных лагеря. Это было глубоким и правдивым художественным изображением той действительности, из которой выросло движение декабристов. «Это — декабрист»,—сказал Герцен о Чацком.

Грибоедов был дружен с декабристами Кюхельбекером, Александром Бестужевым, Рылеевым. Оп, как и Пушкин, сочувствовал делу декабристов и знал о готовящемся пе-ревороте. Однако, следует сказать, что он не считал правильной тактику военной революции: «Сто прапорщиков хотят перевернуть весь государственный быт России»,— горько говорил Грибоедов. Но в «необходимость и справедливость» дела декабристов Грибоедов верил вполне. Декабристы недаром считали Грибоедова «своим» («Он — наш»,— говорил о нем Рылеев) и давали ему ответственные поручения. Грибоедов был арестован по делу декабристов и просидел под арестом с января по начало июня 1826 г. Освободиться ему удалось лишь благодаря ходатайству своего влиятельного родственника, любимца Николая I — генерала И. Ф. Паскевича.

Глубокое воздействие оказали идеология декабристов и их движение на Лермонтова. Более юный по возрасту, он не мог вращаться в декабристской среде; он встречал-

[160 ]

ся лишь с сосланными декабристами. Но он глубоко задумался над смыслом движения декабристов.

Вопрос о народе — одна из глубочайших и органических тем русской литературы. Это одна из ее замечательных особенностей. Тема народа начинает укрепляться и раскрываться в русской литературе именно после восстания декабристов. Нет сомнения, что разгром восстания 14 декабря и горький опыт неудачи революции «без народа» оказали значительное влияние на самый характер разработки этой темы. Великие русские писатели той эпохи глубоко продумывали печальный опыт декабристов, и это отразилось на идейной стороне их произведений. Раздумывая над борьбой передовых людей своей страны за лучшее будущее Родины, деятели русской культуры, русские писатели останавливали свое внимание и на декабристах — первых борцах против самодержавия и крепостного права. Герцен советовал молодому поколению «понять все величие, всю силу этих блестящих юношей, выходящих из рядов гвардии, этих баловней знатности и богатства, оставляющих свои гостиные и свои груды золота для требования человеческих прав, для протеста, для заявления, за которое — и они знали это — их ждали веревка палача и каторжная работа».

Среди декабристов было немало и непосредственных деятелей культуры — писателей, поэтов и ученых, которые внесли свой вклад в культурное развитие России.

Общеизвестно имя замечательного русского революционера — поэта-декабриста Кондратия Федоровича Рылеева, одного из активнейших участников восстания 14 декабря, сторонника республики. Творчество Рылеева — это образец вдохновенной гражданской поэзии. В бурный 1820 год он опубликовал талантливое стихотворение «К временщику», в котором бесстрашно и резко разоблачал Аракчеева:

Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь,
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец!

[ 161 ]

В 1821—1825 гг. Рылеев опубликовал свои «Думы», посвященные романтическому воспеванию патриотических образов русской истории, борцов за дело народа — Вадима Новгородского, Мстислава Удалого, Дмитрия Донского, Волынского, Ермака и других. Поэмы Рылеева «Войнаровский» и «Наливайко» дышат ненавистью к угнетателям. Широкие круги русских читателей с волнением читали пророческие слова поэта в «Исповеди» Наливайко:

Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа.
Судьба меня уж обрекла,
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?

Вдохновением и глубоким убеждением в правоте дела революции дышит стихотворение Рылеева «Гражданин», звавшее молодежь на подвиг революционной борьбы:

Нет, не способен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья!
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенья века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
…..
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги,
И в бурном мятеже, ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

Произведения Рылеева были запрещены после восстания, распространяли их тайно. Герцен вспоминал, как молодой преподаватель русского языка тайно приносил ему мелко переписанные от руки заветные тетрадки, и юноша читал их с бьющимся сердцем. Герцен и его друг Огарев печатали стихи Рылеева в заграничном революционном журнале «Полярная звезда», откуда они широко распространились по России.

Рылеев и его друг писатель Александр Бестужев сочиняли революционные народные песни, которые позже

[ 162 ]

получили широкое распространение. Их пели простые солдаты и матросы:

Ах, тошно мне
И в родной стороне!
Все в неволе,
В тяжкой доле,
Видно, век вековать?
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ?
И людям и,
Как скотами,
Долго ль будут торговать?

Декабрист Александр Бестужев был известным романистом, писавшим под псевдонимом «Марлинский». Его перу принадлежат многие произведения, написанные в романтическом духе: «Ревельский турнир», «Замок Венден», «Лейтенант Белозор», «Аммалат Бек» и другие. Собрание его сочинений составляет четыре объемистых тома. Его произведения пользовались широкой известностью и имели обширный круг читателей. Александр Бестужев известен не только как романист, но и как один из первых русских критиков. Ему принадлежат выдающиеся критические обзоры русской литературы, носившие название «Взгляд на русскую словесность». Пушкин относился к А. Бестужеву с самым теплым, дружеским чувством и высоко ценил его критические работы. Ожидая печатного экземпляра статьи своего друга, Пушкин заранее писал ему: «Предвижу, что буду с тобою согласен в твоих мнениях литературных...»

Декабристы сразу высоко оценили «Горе от ума» Грибоедова. Они вступили в жаркий бои за эту великую русскую комедию с критиками из крепостнического лагеря. А. Бестужеву принадлежат пророческие слова: «Будущее оценит достойно сию комедию и поставит ее в число первых творений народных». Его предсказание сбылось.

Рылеев и Бестужев издавали широко известный альманах «Полярная звезда», в котором печатались Пушкин, Грибоедов. Другое известное литературное издание — альманах «Мнемозина» — выпускал друг Пушкина В. Кюхельбекер совместно с двоюродным братом декабриста А. И. Одоевского — Владимиром Одоевским. Сам Кюхельбекер был поэтом, автором многих лирических

[ 163 ]

стихотворений и поэм. Поэзия Кюхельбекера дышит вольнолюбием:

Века шагают к славной цели —
Я вижу их — они идут!
Уставы власти устарели:
Проснулись, смотрят и встают
Доселе спавшие народы.
О, радость! Грянул час, веселый час свободы!

Так писал Кюхельбекер в стихах, посвященных восставшей Греции. Известны трагедии Кюхельбекера «Аргивяне» и «Прокопий Ляпунов», поэма «Давид», ода «На смерть Байрона».

Декабрист Федор Глинка был также известным для своего времени писателем. Когда царское правительство сослало Пушкина из Петербурга на юг, Глинка не побоялся напечатать стихотворение в честь опального поэта. Это смелое дружеское участие в его судьбе растрогало и нравственно поддержало Пушкина. Он посвятил Ф. Глинке благодарное стихотворение:

Но голос твой мне был отрадой,
Великодушный гражданин! —

писал Пушкин.

Известным писателем и крупным театральным деятелем был друг Пушкина и Грибоедова П. А. Катенин, автор многих театральных пьес и замечательный переводчик. Современники высоко ценили сделанные им переводы пьес великого французского драматурга Корнеля. Пушкин говорил о нем в «Евгении Онегине», описывая русский театр:

Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый.

Широко известна была революционная песня Катенина против самодержца: «Отечество наше страдает под игом твоим, о злодей». Катенин оказал большое влияние на молодых Пушкина и Грибоедова. Знаток театрального искусства, он был учителем многих выдающихся   русских актеров.

Замечательным поэтом был декабрист Владимир Раевский. До нас дошли не  все  произведения  из  его  боль-

[ 164 ]

гного поэтического наследства. В нем выделяется послание Пушкину, полное высоких гражданских чувств:

Оставь другим певцам любовь,
Любовь ли петь, где льется кровь,
Где кат с насмешливой улыбкой
Терзает нас кровавой пыткой?

Раевский использовал стихи для пропаганды в армии, диктуя их на уроках юнкерам и солдатам. Обращаясь к самодержавному тирану, он писал:

Доколе, в варварстве не зная истощенья,
Ты будешь вымышлять мне новые мученья,
Властитель и тиран моих плачевных дней?
Кто право дал тебе над жизнию моей?
Закон? Какой закон? Одной рукой природы
Создай и ты, и я, и всей земли народы.

Писал стихи и декабрист Сергей Муравьев-Апостол. Публиковали свои литературные произведения декабристы Батеньков и братья Бобрищевы-Пушкины (оригинальные стихи, басни, а также переводы). Писал стихи участник восстания 14 декабря моряк-декабрист Н. А. Чижов, пришедший на Сенатскую площадь в строю вместе с морским экипажем. Стихи и повести печатал декабрист Николай Бестужев. Сборник своих стихотворений «Часы досуга в Тульчине» (на французском языке) издал в 1824 г. декабрист А. П. Барятинский, друг Пестеля; в этом сборнике есть поэма на сюжет из американской жизни, посвященная Пестелю, и стихи, посвященные декабристу Ивашеву. В рукописи сохранилось (также на французском языке) большое атеистическое стихотворение Барятинского о боге, где он спорит с Вольтером. Вольтер пришел к выводу, что если бы бога не существовало, его надо было бы выдумать. Барятинский держится иного мнения:

О, разобьем алтарь, которого он не заслужил!
Или он благ, но не всемогущ, или всемогущ, но не благ.
Вникните в природу, вопросите историю,
Вы поймете тогда, что для собственной славы бога,
Если бы он даже существовал,
Надо было бы его отвергнуть!

[ 165 ]

К младшему поколению поэтов-декабристов принадлежит Александр Одоевский, оставивший много проникновенных лирических стихотворений. Среди них выделяются большая стихотворная повесть «Василько», стихотворения памяти Грибоедова и «Княгине М. Н. Волконской». Все знают прославленный ответ Одоевского на пушкинское послание декабристам в Сибирь:

Наш скорбный труд не пропадет;
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы:
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы.

Декабристы выступали и как организаторы литературной жизни своего времени. Два крупных периодических издания связаны с их именами — альманахи «Полярная звезда» (Рылеев и Бестужев) и «Мнемозина» (Кюхельбекер) . Нужно упомянуть еще об «Обществе любителей российской словесности», во главе которого стоял декабрист Федор Глинка. Оно объединило многих выдающихся русских писателей своего времени. Общество, несомненно, действовало в духе декабристских идей.

Выдающимся художником был декабрист Николай Бестужев. В условиях каторжной тюрьмы он сумел в Сибири написать портреты всех заключенных декабристов, и благодаря ему нам, его потомкам, осталась целая галерея замечательных портретов «первенцев русской свободы» — мы всех их знаем в лицо.

Говоря об искусстве эпохи декабризма, нельзя не вспомнить о том, что знаменитый художник-медальер Федор Толстой (двоюродный дядя Льва Толстого) был членом декабристского «Союза благоденствия». Его великолепная, тончайшей работы серия классических медалей в честь 1812 г. была художественным выражением патриотических чувств.

Были среди декабристов и хорошие музыканты (декабрист Ивашев и др.). Некоторые из них сами сочиняли музыку (сохранился набросок музыкального произведения Пестеля),

[ 166 ]

Декабристы интересовались и педагогическими вопросами, особенно передовой для их времени массовой системой ланкастерского обучения. Кюхельбекер принимал живое участие в педагогическом обществе, которое пропагандировало эту систему. Южные декабристы организовали ланкастерские школы (Вл. Раевский).

Декабристы внесли свой вклад не только в область искусства, но и в науку. Ранее уже упоминалось о крупном ученом-экономисте своего времени — декабристе Николае Тургеневе, авторе большой работы «Опыт теории налогов» (1818). Подробно рассмотрев налоговую систему и ее основания, ознакомившись с западноевропейской теоретической мыслью, автор пришел к выводу: «Усовершенствование системы кредитной пойдет наряду с усовершенствованием политического законодательства, в особенности с усовершенствованием системы представительства народного». Декабрист Михаил Орлов написал работы «О государственном кредите» и «Об учреждении вольного банка в Москве». Работа «О свободе торговли и вообще промышленности» написана декабристом Николаем Бестужевым.

Никита Муравьев сделал глубокий критический разбор «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Замечательны исторические работы декабриста Корниловича, печатавшегося во многих журналах того времени. Он посвящал их главным образом истории России XVII и XVIII вв. Ему принадлежат работы «Первый опыт кораблестроения в России», «Петр Первый в Заандаме», «Первое посольство русских в Голландии при царе Алексее Михайловиче» и многие другие. Корнилович был издателем исторических сборников «Русская Старина». Особенно интересовала Корниловича эпоха Петра I. Ряд исторических работ оставил декабрист Петр Муханов, бывший членом «Общества истории и древностей Российских» при Московском университете («Нечто о Наполеоне и Фридрихе II» и др.). Некоторые работы на исторические темы принадлежат декабристу Николаю Бестужеву, занимавшему официальную должность историографа российского флота. Ему принадлежат «Записки о Голландии 1815 года» и «О новейшей истории и нынешнем состоянии Южной Америки». Декабрист В. Штейнгель написал большую работу по хронологии «Опыт полного исследования начал и правил хронологического и месяцеслов-

[ 167 ]

иого счисления старого и нового стиля» (1819) и прекрасную работу о Петербургском ополчении 1812 г., в котором он сам принимал участие.

Много географических работ, в частности посвященных Америке, Канаде, оставил декабрист Д. И. Завалишин. Батеньков был автором работы о Сибири (1822). Декабрист К. П. Торсон был участником русской экспедиции в Антарктику, находился в ней 808 дней; начальник экспедиции Беллинсгаузен дал ему самую высокую оценку.

Декабрист Н. А. Чижов, участник полярной экспедиции под начальством Литке, составил и опубликовал обстоятельное описание Новой Земли.

Декабристы оставили ряд серьезных работ по военному делу и военной истории (В. Штейнгель, А. Барятинский, П. Муханов, Никита Муравьев и др.).

. Обширное мемуарное наследство декабристов явилось не только драгоценным источником по истории движения, но и несомненным литературным вкладом в русскую культуру. Напомним о глубоком, разоблачающем царизм разборе лживого   «Донесения  Следственной  комиссии»,   сделанном декабристами Луниным и Никитой Муравьевым. Сосланные декабристы оказали влияние и на культуру Сибири. Они основывали там школы, создавали библиотеки, лечили народ, вводили новые сельскохозяйственные усовершенствования. Интересно, что особый удобный тип повозки   («сидейки»), до сих пор применяемой в Бурят-Монгольской автономной республике, связан с именем ее изобретателя — декабриста Николая Бестужева.

Особо надо упомянуть о ялуторовском кружке И. Д. Якушкина, в который входили декабристы Басаргин, Ентальцев, Матвей Муравьев-Апостол, Оболенский, Пущин и Тизенгаузен. Они много сделали для просвещения местного населения. Якушкин основал два училища — одно для мальчиков (в 1842 г.), другое для девочек (в 1846 г.). Преподавание велось по ланкастерской системе 1) Несмотря на то что училища назывались «приходскими», программа была довольно обширна: преподавались, например, начальная алгебра, геометрия, механика. До отъезда Якушкина из Ялуторовска в училищах окончило курс свыше 700 человек.

[168 ]

Пафос рылеевского творчества откликнулся в революционной поэзии Некрасова. Первой поэмой Некрасова о декабристах является поэма «Дедушка» (написанная в 1889—1870 гг.), за которой последовали две части «Русских женщин» («Декабристки» — хотел назвать Некрасов свою поэму, но помешала цензура). Глубоким сочувствием и уважением к подвигу жен декабристов дышит поэма Некрасова.

В одном из писем (к историку П. Е. Щеголеву) Лев Толстой сказал о первых русских революционерах простые и глубокие слова: «Декабристы всегда интересны и вызывают самые серьезные мысли и чувства».

Эпоха декабристов притягивала к себе писателей. Она явилась темой крупнейших произведений русской художественной литературы, пользующихся всеобщей любовью и известностью. Эта эпоха отражена и в «Горе от ума» Грибоедова, и в «Евгении Онегине» Пушкина. Пушкин хотел в конечном счете сделать Евгения Онегина декабристом и привести его на Сенатскую площадь.

Величайшая эпопея Льва Толстого «Война и мир» также отражает в широком смысле эпоху декабристов и была даже первоначально задумана писателем именно как роман о декабристах.

Таким образом, движение декабристов теснейшими и многообразными связями .соединено с русской культурой и внесло немалый вклад в ее развитие.

[169 ]
Примечания:

1) Дружинин Н. М. Декабрист И. Д. Якушкин и его ланкастерская школа.—Учен. зап. Моск. гор. пед. ин-та. Кафедра истории СССР. М., 1941, т. 2, вып, 1.

24

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИОГРАФИИ ДВИЖЕНИЯ ДЕКАБРИСТОВ

Сейчас же после восстания декабристов возникли и получили дальнейшее развитие две диаметрально противоположные концепции восстания. Одна из них оформилась в лагере правительственной реакции, другая — в революционном лагере.

Правительственная официальная концепция давала резко отрицательную оценку движению, обливала клеветой и смешивала с грязью его участников — «злодеев» и «мятежников», якобы не имевших никаких корней в окружавшей среде, «исчадий ада», осмелившихся выступить против священных устоев самодержавия, «бунтовщиков», попытки которых разбились об «искони» врожденное рус-

[ 169 ]

скому народу «царелюбие» и отвращение к мятежам. Но в то же время, когда «верноподданным» вдалбливалось изложенное выше официальное понимание происшедших событий, складывалась и революционная концепция декабризма, возникшая среди дворянских революционеров и в общественных кругах, сочувствовавших им.

Реакционная   официальная   концепция   была   наскоро сколочена уже в царском манифесте, возвещавшем о восшествии Николая на престол, и в ряде правительственных сообщений   о   самом  умысле   «переворотного  взрыва»   и «мятежа», о развитии событий дня 14 декабря, ходе следствия и извещении о казни. «Не в свойствах и не во нравах русских был сей умысл,— говорилось в царском манифесте 13 июля 1826 г.— Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную, но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и всегда будет неприступно» 1).

Официальная концепция впервые получила детализированный и развернутый вид в изданном правительством «Донесении   Следственной   комиссии».   Первых   русских революционеров, людей, осмелившихся выступить с оружием в  руках  против  самодержавия и  крепостничества, донесение рисовало «злодеями» и «извергами». Образованнейших людей своего времени оно выставляло неучами и невеждами, нахватавшимися западных идей и бессильными в них разобраться; в конституционном проекте умнейшего   и   глубоко   образованного   Пестеля   усматривалось «едва  вероятное   и   смешное   невежество». Не останавливаясь перед самой грубой ложью, подтасовками и прямым вымыслом, «Донесение» давало пространный и тенденциозный рассказ об истории тайных обществ, событиях 14 декабря   и   восстании   Черниговского   полка.   Реакционная концепция    усматривала    особое    проявление    «божьего промысла» в разгроме восстания: «...туча мятежа взошла как бы для того,  чтобы  потушить  умысел бунта» 2).  Не было упомянуто о программе декабристов, о намерении их ликвидировать крепостное право и самодержавие.

Почему мы все время говорим об  «официальной правительственной» концепции? Разве у царского правитель-

[ 170 ]

ства была еще какая-то «неофициальная правительственная» концепция? Была. Да еще какая!

Как это ни странно с первого взгляда, но подлинное представление правящих кругов о характере происшедших событий, оформлявшееся в Зимнем дворце, существенно отличалось от официальных газетных сообщений, подписанного царем манифеста и позднейшего «Донесения» Следственной комиссии. Этот вопрос заслуживает разбора. Из битвы нового со старым, развернувшейся на Сенатской площади, старое, по видимости, вышло победителем. Однако в разгар своего торжества победители испытывали холодящий душу страх, который не могло пересилить никакое видимое ликование. Страх возникал прежде всего из смутного, но тем не менее неотвратимого чувства неодолимости нового: разбитый, но не убитый на Сенатской площади враг вновь смотрел изо всех углов. Опасность ощущалась живой и не устраненной до конца, как бы усердно ни скоблили петербургские дворники следы крови на Сенатской площади, как бы ни были прочны засовы Петропавловской крепости, как бы громко ни скрипели перья усердного Следственного комитета.

Царизм отлично понимал, что он лжет в «Донесении» Следственной комиссии. У него было гораздо более реальное, но тайное, не подлежащее широкой огласке понимание событий.

Николай I начал свои личные «Записки» о вступлении на престол через шесть лет после восстания — в 1831 г., но он оформил в них свое реальное представление о событиях, отраженное еще раньше в дневнике и переписке с родными. Третью тетрадь «Записок» он дописал лишь в 1835 г., т. е. растянул писание первых трех тетрадей на четыре года. Четвертую же тетрадь он закончил только в феврале 1848 г. Его интерес к избранной теме надо признать стойким. Конечно, он успел несколько «успокоиться» в первые годы царствования, но престол опять, хотя бы с одного угла, пошатнулся под ним в начале 1831 г., когда восставшая Польша детронизировала Романовых. Не поэтому ли он испытал внутреннюю необходимость начать свои «Записки», чтобы в какой-то мере разобраться в повторяющейся обстановке? Вместе с тем он чувствовал необходимость заняться «доказательствами» своих прав на российский престол, полученный несколько необычным образом, Кроме Нико-

[ 171 ]

лая восстановили свое тогдашнее ощущение действительности и другие представители романовской семьи и сановной России в многочисленных дневниках и мемуарах на ту же тему.  Все эти  писания лиц царствовавшего  дома имеют  своеобразный историографический интерес.  Династическая   и   сановная   семейно-романовская   концепция, возникшая за линией артиллерийского огня на Сенатской площади и литературно оформленная   в   кабинетах царских резиденций, оказывается, не совпадает с позднейшей официальной концепцией. Реальная опасность революционного восстания была хорошо понятна лагерю защитников   старого.   Во-первых,   там  впервые задрожали от народа:   даже  картечь  пустили   в  ход  с  ясной  мотивировкой — чтобы   волнение   «не   передалось   черни».   А   «подлая   чернь»,   как   выразилась   знавшая   правила этикета жена победившего самодержца, «была вся на стороне восставших».    Николай,   сознавая    значительную   опасность происшедшего, искренне удивлялся, почему его вместе с братом  Михаилом- Павловичем   не   пристрелили   на   площади,  и  был  убежден,   что   мятежники   могли   победить. Он, несомненно, признавал роль народа в событиях; усердно   доказывая   в   «Записках»   свои  «законные права»  на российский престол, он приписывает свое и царского трона спасение одному господу богу. Для Николая декабристы вовсе не ничтожные «мальчишки», а вполне взрослые «изверги». В письме к матери он откровенно пишет, что если бы Чернышев не арестовал Пестеля,  на  юге были бы еще худшие события, нежели в Петербурге. Таким образом, он,  дрожа от  страха,  все же отражал  некоторые существенные  стороны   реальной  действительности,   хотя отражал их злобно и искаженно. При личном свидании с прусским военным деятелем Леопольдом фон Герлах Николай   признался,   что   в  день   восстания   около   него   не было,   по   его   мнению,   ни  одного  преданного  человека, «кроме жены». Уже участники восстания были арестованы,   а   Николай   все   еще   каждый день считал за  «дар неба»,  так  как  его,  наверно,   «не  пощадят»,— везде  его может настигнуть убийца.

Из описанной ситуации и родился правительственный заказ на обратную реальным и устрашающим сторонам явления официальную концепцию. Заказ исходил от победившего старого строя: необходимо было создать как можно скорее такое понимание случившегося, которое как

[ 172 ]

раз полностью маскировало бы реальную опасность побежденного восстания, а «подлую чернь», сочувствовавшую восставшим, изображало бы, наоборот, в виде доброго и преданного царю народа, с отвращением взиравшего на бунтовщиков. Взрослых же «извергов», которые как раз и вызывали у обитателей Зимнего дворца удивление,— почему же, собственно, они не пристрелили претендента на престол,— надо было представить «ничтожными» и «развратными мальчишками». Всему происшедшему необходимо было придать вид «случайного» и «не свойственного» русскому народу события — наносного, не имеющего никаких истерических корней происшествия, чуждого строю дворянско-крепостнической жизни, навеки неколебимому и благословленному господом богом. Поскольку реальная опасность для самодержавия глянула в лицо самодержцу, необходимо было представить эту опасность как раз несуществующей.

Самый облик декабристов стал чтимым и притягательным, память о них сохранилась в революционном движении как память о мужественных борцах за свободу. Раскрытые правительством подпольные кружки 30-х годов агитировали их именем, восставшая Польша почтила их память. Поэтому имело особый смысл то обстоятельство, что накануне революционной волны 1848 г. барон Корф, статс-секретарь Николая I, по особому заданию императора и наследника его престола — будущего императора Александра II принялся за ремонт правительственной клеветы на первых русских революционеров. Правительство Николая I наряду с удушением революционного движения грубыми репрессиями довольно усердно занималось и «идейной» работой — агитацией в пользу реакционных лозунгов самодержавия: именно в правительственных кругах того времени возникла теория, позже получившая в литературе название «теории официальной народности» — прославление лозунгов «православия, самодержавия и народности». В обстановке нараставшего западноевропейского революционного движения правительство было заинтересовано в составлении книги, которая обновляла бы реакционную концепцию декабристского движения.

Книга барона Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» была сначала написана для самого узкого круга читателей из царской семьи — два ее первых издания имели -тиражи лишь но  25  экземпляров. Когда

[ 173 ]

творение Корфа было тщательно оценено царствовавшим домом и верхами правительственной аристократии, можно  было  рискнуть  и   на  его  широкое  распространение. В  1857  г. вышло третье ее издание — «первое для публики». В этот момент правительственные круги наиболее остро ощущали необходимость в развенчании декабристов. В 1856 г. в связи с коронацией Александра II декабристы были амнистированы и получили разрешение вернуться в европейскую Россию. Это опять оживило в общественных кругах интерес к декабристам. В этой обстановке и вышла впервые «для публики», в качестве противоядия против декабристских идей, книга барона Корфа. Революционное движение в России усиливалось, стали ясно  чувствоваться  признаки  приближения  революционной  ситуации  конца  50-х — начала  60-х   годов,   которая вырвала у правительства крестьянскую реформу. Разгром в Крымской войне усилил недовольство народа и дал дополнительный толчок революционному движению.

Нужно было '«поддержать монархическое начало» в России и доказать, что в России, по выражению Корфа, «покорной, преданной, богобоязливой, царелюбивой России», не может привиться чуждое западное революционное начало.

Книга Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» подновляла ту же самую концепцию, которую развивали правительственные сообщения о восстании и «Донесение Следственной комиссии»: «...В то время, когда большая часть войск присягала в совершенном порядке и огромное большинство народонаселения столицы с умилением произносило или готовилось произнести обет вечной верности монарху, с таким самоотвержением и с такими чистыми помыслами решившемуся возложить на себя венец предков, скопище людей злонамеренных или обольщенных, обманывающих или обманутых, стремилось осквернить эти священные минуты пролитием родной крови и дерзким, чуждым нашей святой Руси преступлением» 3),—вот наиболее подробная формула о смысле восстания в книге Корфа, которую Герцен назвал «подлым сочинением придворного евнуха, достойным ви-

[ 174 ]

зантийского ритора или бонапартистского префекта»  4). Правительственный агент лживо замалчивал программу декабристов: из книги Корфа читатель не мог узнать, чего собственно хотели декабристы и что они были намерены делать. Ни слова не было об освобождении крестьян. Дважды упомянутое мельком слово «конституция» один раз фигурировало в анекдоте о том, что солдаты считали ее именем жены цесаревича Константина, другой раз — в рассказе о переговорах генерала Сухозанета с «бунтовщиками», когда «несколько офицеров и посторонних людей распутного вида с ругательством спрашивали, привез ли он конституцию, и грозились на него». Больше о конституции не было сказано ни слова. Изолировать совершенно декабристов от сочувствующей общественной среды, показать их якобы полную разобщенность с солдатами и отсутствие поддержки в массах, доказать, что помыслы горсти злоумышленников совсем не были помыслами массы — такова цель барона Корфа. Организация декабристов — это «горсть молодых безумцев, не знакомых ни с потребностями империи, ни с духом и истинными нуждами народа».

По утверждению Корфа, солдаты, увлеченные декабристами, якобы оказались «только жертвами коварного подлога». Совершенно в духе теории официальной народности, борясь с революционной идеей о враждебности русского народа царизму, Корф утверждал: «Народ наш гнушается всяким преступным замыслом против царственной семьи, искони являющейся предметом его любви и благоговения» 5). Боясь как огня роста популярности декабристов, Корф боялся даже называть их имена, связывать какое-либо крупное по значению действие декабриста с фамилией определенного лица. «Один мятежник», «один офицер из числа бунтовщиков»,— так обычно пишет он; еле-еле процедил он сквозь зубы имена Рылеева, Каховского и некоторых других декабристов.

В правительственной версии имелось одно резкое противоречие: оставалось неясным, почему так волновали правительство действия «горсти молодых безумцев», бессмысленность мятежа которых якобы была очевидна сама по себе. Почему, например, при первом сообщении о яко-

[ 175 ]

бы столь ничтожном заговоре Николая I, по словам Корфа, «объял несказанный ужас»?

Эту же официальную правительственную концепцию в позднейшей литературе развивали М. И. Богданович, Н. Ф. Дубровин и ряд других авторов, но их изложение ведется в более спокойных тонах.

Печати со следственного дела декабристов были впервые сняты для М. Богдановича, но он использовал его крайне осторожно и тенденциозно скупо (при этом «Русская Правда» Пестеля осталась ему недоступной). Имел доступ к следственному делу и академик Н. Ф. Дубровин, но Александр III взял с него слово не печатать никаких выдержек из следственного материала и ограничиться лишь отдельным изданием своей работы.

Работы упомянутых авторов — проявление идеологической борьбы с революционным движением во второй половине XIX в.

Реакционная концепция восстания декабристов бесславно кончила свое существование за границей после Великой Октябрьской социалистической революции в болоте белой эмиграции, где столетний юбилей восстания декабристов был ознаменован... панихидой по Николаю I. Часть белоэмигрантов приложила тщетные усилия, чтобы обрисовать декабристов своими «предками».

В борьбе с официальной версией восстания — реакционной и насквозь лживой — складывалась и крепла революционная концепция. Она преследовала прежде всего цель восстановления истины — характеризовать восстание как революционное, исторически закономерное, глубоко прогрессивное явление. Наряду с необходимостью бороться с официальной ложью тут действовало и законное желание осознать прошлое, разобраться в его содержании, почерпнуть опыт для дальнейшей борьбы.

Первой известной нам попыткой такого рода является сожженная Пушкиным X песнь «Евгения Онегина», дошедшая до нас во фрагментах. Пушкину же принадлежит замысел написать «Повесть о прапорщике Черниговского полка» 6) (рукопись осталась незаконченной).

Первыми революционными историками декабризма были сами декабристы — те из них, которые не сдались в казематах Петропавловской крепости и в сибирских руд-

[ 176 ]

никах и сохранили верность революционным идеям. Их было не так много, их понимание совершившегося было ограничено классовым сознанием революционеров-дворян, но именно в их среде созрело сознание необходимости запечатлеть совершившееся для потомства и передать его в верном освещении. «О нас в истории страницы напишут!» — говорил один из декабристов еще накануне восстания.  Он ошибся — о  них  написали целые  томы.

Декабристы разоблачили «Донесение Следственной комиссии». Особенно надо отметить резкий и правдивый разбор Михаила Лунина. Еще в сибирских рудниках и казематах возникала у декабристов мысль писать мемуары («Записки» Якушкина, Бестужевых и ряда других). Некоторые из этих мемуаров впадают в либеральный тон и дают неполную, а иногда и искаженную картину действительности, но такие произведения, как «Записки» Якушкина, Басаргина, Славянского общества,— ценные образцы революционной концепции декабризма, исходящей от самих декабристов. Они стремятся выявить закономерность, неизбежность движения, вскрыть его исторические корни, раскрыть его смысл. Долгое время эти произведения вели лишь рукописное существование: возникшая в 40-х годах рукопись об Обществе соединенных славян (так называемые «Записки Горбачевского») увидела свет лишь в 1882 г. При цензурных условиях николаевского времени нечего было и думать о публикации этих произведений.

Но все эти стремления осознать движение как революционное были лишь первой попыткой оформить революционную концепцию. Честь первой подробной разработки оформления революционной концепции принадлежит А. И. Герцену — блестящему представителю того же революционного поколения в истории России, к которому принадлежали и декабристы. Герцен сам считал себя последователем декабристов. Он говорил, что борется под их знаменем, «которого не покидал ни разу». «Нашими устами,— писал Герцен,— говорит Русь мучеников, Русь рудников, Сибири и казематов, Русь Пестеля и Муравьева, Рылеева и Бестужева».

Свою концепцию восстания декабристов Герцен постоянно развивал, посвящая декабристам отдельные произведения или характеризуя их в своих многочисленных работах, написанных на другие темы, Огарев вместе с Герце-

[ 177 ]

ном  составил  подробное  разоблачение  лживого  произведения барона Корфа, не только напечатав  его разбор в «Колоколе»,  но и издав отдельной книгой — «14 декабря 1825 года   и   император   Николай».   Герцен   написал   и специальную   брошюру — «Русский   заговор   1825   года». Много   места   уделил   он   декабристам   и   в своем очерке «О развитии революционных идей в России», и в «Былом и думах».  Герцен   был   страстным пропагандистом дела декабристов,   публикатором  их  мемуаров   и  материалов, связанных  с их  движением.  Лично  зная многих декабристов и состоя с ними в переписке, он и Огарев сделали чрезвычайно много, чтобы «вырвать из забвенья» тех, кто выступал на Сенатской площади. Прославляя декабристов как «рыцарей с головы до ног, кованных из чистой стали, воинов сподвижников», Герцен довольно подробно характеризовал    предпосылки   движения,   показал   закономерность и  неизбежность протеста против  самодержавия  и крепостного права. Он с большой ясностью оттенил разницу между дворцовым переворотом и тем, что произошло на Сенатской площади, дал яркую формулировку исторического значения тех, кого он правильно считал первыми русскими революционерами.

«До тех  пор,— писал  Герцен,— не верили   в   возможность политического восстания, идущего с оружием в руках для нападения в самом центре Петербурга на гиганта — императорский царизм. Было известно, что время от времени убивали во дворце то Петра, то Павла, чтобы заменить их другими. Но между этими таинственными операциями, напоминающими бойню, и торжественным протестом против деспотизма, сделанным на площади и запечатленным кровью и страданиями этих героических людей,— не было ничего общего». Герцен указал на агитационное значение выступления декабристов:   «Пушки на Исаакиевской площади разбудили целое поколение». Герцен правильно указал и на то, что было самым слабым в декабризме: «...декабристам на Исаакиевской площади не хватало   народа».   Герцен   указал   на центральное значение Пестеля в движении и высоко оценил его. Будучи прав в основном — в утверждении революционности декабристов, Герцен дал ряд правильных исторических положений о декабристах.

Но   в   яркой   агитационной   концепции   Герцена  было немало ошибок и слабых сторон, тесно связанных со сла-

[ 178 ]

быми сторонами самого Герцена как дворянского революционера. Революционная концепция Герцена идеалистична — и в этом ее главный недостаток. Герцен, остановившийся, как говорит Ленин, перед историческим материализмом, не мог понять декабристов диалектически, во всей сложности породивших их социальных условий, не мог проанализировать классовую природу движения и его классовый смысл. Не видя классового существа движения, Герцен идеализировал своих героев, создал облик «рыцарей с головы до ног, кованных из чистой стали...» Конечно, в столь восторженной формуле не отражались слабые стороны декабризма. Герцен объявил Пестеля «социалистом», что не соответствует действительности, причем несуществующий «социализм» Пестеля был в известной мере скопирован Герценом с собственного утопического социализма. Эти ошибочные стороны необходимо подчеркнуть: они очень существенны. Но они не снижают огромного   исторического   значения   концепции   Герцена.

Еще в то время, когда не закончилось следствие над декабристами, стала складываться третья концепция движения декабристов. Колеблющаяся, трусливая и неправильная либеральная концепция. Она, правда, не клеймила декабристов злодеями и извергами, как делало «Донесение» и позже книга барона Корфа. Она не воспевала столь грубо и откровенно благодетельности царизма для русского народа, но она совершала растлевающую и — при известной тонкости — еще более опасную работу: она выхолащивала революционный смысл из идей декабристов и из их выступления, она пыталась представить их невинными мечтателями о реформах, верными слугами царского правительства, не совсем понятыми последним. Эта третья концепция создавала «либеральную легенду» — либеральный вымысел о декабристах: декабристы переставали быть революционерами, а оказывались мирными реформистами, безопасными либералами.

Впервые «труд» выхолащивания революционного содержания из движения декабристов взял на себя их старый соратник, член Союза благоденствия Николай Тургенев. Верил ли он сам в свои поздние оценки того движения, к которому сам примыкал и в котором сыграл столь значительную роль? Едва ли. Эта фальсификация была сделана им в личных целях. Во время следствия Н, Тургенев был за границей и отказался вернуться по

[ 179 ]

требованию царского правительства. Вместе с тем и он, и его семья приняли все меры для его реабилитации перед царским правительством. Он очень хотел вернуться на родину. Уже в первом своем оправдании, присланном брату Александру в январе 1826 г. и переданном Николаю I, Н. Тургенев стал на точку зрения своей полной «невиновности». Он пытался доказать, что в собраниях декабристов и в их планах не было ничего противозаконного. Аналогичную точку зрения он развивал в своём разборе «Донесения Следственной комиссии» и в некоторых более поздних произведениях.

Писания Тургенева еще не были в тот момент фактом широкого литературного значения. Либеральная  концепция получила свое наиболее полное литературное развитие лишь в 70-х годах в работе А. Н. Пыпина «Исторические   очерки.   Общественное   движение   в   России   при Александре I» (впервые напечатана в «Вестнике Европы» в 1870 г.; вышла отдельной книгой в 1871 г.). А. Н. Пыпин поставил своей задачей «реабилитацию» декабристов от  революции.  Он  пытался  доказать,  что  декабристы — лишь продолжатели тех самых начинаний, которые характерны для первых лет царствования Александра I,— идей Негласного комитета, Сперанского, самого правительства, некогда выдвигавшего те же идеи. Поэтому ничего криминального в деятельности декабристов и не могло быть. «Ближайший разбор дела мог бы показать,— пишет он,— что заключения от других государств не совсем применялись к русской жизни» и что «не было никакой опасности ни от семеновской истории, ни от лож, пи от ланкастерских школ, ни от мирных профессоров Петербургского университета» и т. д. «...Это заблуждение принесло большой вред:  меры правительства  давали основание думать, что действительно в русском обществе есть опасное волнение, и оправдывали тех, кто вопил о «разрушительных учениях» и вызывал правительство на меры преодоления». Конституции  Никиты  Муравьева  и  Пестеля  вовсе не были проектами конституции, а просто «рассуждениями о разных формах правления», которые не имели «никакой обязательности для членов общества и обе оставались частным мнением и предположением». Совещания о революционных  выступлениях,   планы  этих  выступлений  были «простым разговором без всякой особенной цели». Пыпин испытывал большие затруднения при объяснении республи-

[ 180 ]

конизма «Русской Правды» Пестеля и стыдливо оговаривался, что «основная мысль» конституции Пестеля, «если действительно Пестель хотел республики, была, конечно, фантастическая, но нельзя думать, чтобы он считал свои предположения немедленно применимыми». (Заметим, что текст «Русской Правды» был Пыпину неизвестен и недоступен) . Революционность Южного общества Пыпин называет «политической экзальтацией» и упорно твердит, что «никакого принятого плана» выступления не существовало. «Нетерпеливый либерализм» Рылеева также не шел, по мнению Пьшина, «дальше умеренных желаний». Самое выступление 14 декабря было «минутным взрывом отчаяния в немногочисленном кружке». Декабристы представляются Пыпину «каким-то исключением, не имеющим связей с целой массой общества» 7).

Вся  эта  фальсификация движения декабристов  была тем  вреднее,  что она была обставлена многочисленными ссылками на материал и квазинаучной аргументацией. Ее разоблачение   для   неподготовленного   читателя   было   во много раз труднее, нежели опровержение грубой клеветы правительства в «Донесении» или в книге барона Корфа. Особой формой либеральной концепции было замалчивание декабристов или снисходительно-скептическое к ним отношение.  «Декабристы — историческая случайность, обросшая литературой»,— говорил о них В. О. Ключевский. В статье «Евгений Онегин и его предки» Ключевский писал о декабристах как о людях, не знавших «русской действительности» и относившихся к разряду «умных ненужностей». «Катастрофа 14 декабря» и ее деятели относились им к числу «ненормальных явлений», о которых можно сказать:  «Это были неестественные позы, нервные судорожные жесты, вызывавшиеся местными неловкостями общих положений» 8).

Крупнейшим по значению трудом дореволюционной историографии о декабристах является книга В. И. Семевского «Политические и общественные идеи декабристов» (1909). Семевский впервые в литературе широко и планомерно использовал следственное дело о декабристах, привлек к изучению их идеологии огромный круг перво-

[ 181 ]

источников; его работа и до сих пор не утратила большого значения. Появление такого обширного монографического труда об отдельном революционном движении стало возможным лишь после революции 1905 г. Концепция В. И. Семевского, мировоззрение которого характеризуется народническими установками, является сложной и противоречивой. С одной стороны, им усвоены элементы революционной концепции Герцена, — это сказывается в высокой оценке Пестеля, в общем сочувственном внимании к движению, в положительной характеристике значения декабристов. Но одновременно в концепции Семевского имеются и многие черты либеральной трактовки: преобразовательные планы декабристов он преемственно связывает с преобразовательными планами Александра I, Сперанского и других правительственных деятелей, не усматривая между ними никакой принципиальной разницы. Движение декабристов Семевский трактует как движение внеклассовой интеллигенции. Концепция Семевского идеалистична; критерий его оценок субъективен: он нередко говорит о «симпатичных» и «несимпатичных» чертах движения декабристов.

В своей работе «О национальной гордости великороссов» Ленин писал:

«Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы ее трудящиеся массы (т. е. 7ю ее населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов. Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великорусов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов...» 9)

Этими словами и можно закончить очерк о декабристах. В стране победившего социализма мы чтим память декабристов — первых революционных борцов против крепостничества и самодержавия,

[ 182 ]
Примечания:

1) Декабристы и тайные общества в России / Изд. В. М. Саблина, М., 1906, с. 109 (Манифест Николая I от 13 июля 1826 г.).

2) Там же.

3) Корф М. А. Восшествие   на   престол   императора   Николая   1. Изд. 3-е (первое для публики). СПб., 1857, с. 123.

4) Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1958, т. 13, с. 128.

5) Корф М, А, Указ. соч., с, 175, ср.: с. 133.

6) Пушкин, А. С. Поли. собр. соч. М., 1936, т. 4, с. 502—506. 176

7) Пыпин А. Н. Очерки литературы и общественности при Александре I. Пг., 1917, с. 164.

8) Ключевский В, О. Очерки и речи: 2-й сборник статей, с. 73, 86,87.

9) Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 26, с. 107,

Страница:   1 2 3

Вы здесь » Декабристы » ИСТОРИЯ ДВИЖЕНИЯ. ОБЩЕСТВА. ПРОГРАММЫ. » Нечкина М.В. "ДЕКАБРИСТЫ"