БУЛЬВАРЫ.

(Boulevards.)

Обширные улицы, усаженные частыми ветвистыми деревьями, составляют тенистую аллею пространнейшего сада; где от утра до вечера толпится кучами народ.

В сих-то улицах, при Бульварах, устроены по сторонам искусственные сады в разнородных вкусах, называемые: Фраскати (Frascati), Ганноверский павильон (le pavillon d’Hanovre), Турецкий сад (J. Turc) и Княжеский (J. des Princes). Все сии сады наполняются ежедневно гуляющими. [63]

Вблизи оных Кофейные дома и наилучшие Рестаратёры. Все здесь изобильно изливается в угодность человеческим прихотям.

Каждый вечер собирается здесь множество шутов и пронырливых мошенников, кои забавляют и обманывают народ своим кривлянием, фиглярствами и плутовскими хитростями.

Музыка гремит без умолку. Кажется весь Париж зыблется от праздношатающихся тунеядцев, коими заграждены улицы от самого въезда Св. Антония до Тюлльери.

Продажные прелестницы обольщают и уловляют сластолюбивых богачей! Парижские щеголи отличаются один от другого выбором и богатством своего наряда.

Женщины в пленительных одеяниях и истощают все искусства к оживлению важности своего лица! С томными глазами бросают они сладострастные взгляды на мимо ходящих; мнимой невинностью обвораживают неопытность, и буйственная молодость с пламенными чувствами покоряется власти соблазнительных прелестниц! Трудно и старикам оставаться здесь равнодушными.

САД ТИВОЛИ.

(Jardin de Tivoli.)

Здесь сосредотачиваются по два раза в неделю все веселости и забавы Парижа. Разных свойств весельчаки занимают Публику смешными представлениями.
В одних аллеях видны разнородные качели, замысловатые фиглярства, кукольные комедии, карточные игры, шутовские кривляния: [67] а в других приходящие составляют самопроизвольно Французские кадрили. Оными распоряжается один Танцмейстер, находящийся всегда при музыке. Он кричит беспрестанно, какую именно фигуру следует делать, и все охотно повинуются его приказаниям.
Искуснейшие танцовщики на канате изумляют всех своим мастерством. В числе оных шестилетняя девочка особенно отличалась своими танцами на веревке; все любовались счастливыми ее прыжками, но сердце трепетало от страха, смотря на нее!
От проклятого корыстолюбия и родительские чувства каменеют! Отцы и матери жертвуют детьми для единого алчного тщеславия, чтобы привлечь к себе поболее любопытных зрителей! Одна несчастная оступь – и дитя без ноги и на веки несчастный калека! Чем они тогда могут выкупить или загладить наглое свое преступление против бедного ребенка!
Заржавевшая совесть их того не чувствует! Они равнодушно сами погребают живых своих детей для утехи публики? Неужели они не имеют терпения дождаться их совершеннолетия?
Весь сад на сие время прекрасно освещается, а конец гуляния увенчивается превосходным фейерверком.
Смесь сих веселостей продолжается почти до белого дня, а потом все расходятся, каждый со своим выбором. [68]
Можно сказать, что Париж волнуется как бурное море! Человеческие чувства истощаются излишеством удовольствий, нравственность истлевает, способности притупляются! Молодые люди от беспрестанной праздности, употребляя весь свой ум на красноречивое бормотание с женщинами, делаются наконец изнеженными, ветреными пустомелями! Французский язык славится изобильным скороговорством двусмысленных нежных выражений на все возможные случаи, но без участия сердца!

ПАНОРАМА Г. ПРЕВО.

(Panorama de Mr Prevost.)

Чрезвычайно любопытно видеть в Париже Панораму – честь и славу дальновидных соображений Г. Прево. Ничто не может быть натуральнее, обманчивее сего изображения Природы. Человек мечтает видеть живейшие движения представляемых видов!
Мы вошли коридорами в обширную залу, которая освещается с помощью Оптики разными вверху отверстиями. Свет, ударяющий в живописные предметы, совершенно оживотворяет [72] всю природу, изображенную на стенах залы.
При входе с трудностью могли мы приметить художественную работу живописи; но, взошедши на возвышенное место, назначенное в середине для зрителей, все мы были объяты призраками и увидели себя в пространстве восхитительных, разнообразнейших видов! Как будто невидимым чародейством нас туда перенесли! Долины, леса, замки, огромностью утомляют зрение! Дунай в извилистых протоках серебристыми струями блестит пред газами. Шлюпки с прогуливающимися по Дунаю тихо видимо колеблются! Вдали видна часть города Вены. Товарищи мои, кои там бывали, легко могли распознавать улицы и дома. От экипажей, проезжающих по дорогам, поднималась легкая пыль! Солнечные лучи ударяли в прозрачность вод и отражались в оных. Нам мечталось слышать разговор нескольких людей, стоявших на мосту!
Нельзя совершеннее представить природу во все ее величии! Трудно удовлетворить зрение прелестными сими видами: сколько мы ни старались, протирая глаза, выходить из заблуждения – призраки все более и более увеличивались. Любопытство влекло нас при выходе подойти к стенам залы, но по воле Г. Прево сие запрещается. Зрителю надобно полагать, что здесь-то сокрыта вся тайна его изобретения.

КАТАКОМБЫ

Или подземные пещеры, в коих древние погребали умерших.
(les Catacombes.)

Печальный сей памятник находится на южной стороне Парижа близь заставы, называемой Адской (del’enfer), спуск под землю на восемьдесят футов глубины; лестница круглая с переворотами устроена с великим искусством и удобностию.
Надобно целые четверть часа проходить увертками чрез множество галерей. Стены оных по большей части обложены вытесанным щебнем; направо и налево находятся обширные частые рытвины. Пройдя ужасную сию темноту, входишь в Катакомбы, имеющие особенную ограду.
Здесь, по уничтожению премножества церквей и монастырей, снесены были со всех кладбищ до двух миллионов человеческих трупов, от коих остались одни кости. место сие освящено в 1786 году.
Главный вход в Катакомбы украшается двумя пилястрами или четвероугольными столбами Тосканского Ордена. Наверху вырезана латинская надпись: Has ultra metas requiescunt, [75] beatam spem expextantes (за сими пределами покоятся ожидающие блаженного Воскресения!). Утешительное сие изображение разгоняет все мрачные призраки.
При входе в сию огромную обитель мертвых сердце леденеет! Дрожь и уныние объемлют душу! Чувства замирают! Видишь окостенелые, растревоженные останки себе подобных! Холодный пот захватывает дыхание! Образ тления наводит горесть! Смотришь на общую нашу участь, на прах товарищей и содрогаешься!
Что такое человек, неисповедимое и разумнейшее творение Всевышнего Создателя? Сегодня он возносится с пламенным воображением к небесам, мыслями объемлешь всю Подсолнечную! А завтра – один миг – и он ничто! Куча костей и прах земной! Каждая секунда сближает нас со смертью!
Вся человеческая премудрость в душе нашей есть вдохновение Божие. Она отлетает в особенное святилище, определенное Творцом. Там ожидает нас Страшный Суд!
Единая святая Вера отъемлет ужаснейший трепет, терзающий нас при приближении смертного часа! Сладок того сон и целителен, кто с благочестием и с непорочной совестью испускает последнее дыхание! Душа его, как искра Божества, и самую смерть напечатлевает в чертах бесчувственного лица в благораствореннейшем виде! Вечность не устрашает его! [76]
Епископ Женевский Франциск де Саль говорит:
«Благочестие одобряет все своею приятностью; оно услаждает горечь самоумерщвления и утоляет яд человеческих утешений; облегчает горесть бедного и обуздывает заботливость богатства; утешает душу, унывающую в прискорбии, и смиряет гордость в благополучии; услаждает скуку уединения и призывает в самих себя людей, живущих в светском рассеянии!»
Куда не обратим здесь глаза – везде встречаем смерть; везде погружаемся в глубокие размышления о человеческих превратностях!
Человек суете подобися: дни его, яко сень преходят!
Обширные залы устланы бесчисленными человеческими костями. Самые большие из оных и именно: головные, разложены симметрически в соразмерном расстоянии; позади оных мелкие кости поддерживают устроенный порядок, как будто и между костями величие первенствует! Они-то составляют украшение сих печальных стен!
Далее покоятся трупы несчастных, задушенных в темницах во время кровопролитной революции, они также уже истлевают! Трепещите, злодеи! Каждая кость ваших жертв и в обломках гроба не престает угнетать вашего праха!
Близь входа и против стены на одной древней гробнице поставлена слезная урна, на которой с одной стороны написано: Тщеславие! [77] молчание, вечность! – с другой:  смертные твари! безмолвствие, ничтожество!
Супротив часовни читаешь: «здесь в сладостном сне покоятся наши предки!»
В средине стены следующая надпись: «Почивающие во мраке своих гробов восстанут! Одни насладятся блаженством вечной жизни, другие предадутся угрызениям совести!»
Г. Герикар (Hericart de Thuty) устроил здесь в особенной зале Минералогический кабинет, в котором приготовляется всякого рода песок, глина, кремни и камни; из чего и составлена вся восьмидесятифунтовая толщина свода, стоящего без малейшей опасности над главами нисходящих зрителей. Впрочем, со временем все обрушится, и сами человеческие кости истлеют!
На выходе из сих ужасных гробниц свет опять освежает чувства; задумчивость исчезает, и человек снова забывает о вечности!