Дом И.И. Горбачевского в Петровском Заводе.
Горбачевский Иван Иванович
Сообщений 21 страница 30 из 39
Поделиться2123-05-2016 23:19:50
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Поделиться2223-05-2016 23:20:22
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Иван Иванович Горбачевский
Рассказы П.И. Першина-Караксарского
После полной амнистии в 1857 г. Иван Иванович Горбачевский остался на постоянное жительство, дотягивать свои печальные дни в той угрюмой, огороженной высокими горами и лесами котловине, что зовется Петровским Заводом.
Завод этот приютился в мрачном ущелье с протекающей речкой Балягою, впадающей в р. Хилок, в западных отрогах Яблонового хребта.
Родина, по-видимому, его не тянула, он ее редко вспоминал и только в связи с событиями 1825 года. Из родственников оставались в живых сестра его Анна Ивановна да ее сыновья, Квисты.
Последний его портрет представляет суровую наружность, обросшую «большими баками и чисто малороссийскими усами и значительною растительностью на голове, мало утраченной от времени. Несмотря на суровую наружность, он сохранил почти детское добродушие и безграничную доверчивость к людям. Зато и платили ему сторицею любовью и уважением все окружающие его.
Обыденная, будничная жизнь Ивана Ивановича текла однообразно в мелких хлопотах по хозяйству, в котором первое место занимала его мельница, которая едва ли не была ему в убыток, судя по его доверчивости и добродушию. Мельничное его хозяйство носило анекдотический характер, и вся контора по его мельнице велась тут же записью на стенах мелом. Купленое зерно он размалывал и муку раздавал в долг жителям Завода и окрестным крестьянам. Долги, разумеется, собирались туго и частью совсем пропадали.
— Обождите, пожалуйста, Иван Иванович, до осени, отдам с благодарностью.
И осень прошла, и весна подошла — долг остался, да еще подоспела новая нужда и новая ссуда.
— Да, что же, матушка моя, как же это будет? Мне ведь надо самому пшеницу-то купить, где же я буду деньги брать?
Перед Иван Ивановичем был из деревни Подлапаток Сидор Евставнев, а не «матушка», но Иван Иванович привык всех мужиков называть «матушка моя». И вот «матушка моя» разжалобит разными невзгодами и снова получает мучки пудик-другой, да и крупки не забудет припросить.
Приходит новый посетитель.
— Как бы, Иван Иванович, мучкой разживиться, ребята голодны, есть просят.
— Да ты, матушка моя, за старую муку, кажись, не заплатил?
— Нет, Иван Иванович, я вам все старое уплатил, намедни последние два пуда отдал.
— Что-то не помню, Пахом. А вот у меня где-то тут записано. И Иван Иванович идет к стенке, к своим бухгалтерским записям.
— Посторонись-ка, Пахом, вот тут где-то... — и, приложив к носу свой лорнет, похожий на ножницы, раздвигавшийся снизу, ищет запись.
Во все это время Пахом крепко терся у стены и весьма успешно сделал погашение своего долга, от которого остались лишь следы на спине, точно напудренной мукой.
Иван Иванович обошел всю стену, приставляя к самому носу свой лорнет-ножницы, внимательно рассматривая все записи, но ничего не нашел.
— Нету, матушка моя, не найду.
— Отдал, видит бог, отдал.
— Ну, коли нет записи, значит отдал.
Пахом взваливает на плечи мешок с мукой и плетется домой, не особенно заботясь о возврате.
Помимо бесплодных забот по хозяйству, так же шла и его педагогическая деятельность, так сказать, из любви к искусству. Немногочисленный кружок питомцев состоял из детей, местных жителей, служителей заводских да канцеляристов. Преподавалась первоначальная грамота по программе уездных училищ, или же и просто ограничивалось чтением и писанием. Обращалось более внимания на тех, которые выдавались способностями. Однако ж из питомцев Ивана Ивановича выходили и многообещающие. И из них рельефно выделился и пошел далее первоначального образования Илья Степанович Елин. Окончив иркутскую гимназию, он с успехом завершил свое образование доктором в Московском университете. С. П. Боткин скоро заметил талантливого врача и пригласил его быть своим ассистентом. Но блестяще начавшаяся его карьера была очень непродолжительна: усиленные занятия подкосили его здоровье; благорастворенный мягкий климат Италии не мог помочь расшатанному организму, и угас почти юношей будущая знаменитость.
Материальные средства Горбачевского поддерживались его сестрой, Анной Ивановной Квист, и комиссионными поручениями некоторых золотопромышленников. Золотопромышленник Бутац, имея дела в чигайской тайге, давал комиссионные поручения, оплачиваемые, хотя не особенно щедро, но достаточно для того, чтобы с добавкою еще кое-каких случайных доходов, без особенных лишений можно было существовать, в особенности в Петровском Заводе, где все было дешево, не тратясь на квартиру, имея собственный домик.
Управляющие Петровским железоделательным заводом горные инженеры, как люди образованные, всегда оказывали отменное к Ивану Ивановичу расположение и косвенную поддержку, незаметную для него самого. Нравственное влияние и на правителей Завода сказывалось, так сказать, смягчающим давлением. Жестокое обращение с бесправным людом, как горнорабочие и разные служителя, даже в то бесчеловечное время не выражалось резко, как на других заводах. Горнозаводские рабочие и служащие свободно вздохнули во время управления Петровским Заводом Оскара Александровича Дейхмана, человека в высшей степени гуманного, друга Горбачевского. (...)
Преемниками Дейхмана в Петровском Заводе были последовательно горные инженеры: Н. Н. Дубровин, Пав. Вас. Богославский, Андрей Ник. Таскин. Все прекрасные люди и друзья Горбачевского.
Общество местное составляли священник, два купца да заводские служащие. Иван Иванович не только со всеми был в ладу, но всеми уважаем, был в своем роде патриархом.
Петрозаводское общество нередко оживлялось приезжими гостями. Этот маленький горный мирок имел и свою интеллигенцию, группировавшуюся, разумеется, около Ивана Ивановича. Интересы современной литературы были не чужды кружку, а также и литературы заморской, с «Того берега», которая проникала в эти трущобы не без труда и риска. Но зрелые люди не злоупотребляли запретным плодом, не вели преступной пропаганды, свободное слово ничего не колебало, ни на что не вызывало, кроме тесно-семейных бесед втихомолку. Нельзя не сказать, что это слово благотворно влияло и на начальствующих, на их убеждения и на поступки в отношении к их подчиненным. Даже до освобождения прикрепленных к заводам крестьян прежняя жестокость стала уступать место человечности. Кто читал Герцена, тот уже не решался гнуть в бараний рог своего раба. Дух свободы, гуманности, гражданского долга веял точно в воздухе и облагораживал поступки предержащих властей. Вспоминая эти добрые начала, сердечно радовавшие меня, я охотно их отмечаю как характеризующие горное начальство 60-х годов по сравнению с предшествовавшими...
Примечания:
Рассказы П. И. Першина-Караксарского, сибирского знакомого Горбачевского, публикуются в выдержках из его «Воспоминаний о декабристах» («Исторический вестник», 1908, № 11, стр. 552—555).
Из писем Першипа к издателю «Исторического вестника» С. Н. Шубинскому видно, что «Воспоминания о декабристах» были написаны между 1902 и 1908 гг. и высланы в редакцию журнала 25 января 1908 г. (ГПБ, ф. С. Н. Шубинского, оп. 1, № 114, л. 129). По-видимому, это не единственная работа Першина, связанная с декабристами, и, в частности, с Горбачевским. Еще 2 мая 1885 г. он писал Шубинскому: «Посылаю при сем маленький рассказ из числа слышанных мною от Ив. Ив. Горбачевского. Если этот рассказ будет иметь хотя какой-нибудь интерес, то представляю вам право его напечатать в „Историческом вестнике"» (Там же, № 32, л. 17). Рассказ 8 тот опубликован не был. Не обнаружен он и в фонде Шубинского.
Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.
Поделиться2323-05-2016 23:21:03
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Иван Иванович Горбачевский. С фотографии 1850-х гг.
"Бьюсь, как рыба об лед: что заработаю, то на людей и лошадей проживаю; и скучно и досадно хлопотать, и за что и к чему; цели никакой нет, выгода не известна".
И.И. Горбачевский.
Поделиться2423-05-2016 23:21:45
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
И.И. Горбачевский - Е.П. Оболенскому.
Петровский Завод , 1862, июля 12 дня.
...Скажи только, какое надобно иметь терпение, жить здесь, всего быть лишену, с прибавкою, что отнимают последнее утешение и самое дорогое — это письма, которые должны получать по милости почтового ведомства через целый месяц и ожидать месяцы.
Не удивляйся, что я не женат и не имею семьи — не такая моя жизнь была, чтобы об этом было время думать, не такие были мои обстоятельства, чтобы об этом позаботиться. Характер у меня такой, что мало думаю о себе; всегда я воображал и думал, что живу на месте только временно; заботы о себе и приобретение на будущее чего-нибудь — всегда у меня на втором плане жизни моей; всегда у меня мысли и чувства были обращены на другое дело, давно прошедшее; всегда я жалел о проигранном и этого никогда не мог забыть. Ни женщина, ни семья никогда бы не могли меня заставить забыть, о чем я прежде помышлял, что намеревался сделать и за что пожертвовал собой. Конечно, теперь вижу и сам, как ужасна жизнь старого холостяка; скучно,грустно и будущего нет, но одно еще меня поддерживает — это вера в какое-то будущее хорошее, в идею, которую только тогда покину, когда перестану дышать. И истину тебе скажу — несмотря на частое мое нездоровье, несмотря на все расстройства по делам моим и на все неудачи; несмотря на дороговизну неслыханную здесь, а с нею и лишения всевозможные, которые испытываю и терплю,— я все еще держусь, креплюсь, чего-то надеюсь, все еще люблю людей, делюсь с ними последним, желаю им добра и всего лучшего. И все это происходит от идеи, очень хорошо тебе знакомой, которой я живу, и не допускает меня покуда еще прийти в отчаяние. Но я почти одичал; например, меня удивляет, как это так сделалось, как у вас у всех достала уменья устроить себя так, что живете спокойно, умели завестись семьями, рассуждаете хладнокровно, смотрите на дела людские спокойно, чего-то от них ожидаете хорошего и проч. Какое спокойствие можно иметь при таком порядке вещей, чего можно надеяться от людей, что можно приобрести для себя без хитрости и эгоизма, ожидая на каждом шагу обман и всякого рода затруднения? Услышавши от меня все это, я не думаю, чтобы ты подумал, что я боюсь труда, и что у меня голова не на своем месте. Нет, сердце у меня поганое и для меня вредное — оно всегда у меня берет верх над рассудком — вот и вся причина.
Поделиться2523-05-2016 23:23:18
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Горбачевский (Иван).
Родом Черниговской губернии; служил в 8-й артиллерийской бригаде в 1-й батарейной роте; потом был в 825 году прикомандирован в ту же бригаду во 2-ю легкую роту. Служил вместе все время с Петром Борисовым; был принят в 823 году8 в Славянское тайное общество. В 825 году, при соединении Славянского общества с Южным, был выбран членами Общества начальником Славянской управы, самой многочисленной и решительной по характеру ее членов. Был арестован вскорости после Борисова Петра *. После сентенции в пятый (кажется) день был отправлен из Петербургской крепости вместе со Спиридовым и Барятинским в крепость Кексгольм и посажен был вместе с ними в отдельную от крепости на острову башню под названием в простонародии Пугачевской башни.
И действительно, они там застали в башне двух дочерей знаменитого Пугачева, казненного в Москве в 1775 году. С тех пор содержались там эти две жертвы, и, когда привезли в башню Горбачевского, Спиридова и Барятинского, то чрез несколько времени (дней) их выпустили жить на Форштадт крепости Кексгольма, под присмотр полиции, выдавая им по 25 коп. ассигнациями в сутки. Тут же с ними с 1775 года содержалось все семейство Пугачева: казачка — законная его жена, сын и две дочери, и еще взятая им в жены во время бунта какая-то офицерская дочь, бывшая у него женою под именем императрицы Екатерины Алексеевны; до приезда новых арестантов (Горбачевского, Спиридова и Барятинского), все они прежде в разное время померли, там же остались в живых две дочери, выпущенные из башни во время приезда Горбачевского, Спиридова и Барятинского.
Из Кексгольма перевезли нас в 1827 году в апреле месяце в Шлиссельбург (крепость на Ладожском озере), где они содержались до октября месяца того же года, и оттуда Горбачевский отправлен был с фельдъегерем в Восточную Сибирь, в Читу, вместе с Барятинским, Николаем и Михаилом Александровичами Бестужевыми. Оттуда Горбачевский в 830 году переведен в Петровский Завод в каземат, где содержался и работал вместе с прочими казенную работу до половины 1839 года, потом выпущен на поселение (с запрещением выезда куда-либо — так и всем приказано было) в Петровский Завод и там оставлен на житье, хотя прежде и просился вместе с Оболенским, Быстрицким жить на поселении в городе Верхнеудинске. Теперь живет постоянно в Петровском Заводе Забайкальской области.
И.И. Горбаческий - М.А. Бестужеву.
Поделиться2623-05-2016 23:27:25
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Письма И. Горбачевского к Бестужевым. Публ. М. Азадовского //«Декабристы в Бурятии». Верхнеудинск, 1927, сс. 89–98
Два письма Горбачевского к братьям Бестужевым
[Опубликованы в качестве приложения к Письма В. А. Бечаснова к Бестужевым.
Публ. М. Азадовского //«Декабристы в Бурятии». Верхнеудинск, 1927, сс. 89–98 ]
Чтобы полнее представить материалы о Бечаснове, хранящиеся в Бестужевском архиве, приводим два письма И. И. Горбачевского с упоминанием о нем. Мы не ограничиваемся только перепечаткой тех мест из этих писем, где говорится о Бечаснове, но воспроизводим их целиком, так как эти, еще не появлявшиеся в печати, письма представляют огромный интерес для характеристики взаимоотношений декабристов и бытовых условий первых дней их поселенческой жизни.
№1
И. Горбачевский - Н. Бестужеву1
23-го сентября [1839]
Добрейший мой, любезнейший Николай Александрович [Бестужев]! Напрасно ты меня упрекаешь за то, что до сих пор к вам не писал, ты сам знаешь, это первая оказия с тех пор, как вы находитесь в Ливийских степях и песках.—Ваши письма я все получил, за которые вас благодарю, да и тысячу раз еще благодарен, они мне много принесли удовольствия и утешения. Сию минуту пришел ко мне Грузин и спрашивает, к кому я пишу. Я отвечал — к Ник[олаю] Алекс[андровичу], он тотчас закричал тебе здравия. С тех пор как вы уехали, наше препровождение времени одинаково, едим, пьем и ничего не делаем, совершенно также как и вы; без своего дому, милый мой Николай, плохо, и очень плохо, - ни за что нельзя взяться, ничего невозможно купить, ничем нельзя завестись, но за всем тем я кое-что сделал, — и даже приобрел; купил 140 копен сена и лошадь. Алек[сандр] Иль[ич] дал мне железа, я его уже продал, и вышло мне барыша 123 руб., так что сено и лошадь остались у меня в барышах. - Хочу непременно купить лошадей еще и возить бревна и камни, и буду стараться, таким образом, чтобы они мне окупились в продолжение зимы. Земли мне еще не отвели, не знаю, получили ли вы ее, пожалуйста уведомь меня, какая существует форма, чтобы дали мне 15 десятин. Я не знаю, что делать с этим. Михайло или ты, напишите ко мне подробно, чем вы хотите, так сказать, промышлять и какие ваши планы и надежды, добрый мой Николай. Это не одно любопытство заставляет меня об этом спрашивать, это есть как бы какая потребность души знать обо всем об тех, которых любишь душевно.— Пишите, пожалуйста, ко мне подробно, что вы делаете или что хотите делать, я бы на вас смотря и сам бы то же делал; разумеется все от местности зависит, но однакож, как посмотришь на людей, все-таки лучше. Вообрази, мой добрый Николай,— я от Поджио до сей минуты не только ни одного письма не получил, но даже ни одной строчки,— посылаю вам разные письма, поясалуйста не потеряйте их и перешлите все к Петру в Подлопатки, для прочтения, а потом пусть он, или вы ко мне назад пришлите, на некоторые надобно мне отвечать. — Смотрите, не бросайте и не потеряйте.
Вещи ваши в будущий вторник отправляются к вам. Они мне столько хлопот наделали» что я очень рад с ними развязаться. Дважды их переносил с места на место, что стоит 7 руб. Пусть тебе это не покажется странным, здесь людей даром не дают; второе самое главное то, что никто не брался их перевезти,— как посмотрят на эти громады, так и назад, или очень дорого просят — насилу мне отыскал человека Дмитрий Захарович. Вчера я получил письмо от Дельс (?). Она пишет, что сколько ни пишут в Тифлис о высылке вещей и денег брата моего, никто ни слова не отвечает,— и чорт знает, что об этом думать.
Сестра говорит и наверное полагает, что эти вещи и деньги должны пропасть,— ибо что думать, когда пишут, просят и — не отвечают.- Одного оружия осталось на 800 руб. серебром и какой то кубок, поднесенный брату жителями Ленкорана, дорогой цены, — все это в неизвестности. Сестра пишет и спрашивает меня, не писал ли кто нибудь из Тифлиса об этих вещах. Глупость и невежество да и только,— что будешь делать с этими бабами.
Бечасный меня морит и бесит своим французским языком,— вот француз появился в Сибири, вот настоящий доморощенный француз.— Что будешь с ним делать, и чорт знает, что у него за планы, — я, к нему напишу, что я его письмо получил запечатанное, следовательно только его не читал, — эффект французского языка пропал,— и лучше бы прямо по русски писал бы, это [немножко] и приличнее и умнее. — Я посылаю к тебе два его письма, посмотри, как он противуречит сам себе.
Тебе интересно знать о моей квартире, наследником О. А. я не хочу быть, ибо не стоит того, но тебе муху, Николай, жаль, очень жаль, что тебя здесь со мной нет, я тебя несколько раз вспоминал, я теперь узнал, что перемены во всем хороши, не в одном кушаньи, но даже... и что за прелесть жить в Петровском, чего душа хочет — все есть, все хорошо, все прекрасно, только одно худое ты дело сделал,— не остался в Петровском на поселении; что ты нашел в Селенгинске? песок, да и только.— Не хочу тебя раздражать, не хочу голодному говорить о хлебе,— ты сам виноват, так и терпи,— по делом тебе.— Я могу тебе на это отвечать так, как ты ко мне пишешь, — я вас всех приглашал остаться в Петров[ском] и тебя тоже, а ты, ты,— ты рожа?! и в добавок морской цитрон,— бедный Михайло, как бы я его теперь угостил, вот задал бы я ему праздник, был бы тут и стар и млад, и твердое и мягкое, и сладкое и кислое.— А теперь, что он терпят бедный, мне его очень жаль; — он видит только пред собой песок, да Селенгу. Удивительное наслаждение! я к нему напишу особенно,— или лучше сказать, я к тебе, Миша, не пишу особенно, но тут же целую тебя, в душе моей благодарю тебя за письма, посылаю Бечасного, читай и узнаешь из них старого своего знакомого.— Кроме шуток, что за наслаждение было бы нам, если б ты с братом здесь был поселен. Какой демон вас научил проситься в другое место, а не в Петровское? — Когда буду посылать к вам вещи, тогда еще напишу, теперь 10-й час, а в 11-м часу едет Сахаров.
Вчера Алекс[андр] Иль[ич] получил от Артамона письмо, в котором он пишет, что слышал и ему самому говорил Мевиус, что Арсеньев переведен в Грузию,—Алекс[андр] Иль[ич] рад этому,— дай бог ему всего хорошего. Не знаю, что со мной тогда будет, я лишусь многого. — Кажется он к вам сам хочет писать; я здесь не буду на весы класть ваши вещи, просто их положу на возы, а вы там сами сосчитайте пуды, весы говорят у вас там есть, это я не буду делать для того, чтобы ломки избавиться. — Прощай, мой Миша, буду к тебе во вторник еще писать, целую тебя тысячу раз, пиши ко мне. Твой до гроба И. Горбачевский.
Прощай, мой друг, мой милый добрый Николай, как бы я тебя горячо теперь обнял и прижал бы к своей груди,— пиши ко мне, сделай милость. Клянусь тебе, одно утешение осталось получать от друзей известия: все глупость, все дрянь, эти хозяйства, эта промышленность, эти заботы, одно осталось нам утешение — вспоминать и помнить своих друзей и товарищей общего нашего несчастия.
Обнимаю тебя, целую тебя, мой Николай. Твой навсегда И. Горбачевский.
Извините беспорядку моего письма, спешу.
№ 2
И. Горбачевский - М. Бестужеву
21 декабря [1839]
Сегодня получил только, мой милый Михайло, твое письмо от 9-го декабря.—Я очень обрадовался этому, но не спасибо тебе за журнал Сына Отечества,— мало и мало [не разборч.], а тем более что п Ал. Ильич выписал Библиотеку, досада да и только, и как ты не вздумал прежде спросить у нас, что выписывать, теперь будет у нас два экземпляра Библиотеки, а Сына Отечества ни одного.
За это я приказываю Николаю посадить тебя под арест на три дня, — он должен тебя три дня не выпускать в гости, и ты должен повиноваться - иначе я расстрою планы А-ра Ильича, который за тебя сватает Олимпиаду Петровну, даст тебе в приданое два пуда расковки и одну жанху, а я со своей стороны на хозяйство даю тебе чугунку четвертьведерную; приданое немаловажное,— не смейся и не шути, и ежели ты имеешь охоту и чюства, то напиши,— Ал. Ил. с приданым привезет к тебе Олимпиаду в карандасе c торжеством и великолепием. — Я написал от Тютчева письма в Иркутск к нашим, но вообрази, Марья Казимировна [Юшневская] не утерпела, сказала об этом Артамону, — горе с нею, но к щастью, говорят, что он до сих пор не верит, боится подозревать, что его мистифицируют. Это выйдет история, подобно Пущинской.
Меня не удивляет поступок Петра с тобою, он и со мной почти то же сделал и делает - он на мои письма отвечает словами, и самыми пустыми и вздорными. Я его обработаю за тебя и за себя, и перестану писать. Лучше его оставить в покое, пусть, что хочет, то и делает. Новенького у нас нет ничего, мы теперь получаем оное из газет и журналов, которые ты прислал.
Николая поручения исполнены,— работа идет, не знаю, что будет дальше, уведомлю.— На пять повозок поделок (?), втулок и на пять лошадей подков куплено, а у меня всё лежит, только нет извощика,никто не берется, мало тяжести, вместе с этим железом, пошлю Николаю и его диван. — Столов еще не взять от Иванова. — Я получил письмо от сестры Квист 2, она пишет, что у нас был Ребиндер, а на щет моего наследства и слуху нет.
Николай, старый цитрон за то, что не пишет ко мне, целую его мысленно, обнимаю моего Николая и жалею очень, что не могу придти к нему в полности, - ты спросишь мое препровождение времени,— только тогда мне и весело, когда бываю у Алекс. Ильича или у Дм. Захаровича, но дома — чорт его побери — так скучно, что и глядеть нельзя на него; — прощай, мой Миша, целую тебя, будь здоров — пиши ко мне, да уведомь, прислать ли к тебе Певушку — сурьезно ты подумай, — два пуда расковки и чугунка тебя на первый раз поддержут.
Я получил от Бечаснова письмо,— оно теперь у Борисова. Пришлю к тебе его, уморил меня. Я хохотал, как дурак,— вообрази, у него из слюды окошки, он видит, что ему сено везут, от нетерпения он бросил письмо, которое ко мне писал и побежал к сену,— чтобы скорее добежать и сократить дорогу, он махнул через чужой двор и второпях наткнулся на цепную собаку, та его и обработала, тулуп ему изорвала, штаны и колено тоже разорваны, он отскочил, зацепился и упал. Умора. Прощай, твой И. Горбачевский.
Бечасный пишет, что он хотел погладить лошадь свою, а она за нежность его к ней, хватила его задней ногой.— Он пишет: «вот приятности хозяйства». Но никак не признается в своей неловкости.
Алекс. Ил. целует всех вас и кланяется.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Письма годом не датированы. По контексту видно, что относятся к первому году поселения после выхода из Петровской тюрьмы, т. е. к 1840 году. [В позднейшем издании писем Горбачевского дата уточнена - это 1839 год, ее и привожу - М.Ю] Неоднократно упоминаемый Александр Ильич — Арсеньев, горный инженер, управлявший Петровским заводом во время пребывания там декабристов. Декабристы нашли в нем истинного друга и покровителя; особенно тесная дружба сближала его с братьями Бестужевыми. Подробно о нем — в воспоминаниях бр. Бестужевых, стр. 218-220. Упоминаемый дважды Петр - декабрист Петр Иванович Борисов, живший первое время в с. Подлопатках или Подлопатинском, откуда был вскоре переведен в М. Разводную. Артамон — Арт. Зах. Муравьев; Мария Казимировна — Юшневсная; Ребиндер — комендант Петровского завода, позже был кяхтинским градоначальником; с декабристами был в очень дружеских отношениях и позже даже; породнился с Трубецкими
2 Сестра Квист — Анна Ивановна Квист, родная сестра Горбачевского, бывшая замужем за главнокомандующим 1-й армией, Ил. Ил. Квистом.
Поделиться2723-05-2016 23:28:33
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Л. Я. ПУШКАРЁВ.
НЕИЗВЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ ДЕКАБРИСТА И. И. ГОРБАЧЕВСКОГО
//Вопросы истории, № 12, Декабрь 1952, C. 127-129
Сохранилось сравнительно мало источников, на основании которых можно было бы достаточно полно и достоверно установить, как изменилась идеология позднего декабризма по сравнению с его начальным этапом, в какую сторону шла эволюция взглядов декабристов за время их ссылки и поселения в Сибири. Известные нам источники, помимо следственных дел, представляют собою главным образом мемуары, дневники и воспоминания декабристов, которые либо были подготовлены к печати самими авторами и вышли в свет при их жизни либо готовились ими с расчётом во что бы то ни стало, несмотря на цензуру, когда-нибудь их опубликовать. Это заставляло авторов подобного рода документов очень строго относиться к отбору тех или иных фактов, прежде чем включить их в своё повествование. Не случайно основную тему подобных мемуаров составляло описание бытовых подробностей жизни их авторов с весьма незначительными штрихами характеристики их общественно-политических взглядов. Не избежало этой участи и эпистолярное наследие декабристов, так как их письма подвергались ещё более строгой цензуре, чем воспоминания. Источники, не прошедшие такой тщательной редакторской, рассчитанной на цензуру переработки, исчисляются единицами.
Тем больший интерес представляют даже случайно дошедшие до нас и порою разрозненные замечания, на основании которых можно если не восстановить полностью всю систему общественно-политических взглядов того или иного декабриста, то хотя бы пролить на неё свет.
Одним из таких источников являются дошедшие до нас книги из казематской библиотеки, которая была создана декабристами во время их пребывания на Петровском заводе. Известно, что эта библиотека состояла из нескольких десятков тысяч томов и содержала не только богатые собрания сочинений русских и иностранных классиков, но и все основные русские, французские, немецкие и английские газеты и журналы, массу специальной литературы по всем отраслям науки, техники и сельского хозяйства. В своих воспоминаниях декабристы пишут, что они "погрузились в волны умственного океана", получая и с жадностью прочитывая всё, что издавалось в России и за границей. Из воспоминаний Басаргина можно установить, что больше всего внимание декабристов привлекали революция 1830 г. в Европе, польское восстание 1831 года.
На своих книгах декабристы при чтении делали пометки, анализ которых помог бы нам раскрыть их отношение к книге, а тем самым и отношение к проблемам, волновавшим в то время общество. Однако громадная библиотека декабристов исчезла почти бесследно, а вместе с ней погибли и драгоценные пометки читателей этих книг.
Остатки богатой когда-то библиотеки декабристов застал сосланный в 1872 г. на каторгу на Петровский железоделательный завод известный публицист, историк народного быта и участник нечаевского кружка И. Г. Прыжов. Находясь на каторге, а затем на поселении в Петровском заводе, он тщательно собрал и исследовал все устные рассказы о декабристах, сделал массу собственных наблюдений, систематизировал известный ему печатный материал 70-х - начала 80-х годов и изложил всё это в рукописи объемом около 10 п. л. "Декабристы в Сибири на Петровском заводе". 1
Относительно эпиграфического наследства декабристов он пишет следующее: "Все дела о декабристах, находившиеся при штабе коменданта, отправлены в Петербург. В домах декабристов - ни малейшего следа об их существовании, все истреблено, и не столько временем, сколько невежеством. Остатки расхищенной библиотеки декабристов хранились до последнего времени у наследников попа Поликарпа Сизых и в 1881 г. принесены в дар читинскому архиерею".
Другая часть книг декабристов, оставшаяся от публичной библиотеки, хранилась в конторе завода и была осмотрена И. Г. Прыжовым в 1873 г., причём им "наскоро было сделано несколько выписок с переплётов. Книги все иностранные, большею частию французские, XVIII века. Всего было книг до трёхсот. Многие книги с надписями декабристов, которым они принадлежали, с их заметками на полях страниц карандашом и пером и непременно с дозволительной надписью Лепарского: "Видал. Лепарский".2
И. Г. Прыжову удалось ознакомиться с одной чрезвычайно интересной книгой, также бывшей в руках у декабристов и сохранившей, в частности, замечания и пометки декабриста И. И. Горбачевского. Это книга А. И. Герцена "14 декабря 1825 г. и император Николай", изданная на русском языке в Лондоне в 1858 году. Прыжов пишет, что Горбачевский "сделал на полях этой книги множество отметок карандашом. Все эти отметки мы разобрали с должным вниманием и переписываем их здесь, не пропуская ни одной йоты. Нельзя не заметить, что слова Горбачевского совершенно совпадают с разбором Донесения следственной комиссии, который сделан Герценом".3.В примечании И. Г. Прыжов добавляет: "Эти "замечания" составляют единственный экземпляр (unicum), ибо книга, на полях которой они сделаны, пропала, зачитанная одним попом, да и самые заметки, сделанные карандашом, вероятно, уже стерлись от времени"4.
Дошедшие до нас в копии И. Г. Прыжова замечания Горбачевского на Донесение следственной комиссии интересны во многих отношениях. Во-первых, эти замечания дают возможность несколько пополнить и расширить характеристику взглядов самого Горбачевского, узнать его оценку событий 14 декабря. Во-вторых, - и это уже подмечено Прыжовым - мы можем сопоставить оценку Горбачевского с оценкой А. И. Герцена. Наконец, в-третьих, мы можем увидеть из этих заметок и отношение самого Прыжова и к декабристам, и к их восстанию, и к Герцену.
В основном замечания И. И. Горбачевского относятся к характеристике донесений отдельных декабристов и "Общества соединенных славян". Довольно подробно прокомментировал Горбачевский и описание событий самого дня восстания, а также последовавших за ним арестов. Горбачевский, судя по его замечаниям в копии Прыжова, почти совсем не прокомментировал разбор книги Корфа, сделанный Герценом; он остановился лишь на характеристике Следственной комиссии и Верховного уголовного суда.
Замечания Горбачевского сделаны на полях. Они очень кратки, но тем не менее весьма выразительны. Чаще всего они состоят из одного или нескольких вопросительных и восклицательных знаков в тех местах Донесения, которые, по мысли Горбачевского, видимо, не стоило и опровергать. Нередко против отдельных клеветнических утверждений Горбачевский ставит всего лишь одно слово: "Ложь". Изредка замечание состоит из нескольких слов или целой фразы. Так, на стр. 33, по поводу клеветы на Пестеля, утверждения, что в нём проявлялись хитрость и властолюбие, Горбачевский лаконично замечает: "Пестель был ученик графа Палена, ни более, ни менее. Он был отличный заговорщик"5.Читая в Донесении следственной комиссии характеристику Катехизиса Славянина, насыщенного якобы ученическими изречениями о природе, просвещении, предрассудках, о простоте выражения великодушия и надутом слоге рабства, Горбачевский в качестве примера такого изречения на полях приписывает: "например (подчёркнуто), освобождение всех славян"6.По поводу замечания, приписываемого Донесением Борисову, что будто основателем славянского общества был молдавский князь, Горбачевский пишет сбоку: "никогда не слыхал"7. Решительно опровергает Горбачевский и то место Донесения, где говорится о намерении Общества истребить всю династию, а самый прах развеять по земле. Горбачевский замечает на это: "Это показали, защищаясь, Горбачевский и Борисов, это совершенно противно тому, что было на этом совещании"8.
Из пометок Горбачевского к той части Донесения, которая описывает события, непосредственно предшествовавшие восстанию, а также само восстание, можно сделать весьма определённый вывод о боевом духе старого декабриста. Спустя более чем тридцать лет после восстания Горбачевский живо воспринимает его описание, страстно откликается на те тактические ошибки, которые совершили восставшие, утверждает или отвергает те или иные поступки общества и отдельных его членов. Читая в Донесении о собрании 13 декабря вечером слова А. Бестужева: "По крайней мере, об нас будет страничка в истории" - и ответ Пущина: "Но эта страничка замарает ее", - Горбачевский замечает: "Совершенно противное было сказано"9.
Горбачевский осуждает выжидательную политику декабристов; против слов Батенкова: "Надо бы... все войска, которые пристанут, собрать пред Сенатом и ждать" - Горбачевский, подчеркнув последнее слово, приписывает: "и это все погубило"10.Так же строго он оценивает и ошибку Панова, который, вступив со своими лейб-гренадерами на двор Зимнего дворца и увидав, что там сапёры, пошёл дальше. Горбачевский замечает: "Тут-то и ошибка Панова, которую он никогда не прощал"11.Читая в Донесении о событиях, имевших место после восстания, и о намерении Муравьёва идти на Киев, Горбачевский замечает: "Сделал ошибку, что не пошел"12.
До конца своих дней Горбачевский оставался противником монархии. Читая строки Донесения о солдатах, будто бы толковавших о преданности престолу, Горбачевский замечает: "Ни от кого никто этого не слыхал"13. Против слов Рылеева "Южные отвергают монархию" Горбачевский пишет: "Справедливо"14.
И. Г. Прыжову не случайно бросилась в глаза близость замечаний Горбачевского к разбору книги Корфа Герценом. Герцен высоко оценивал как восстание в целом, так и отдельных декабристов; недаром портреты казнённых декабристов были помещены на обложке "Полярной звезды". Горбачевский против строк Донесения, где говорилось о происхождении восстания 14 декабря и оно приписывалось молодым людям, возвратившимся из-за границы в 1813 - 1815 гг. и вздумавшим завести в России политические общества, сбоку приписывает: "Ложь"15. А. И. Герцен в своём разборе книги Корфа пишет по этому поводу: "Пора бы изменить эту пошлую точку зрения на исторические происшествия... Тайное общество составилось не из одного подражания западным тайным обществам, а потому что русский ум искал выхода из невыносимого общественного положения"16.
Нет нужды более подробно останавливаться на этой близости; она бросается в глаза при первом же чтении. Герцен живо и горячо откликнулся своей книгой на судьбу декабристов, многое верно определил, многое предугадал в оценке как всего декабризма в целом, так и отдельных его деятелей в частности.
Сам Прыжов посвятил характеристике Горбачевского в своей работе отдельный очерк, в котором подробно и с большим сочувствием описал жизнь Горбачевского в Петровском, его взгляды, взаимоотношения с населением и т. д. Замечания Горбачевского на дело 14 декабря были правильно оценены Прыжовым как документ большой исторической важности 17.
Замечания И. И. Горбачевского на книгу А. И. Герцена в копии И. Г. Прыжова привлекают внимание ещё с одной стороны. Совершенно не случайно соединение этих имён, связанных с изучаемым памятником. Невольно вспоминается ленинская оценка трёх поколений, трёх классов, действовавших в русской революции. "Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями "Народной воли"18. Замечания Горбачевского на дело 14 декабря представляют собой документ, с которым оказались связаны два поколения, действовавшие в русской революции: декабрист И. И. Горбачевский и А. И. Герцен и разночинец И. Г. Прыжов. Книга Герцена "14 декабря 1825 г. и император Николай" - прекрасный образец революционной агитации. По условиям своей жизни Прыжов не мог расширить эту агитацию, но он правильно оценил значение этой книги и замечаний на неё, сделанных дрожащей рукой старика-декабриста, и сохранил эти замечания для потомков.
ПРИМЕЧАНИЯ
1См. Л. Н. Пушкарёв. Рукописный фонд И. Г. Прыжова, считавшийся утерянным, "Советская этнография" N 1 за 1950 г., стр. 183 - 187
2Центральный Государственный литературный архив (в дальнейшем - ЦГЛА), ф. 1227, д. 6, л. 156 об.
3Там же, л. 159.
4Там же.
5Там же.
6Там же, л. 160.
7Там же.
8Там же.
9Там же, л. 161.
10Там же.
11Там же, л. 161 об.
13Там же, л. 162.
14Там же, л. 160.
15Там же, л. 160 об.
16. Герцен. 14 декабря 1825 г. и император Николай, стр. 223 - 224. Лондон: 1858.
17См. ЦГЛА, д. 6, л. 159 об., 160 об. и др.
18В. И. Ленин. Соч. Т. 18, стр. 14 - 15.
Поделиться2823-05-2016 23:29:16
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Раиса ДОБКАЧ
Три Горбачевских...
Часть советских историков всегда очень любила тенденциозные "Записки" Горбачевского, разоблачавшие "дворянскую ограниченность" руководителей Васильковской управы Южного общества Сергея Муравьева и Бестужева-Рюмина и противопоставляющие мягкотелым и нерешительным барам-южанам решительных и радикальных славян, которые всегда рвались в бой, и вот если бы только не препятствия в лице этих противных недо-либералов, так обязательно бы уже и восстание Черниговского полка выиграли, и давно бы установили в России самое лучшее демократическое народное правление. Впрочем, наряду с любовью к мемуарам Горбачевского известна была и версия Нечкиной о том, что воспоминания Горбачевского написал вовсе не Горбачевский - Нечкина, конечно, была самый авторитетным советским декабристоведом, но тем не менее никто с ее выкладками не согласился.
И. Горбачевский.
Тем не менее нельзя не признать, что образ Горбачевского-из-следственного дела и образ Горбачевского-автора-записок - это два каких-то совсем разных Горбачевских, и вместе они складываются с трудом. Но я здесь пока не буду долго писать про следственное дело Горбачевского, замечу только о том, что если признать, что все это писал все-таки Горбачевский, то в голове у Горбачевского существовало два... нет, три... совершенно разных Сергея Муравьева.
Вот это Сергей Муравьев из "Записок":
"Взглянем теперь на совокупность происшествий и рассмотрим внимательно, но беспристрастно действия С. Муравьева. Медленность и какая-то неопределенность в движениях поражают при первом взгляде. Спрашивается, что заставляло его после столь смелого начала ограничиться движениями около Василькова, делать небольшие переходы и дневать в Мотовиловке, между тем как солдаты, так и офицеры только того и желали, чтобы действовать наступательно. Сии жалобы не могли скрыться от начальника. Если бы С. Муравьев, не дожидая помощи, сам искал оную; если бы движения Черниговского полка были быстры, внезапны, то, кроме существенной выгоды, сии движения укрепляли бы дух подчиненных и поддерживали их надеждою успеха. С. Муравьеву должно было собрать полк как можно скорее, избрать какой-либо один или два пункта и действовать с быстротою молнии...
Во время самого похода из Василькова до деревни Полог и далее С. Муравьев на каждом шагу делал ошибки и непростительные упущения..." В других местах "Записок" Горбачевский беспрестанно упрекает Сергея Муравьева в недемократичности, в нежелании быть откровенным с офицерами и солдатами собственного полка, в попытках манипулирования заговорщиками-славянами, в нерешительности, и даже в желании сделать русский народ своим орудием - в общем, какая-то печальная картина.
Впрочем, в следственных показаниях Горбачевский тоже активно упрекает Муравьева и Бестужева, вот так, например: "словом сказать что только могли найти к уговорению нас и распалить наши страсти к преступлениям ведущия, все они употребили, - Ваше Превосходительство, всего того, что оне говорили и делали, перо мое не в состоянии выразить даже трудно пересказать, одним словом, ежели бы не сии злонамеренные люди, тобы сего ничего не было, мы им верили, потому что оне заставили нам к тому всеми способами обольщения, ввели нас в заблуждение, не открывая настоящей цели и скрывая свою..."
или вот так, например:
"Нет у меня ни сил ни такой способности описать все то, что Бестужев и Муравьев говорили, советовали, просили, трогали самолюбие, обещали и заклинали и дружбою и страхом и надеждою несомненною в успехе, словом сказать ни осталось и ни оставалось ничего у них в уговорении человека чего бы они не употребили для завлечения в преступления нас, оне всему причиною, они всему зло, без них ничего бы его не было".
И вот, когда мы уже познакомились в разными вариациями на тему "какая сволочь был этот Сергей Муравьев и как он нас обольстил и бросил? но мы были гораздо круче него", - вдруг на этом фоне существует еще одно письменное свидетельство Горбачевского, которое хочу привести целиком. Это цитата из письма Горбачевского к Михаилу Бестужеву в 1861 году, уже после амнистии (напомню, что Горбачевский амнистией не воспользовался и так и остался доживать в Петровском заводе...)
"... а это мне завещал сам Сергей Иванович Муравьев-Апостол, прощаясь со мной в последний раз ночью с 14 на 15 сентября 1825 года под Лещиным в лагере.
Странная вещь, в это время, когда мы в его балагане разговаривали, я нечаянно держал в руках его головную щетку; прощаясь, я ее положил к нему на стол; он, заметя, взял во время разговора эту щетку, начал ею мне гладить мои бакенбарды (так, как это делал часто со мною твой брат Николай) [примечание - судя по портрету Горбачевского, сделанного Николаем Бестужевым уже на каторге, лохматость у Шарика всегда была повышенная - Р.Д.], потом, поцеловавши меня горячо, сказал:
— Возьмите эту щетку себе на память от меня: — потом прибавил,— ежели кто из нас двоих останется в живых, мы должны оставить свои воспоминания на бумаге; если вы останетесь в живых, я вам и приказываю как начальник ваш по Обществу нашему, так и прошу как друга, которого я люблю почти так же, как Михайлу Бестужева-Рюмина, написать о намерениях, цели нашего Общества, о наших тайных помышлениях, о нашей преданности и любви к ближнему, о жертве нашей для России и русского народа. Смотрите, исполните мое вам завещание, если это только возможно будет для вас.
Тут он обнял меня, долго молчал и от грустной разлуки, наконец, еще обнявшись, расстались навеки.
Тут все я пропускаю, что мы говорили, и какие наши были тайные намерения, и о чем я его упрашивал,— все это, все это должно быть в записках, если они когда-либо будут написаны. Но вот еще, о чем я тебе хотел сказать: не знаю, по какому случаю, я эту щетку положил в боковой карман моей шинели (в то время, как я был у Муравьева-Апостола, я был в мундире, и шел дождь,— вот я думаю, отчего она очутилась в шинели) и она в этом кармане оставалась до самого моего ареста, потому, вероятно, что я мало на нее обращал внимания, и не до того было. Так она со мной с арестованным и приехала в Петербург; вероятно, во время дороги и от долгого времени карман разодрался, и она провалилась в самый низ полы шинели, между сукном и подкладкой. Вообрази, эта щетка сохранилась от всех обысков во дворне, в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, в Кексгольме, в Сибири и осталась до днесь со мною и у меня и теперь. Трубецкой все силы употреблял, чтобы у меня ее выманить как-нибудь, наконец, давал мне за нее 500 рублей серебром и писал, что если я вздумаю ее продать или отдать, то, чтобы во всяком случае она ему бы досталась. Поджио, видевшись со мной в последний раз в Верхне-Удинске в 1859 году, предлагал мне 1 000 руб. серебром или отдать ее ему так, на память его дочери Варваре. Теперь у этой щетки волосы почти все выпали, сам не знаю отчего,— почти осталось одно древко; но я не могу с нею расстаться, так она мне дорога, несмотря на всех покупщиков (а их было много) и мои нужды".
... И вот из этих трех Горбачевских - как вы думаете, какой из них настоящий? Тот, который хранил облезлую щетку тридцать пять лет, да?
ПРИЛОЖЕНИЕ
Спор о вере. "Записки" И. Горбачевского vs Следственное дело.
Вот как изложена одна и та же сцена - или так называемый диспут о религии...
Cледственное дело.
"Когда мы выходили из лагеря по квартирам то я шедши из Лещина домой зашел со Свиридовым к Муравьеву, там был и Бестужев, он опять начал повторять то, что говорил у Андреевича тут он еще раз просил чтобы приумножали членов потом начал говорить нащет Государя и жизни Его – вот тут я сказал, что это против Бога и Религии, тогда Муравьев вскочил вынул бумагу и начал читать из Священного Писания что якобы идти против Государя нет ничего противного Богу и Религии..."
В другом месте:
"Бестужев сего как я помню желал тогда, когда мы были у него последний раз, тогда когда он говорил против Правительства и Государя, и просил списочки которые ему тут написали, тогда то я сказал что сие против Бога и Религии и тогда Муравьев все приложил старание уверить меня в противном..."
И третий раз:
"с начала Бестужев ни слова не говорил о сем, кроме того что говорил против Государя и Правительства, Муравьев тоже говорил, и когда Бестужев и Муравьев начали говорил еще более даже до того что не нужно Государя (так Бестужев и у Андреевича изъяснялся) и что непременно надобно уничтожить даже сие название, тогда я сказал что на сие никто не согласится (…) и что даже религии сие противно, тогда Муравьев вынул бумагу и начал читать из Священного писания… "
Следующим раундом показания Горбачевского предъявляют Сергею Муравьеву.
"Из показаний же усматривается... что однажды, когда на внушения ваши о восстании против Государя и власти Горбачевский заметил, что сие противно Богу и Религии, то вы вскочив с места и вынув из Шкатулки выписку из библии доказывали ему текстами оной, что ни Богу ни вере не противно идти против Государя..."
Ответ: "Показание Горбачевского что однражды вынув из шкатулки выписку из Библии, доказывал ему что ни Богу ни вере не противно идти против Государя, справедливо, с тою однакож разницею что разговор шел не о том, противно ли вере идти против Государя (выделено в оригинале - РД), а о том, что утверждаемо было мною что в случае восстания, в смутные времена переворота, самая твердейшая наша надежда и опора должна быть привязанность к вере, столь сильно существующая в Русских, и что, потому мы должны во всех наших действиях стараться не ослаблять сего чувства; на что Горбачевский отвечал мне с видом сомнения и удивления, что он полагал, напротив, что Вера противна Свободе (выделено в оригинале - РД). Я тогда стал ему доказывал, что мнение его совершенно ошибочно, что можно напротив сказать, что Истинная Свобода сделалась известною со времени проповедания Христианской веры, что Франция, впавшая в толикия бедствия и страдания во время своего переворота, именно от вкравшагося безверствия до того в умы, должна служить нам уроком, и вынув из портфеля выписки мои сделанные из священного писания, я старался самыми текстами оного оправдать сие мое мнение. - Бестужев и Спиридов были, кажется, при сем разговоре, и они должны припомнить что он происходил, как я показываю."
По какой-то причине Следственный комитет, тем не менее, не допрашивает на эту тему ни Бестужева, ни Спиридова - и не возвращает самому Горбачевскому ответные показания Сергея Муравьева (возможно, к этому моменту крестики и нолики занимают Чернышева больше, чем какой-то диспут о религии).
(Заметим здесь также вскользь, что судя по следственному делу и немногим сохранившимся письмам, Спиридов - как и Сергей Муравьев - глубоко верующий человек - а вот о Горбачевском этого, по-видимому, не скажешь).
А вот как изложен тот же самый эпизод в позднейших "Записках".
"... С. Муравьев отвечал, что, по его мнению, лучший способ действовать на русских солдат религиею; что в них должно возбудить фанатизм и что чтение Библии может внушить им ненависть к правительству.
— Некоторые главы,— продолжал он,— содержат прямые запрещения от бога избирать царей и повиноваться им. Если русский солдат узнает сие повеление божие, то, не колеблясь ни мало, согласится поднять оружие против своего государя.
— Я с вами не согласен,— отвечал Горбачевский,— вы знаете, что терпимость составляет отличительную черту русского народа; вам не нужно говорить, что ни священники, ни монахи не могут иметь влияния на русских и что они пользуются весьма невыгодным для них мнением между нашими соотечественниками. Скажите, можно ли с русским говорить языком духовных особ, на которых он смотрит с весьма худой стороны? Я думаю, что между нашими солдатами можно более найти вольнодумцев, нежели фанатиков, и легко может случиться, что здравый смысл заставит некоторых из них сказать, что запрещение израильтянам избирать царя было не божие повеление, а обман и козни священников-левитов, желавших поддержать теократию.
— Вы делаете много чести нашим солдатам, — возразил С. Муравьев,— простой народ добр, он никогда не рассуждает, и потому он должен быть орудием для достижения цели.
Говоря сие, он вынул из ящика исписанный лист бумаги и, подавая его Горбачевскому, сказал:
— Поверьте мне, что религия всегда будет сильным двигателем человеческого сердца; она укажет путь к добродетели; поведет к великим подвигам русского, по вашим словам равнодушного к религии, и доставит ему мученический венец. Горбачевский молча взял бумагу из рук Муравьева, пробежал ее глазами и увидел, что это — период той главы из Ветхого завета, где описывается избрание израильтянами царя Саула.
— Это все очень хорошо, — сказал он, отдавая назад Муравьеву помянутый лист,— но я уверен, что никто из славян не согласится таким образом действовать; что же касается меня, то я первый отвергаю сей способ и не прикоснусь до сего листа.
В это время подошел к ним Спиридов. С. Муравьев, отдавая ему сей лист, повторил сие мнение. Услышав оное, Спиридов начал поддерживать мнение Горбачевского, говоря, что сей способ совершенно не соображен с духом русского народа; что он не принесет никакой пользы, и что кто проникнут чувством религии, тот не станет употреблять столь священный предмет орудием для достижения какой-либо посторонней цели. Муравьев силился доказать Горбачевскому, что сие средство действовать на солдат есть самое надежное; Горбачевский же, напротив, утверждал, что оно, относительно русского солдата, есть совершенно бесполезно, и что ежели ему начнут доказывать Ветхим заветом, что не надобно царя, то, с другой стороны, ему с малолетства твердят и будут доказывать Новым заветом, что идти против царя значит — идти против бога и религии, и — наконец — что никто не захочет входить в теологические споры с солдатами, которые совсем не в том положении, чтобы их понимать, и не те отношения между ними и офицерами.
Муравьев замолчал, положил бумагу в ящик и обратил разговор на другой предмет. Мы не будем здесь рассуждать, почему Муравьев полагал, что священным писанием можно привлечь к делу солдат и показать им, каким образом должны управляться народы; не будем также доказывать, ложно ли или справедливо было сие его мнение, но только скажем, что ни Горбачевский, ни Спиридов не только не приняли предложения С. Муравьева, но даже впоследствии оставили его без всякого внимания и не сообщали его своим товарищам, ибо наперед знали, что <они> будут противного мнения".
Выводы, полагаю, каждый может сделать сам .
Поделиться2923-05-2016 23:34:14
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
В. Азадовский
Тихий человек высокой нравственной мощи. Иван Иванович Горбачевский
Страшно далёкими от народа считают декабристов те, кто сами далеки от народа. Например, герой нашего повествования, ещё до вступления в тайное общество получив после смерти матери в наследство крепостных, освободил их и отдал им земли. А находясь на каторге и ссылке, учил народ и детей грамоте. Выйдя на поселение, жил среди народа. Далёк он был от своего класса – эксплуататоров народа. Вот три основные вехи его жизни – 1. Освобождал и боролся за освобождение, 2. Учил народ, 3. Жил с народом. Где тут «далёк от народа»?
Кто-то пишет о несовместимых цивилизациях, кто-то грезит ими, я же скажу, что несовместимые люди случаются в каждой цивилизации. Такие личности, как наш герой и его соратники, были несовместимы со своей средой. Он родился в необеспеченной семье в 1800 году. С малых лет был при своём отце, который служил в разных штабах русских военачальников – Барклая де Толли, Кутузова, Витгенштейна.
Естественно, война 1812 года запомнилась ему отступление от французов и наступлением на них же.
У него были три сестры и один брат. Самое главное – отец не переносил никакого произвола и, естественно, ему было противно крепостное право. Могли дети иметь противоположные такому родителю убеждения?
После гимназии Иван Горбачевский учился и служил в Дворянском полку, в 1820 году получил чин прапорщика и был отправлен в артиллерийскую бригаду, стоявшую в Новоград-Волынске, дослужился до подпоручика. Вскоре произошло то самое событие, которое стало пожизненной характеристикой, объясняющей мотивы его поступков в течение всей жизни: он освободил всех полученных после смерти матери крестьян и передал им землю. Безвозмездно.
Его путь естественен: тайное общество, агитация среди солдат и офицеров, восстание Черниговского полка, арест, Петропавловская крепость, приговор – вечные каторжные работы, (позже до 20 лет), темные камеры крепостей Кексгольма и Шлиссельбурга. В сентябре 1827 года его отправили в Сибирь.
Там прошла остальная часть его жизни.
Декабрь 1827 года – Читинский острог, сентябрь 1830 года – Петровский Завод, милость царя – каторжный срок снизили до 13 лет, в 1839 году он отбыл срок каторги. Ему не пришлось куда-то переезжать, привыкать к местности: поселением ему определили Петровский Завод, который стал его судьбой и Родиной. После амнистии 1856 года он мог вернуться в города центральной России, а с 1863 года даже в Санкт-Петербург. Но он предпочёл им Петровский Завод.
Это был его сознательный выбор.
По характеру своему он был просветителем и борцом с несправедливостью. Естественно, что его человеческие качества плохо сочетались с предпринимательством, которое ему не приносило доходов. Он занимался извозом, мыловарением, завёл собственную мельницу. Зачастую товары он отпускал в долг, так как в Забайкалье не могло быть (не может быть и сейчас) речи о нормальной покупательской способности населения. На этом разговоры о возвращении долгов можно прекратить… С 1865 года он стал мировым посредником при Петровском горном округе, что более или менее соответствовало его наклонностям.
Современники отмечают его доброту и редкое человеколюбие, скромность и целеустремлённость. М. А. Бестужев писал о его чистой натуре и высокой нравственной мощи. Именно – мощи! В нём присутствовали и эта мощь, и тихий характер. Какая оценка и какая совместимость редких качеств!
Материальных возможностей у него было мало, но при этом он последними средствами оказывал помощь людям, среди которых ему довелось жить и которых он просвещал всеми доступными ему средствами и возможностями.
За свою жизнь он так и не сумел создать семью, есть сведения о его внебрачном сыне, которого он обучал вместе с другими детьми Петровского Завода, выполняя одно из своих предназначений. Отмену крепостного права воспринял недоверчиво: сразу понял половинчатость реформ.
Умер 21 января 1869 года в Петровском Заводе. Похоронен там же.
Он не воспользовался амнистией царя, возможностями комфортной жизни, предоставленными соболезнующими его положению людьми, остался верен своим идеалам до конца своих дней.
Переписывался с друзьями-декабристами, с жёнами покойных друзей, до последнего поддерживал огонь, который горел в лампаде часовни, где покоилась Александрина Муравьёва, жена его друга, декабриста Никиты Муравьёва.
Тихий человек высокой нравственной мощи. Сегодня я бы сказал, что он видел свою задачу в децентрализации власти тиранов.
Поделиться3019-11-2016 23:06:36
- Site Admin
- Зарегистрирован: 12-12-2010
- Сообщений: 45633
Декабрист И. И. Горбачевский и его «Записки».
«Записки» И. И. Горбачевского, одного из первых членов Общества соединенных славян, принадлежат к наиболее замечательным произведениям в богатом литературном наследии декабристов.
Автор их вступил на опасный и тернистый путь революционной деятельности (впрочем, как и большинство декабристов) еще совсем молодым. Его привели в ряды тайной организации, пожалуй, даже не столько идейная убежденность и высокое сознание гражданского долга, сколько непосредственный протест, вызванный деспотизмом и произволом самодержавно-крепостнического режима. Политическая зрелость пришла к нему позже. Горбачевский поднялся на предельную высоту дворянской революционности под влиянием энтузиазма своих товарищей по Обществу (особенно Борисова 2-го, а также Бестужева-Рюмина) во время присоединения «славян» к Южной организации. Именно в этот момент, довольно скромный до тех пор член Славянского союза, Горбачевский становится официальным руководителем декабристской управы в 8-й артиллерийской бригаде, составленной из бывших «славян». И однако, не столько практическая деятельность посредника (Прочно закрепила имя Горбачевского в истории декабристского движения,— оно увековечено созданием им очень интересных «Записок». Не впадая в особое преувеличение, можно сказать, что «Записки» Горбачевского являют собой своеобразный плод «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». В них удивительно сочетается строгий критицизм, подчас переходящий за рамки объективности, с сердечной теплотой и дружеской приязнью. По всей видимости, эти качества «Записок» объясняются тем, что они не просто индивидуальные воспоминания, но одновременно и историческое сочинение, в котором органически слились мемуары и исследовательские приемы литературного творчества. При этом мемуарная основа «Записок» далеко выходит за рамки личных наблюдений и революционного опыта самого Горбачевского — она представляет собой коллективные воспоминания членов Славянского общества, которыми они обменивались в Читинском, а затем Петровском казематах. Как писал Горбачевский, он в годы заточения «любопытствовал много, у всех расспрашивал» о делах минувших дней.
«Записки» Горбачевского приоткрыли для истории занавес над одной из тайных организаций дворянских революционеров в момент ее наибольшей активности, поставив вместе с тем во весь рост вопрос о различных течениях в декабристском движении.
Трудно переоценить значение «Записок» Горбачевского как исторического источника. Однако при всей их ценности в этом отношении, они требуют к себе предельно осторожного подхода. Сложность этого литературного памятника декабристского движения отражена в значительной степени в истории его создания.
1
Иван Иванович Горбачевский родился 22 сентября 1800 г. близ Нежина в семье скромного провиантского чиновника. Отец его — Иван Васильевич — во время Отечественной войны 1812 г. служил при штабах Барклая де Толли, Витгенштейна и Кутузова. «События 1812 г.,— вспоминал впоследствии Горбачевский,— знакомы мне лично. Я двенадцатилетним мальчиком был при отце» и своими глазами видел, как «мы бегали от французов и за французами».
После окончания Отечественной войны И. В. Горбачевский поступил в Витебскую казенную палату, в которой прослужил в чине надворного советника до 1818 г., когда был отставлен от должности. Ученические годы будущего декабриста прошли в Витебске. Здесь он учился сначала в народном училище (до 1813 г.), а затем в губернской гимназии. Кроме Ивана, у Горбачевских был еще сын Николай и три дочери (из них известны имена только двух — Анны и Ульяны). Семья была дружной, и ее духовной атмосфере и всему укладу позднее мемуарист склонен был приписывать большое влияние на процесс формирования его характера и убеждений.
Мать Горбачевского (урожденная Конисская) была, по словам сына, женщина набожная и хозяйка, «истая малороссиянка», которая ничего «не знала кроме монахов и Киево-Печерской лавры, куда отдавала последнюю копейку», и у которой в чуланах всегда были запасы сала и моченых яблок. Зато отец Горбачевского был, по-видимому, человек незаурядный1. Он не мирился с крепостным правом и различными злоупотреблениями и сумел вселить отвращение к этому своим сыновьям2.
Горбачевские жили бедно и детям смолоду пришлось терпеть нужду и лишения1. Много лет спустя И. И. Горбачевский писал М. А. Бестужеву: «... я по своему положению почти не имел детства; я не помню, чтобы я был ребенком, отроком, юношею; <...> причиною всему было — тогдашние обстоятельства и обстоятельства семейства нашего».
24 августа 1817 г. Горбачевский, после окончания курса гимназии, определился в «Дворянский полк», находившийся в Петербурге. «Дворянский полк» представлял тогда собою офицерскую школу, соответствовавшую позднейшим юнкерским училищам. В декабре 1819 г. Горбачевский выдержал выпускные экзамены и был направлен на стажировку в артиллерийскую часть. 27 июля 1820 г. Горбачевского произвели в прапорщики и назначили в 1-ю батарейную роту 8-й артиллерийской бригады, которая стояла на Украине в уездном городке Новоград-Волынске.
B 8-й артиллерийской бригаде и прошла вся недолгая служба Горбачевского, с той единственной переменой, что в сентябре 1824 г. он из 1-й батарейной был переведен во 2-ю легкую роту, стоявшую в местечке Барановке, близ Новоград-Волынска.
B кружке офицеров, к которому примкнул в 8-й бригаде Горбачевский, установился образ жизни, мало обычный для военной молодежи. Служба и учение отнимали много времени; но в свободные часы молодые люди читали, занимались, вели серьезные разговоры. Кроме Горбачевского, к этому кружку принадлежали Я. М. Андреевич, В. А. Бечаснов, Аполлон Веденяпин, А. С. Пестов и другие. Душой его были братья Петр и Андрей Борисовы, с которыми (особенно с Петром) Горбачевский близко сошелся и сдружился. Борисовы руководили идейным направлением кружка. Петр Борисов сочинял стихи и прозу и давал читать товарищам свои листочки о разных «вольнодумческих материях». Выучившись французскому языку, он стал знакомить их со своими переводами из Вольтера и Гельвеция.
Горбачевский, который еще в гимназические годы пристрастился к математике и истории, занимался в свободное от службы время алгеброй, черчением, с увлечением читал Плутарха «о жизни великих мужей, прославивших себя подвигами военными».
Общее чтение, споры и беседы на темы политические и философские привели молодых офицеров от простого товарищества к дружбе, скрепленной единством убеждений, а в эпоху масонских лож и конспиративных организаций от такой дружбы был один шаг к созданию самостоятельного тайного общества. Именно к этому-то и вели своих товарищей братья Борисовы, вкусившие уже запретный плод в виде конспиративной деятельности. В 1818—1819 гг. Борисовы создали дружеские кружки единомышленников под названием «Общество первого согласия» и «Общество друзей природы». Дальнейшим шагом в этом направлении явилось учреждение ими в 1823 г. в Новоград-Волынске совместно с польским политическим ссыльным Юлианом Люблинским тайного Общества соединенных славян. Первыми в Общество были приняты в конце 182,3 г. Горбачевский и Бечаснов.
Содержание «Правил Соединенных славян» и «Клятвенного обещания» позволяют установить как сильные, так и слабые стороны вновь созданной организации. Конечной целью тайного общества была республиканская федерация славянских народов и уничтожение крепостного права. Однако эти высокие идеи растворялись в просветительских лозунгах и не подкреплялись конкретными тактическими установками. В начальный период Общество отличалось несколько романтическим характером. В ходу были тайны, страшные клятвы на оружии, символические знаки; от членов скорее требовалась работа над совершенствованием своего характера и умственных познаний, чем какая-либо политическая деятельность. Федеративное объединение славянских племен, а вместе с тем и ликвидация крепостничества, рисовались отвлеченно и туманно, где-то в далеком будущем, и трудно было наметить конкретные пути к их осуществлению. Мечтательная романтика вскоре перестала удовлетворять членов Союза. В «Записках» читаем о том, что Петр Борисов совместно с Горбачевским в декабре 1824 г. подготовили проект реорганизации Общества, который должен был обеспечить быстрый рост Союза и придать ему более деятельный и решительный характер. Первым шагом по пути реализации этого проекта было совещание, проведенное в марте 1825 г. в местечке Черникове. Проект получил единогласное одобрение у всех присутствовавших «славян». Были избраны руководители организации. Президентом стал Петр Борисов, его заместителем — П. Ф. Громницкий, казначеем — И. И. Иванов. Окончательное переустройство Общества решено было провести во время сбора 3-го корпуса на маневрах близ местечка Лещина в начале сентября 1825 г. Но при самом вступлении в лагерь «славяне» узнали о существовании Южного общества, и на очередь выдвинулся вопрос о взаимоотношениях обеих организаций. В начавшихся переговорах Горбачевский играл видную роль в качестве одного из полномочных представителей «славян».
Руководители Васильковской управы выдвинули план немедленного и полного объединения Славянского союза с Южным обществом. Призыв «южан» большинство «славян» встретило с горячим сочувствием. Энтузиазм M. П. Бестужева-Рюмина и обаяние С. И. Муравьева-Апостола их увлекали; им импонировали высокие чины, светское воспитание и образованность членов Южного общества. Силы и связи Общества, о которых не без преувеличения им говорили, сулили осуществление в ближайшее же время заветных целей. (Залогом успеха являлось наличие у «южан» уже готовой и одобренной, по словам Бестужева-Рюмина, передовыми мыслителями Запада конституции —«Русская правда». Познакомившись с ее содержанием по тексту «Государственного завета», «славяне» получили определенную политическую программу, а в лозунге С. И. Муравьева о близком восстании — конкретный и решительный ответ на свои искания реальной и действенной тактики. Их смутные стремления и чаяния в идеях и планах Южного общества обрели четкое и определенное оформление; «славяне» как бы впервые находили сами себя.
(Во время переговоров не обошлось без некоторых трений и шероховатостей. Так, Борисов 2-й, уточняя планы «южан» относительно функций и состава (Временного правления, высказал опасение, как бы это учреждение не свелось к личной диктатуре, чем вызвал недовольство Бестужева-Рюмина. Однако трудно поверить Горбачевскому, что Борисов 2-й и некоторые другие «славяне» составили оппозицию «южанам» в момент объединения тайных обществ. Кстати, сам же Горбачевский на следствии в ряде показаний опровергает это утверждение «Записок». Еще более категорически отводят его слова показания Борисова 2-го и его письма к брату и к Головинскому. Горбачевский неоднократно подчеркивал на следствии особую деятельность Борисова 2-го, который после вхождения «славян» в Южное общество «за меня и за всех трудился», «меня ко всему подстрекал»1 Борисов 2-й не отрицал своей активности и признавался, что Горбачевский «всегда старался удержать меня от безумной моей ревности действовать в пользу намерений Общества»2. Если бы Борисов 2-й отрицательно отнесся к объединению Обществ, он не стал бы вызывать своего брата для того, чтобы тот оформил свое членство в новой тайной организации. Письмо его Головинскому от 21 сентября 1825 г. не оставляет никакого сомнения в ошибочности утверждений автора «Записок» относительно скептической оценки Борисовым 2-м лещинских событий. Вот что писал в нем Борисов 2-й: «Любезный Павел Казимирович! На маневрах случился с нами большой переворот; однако не подумайте, чтобы он произошел в мыслях. Сего никогда не случится. Наши мысли все те же, но наши дела приняли другой вид, который не может вас опечалить. Ежели вы принимаете в нас участие, то приезжайте в Житомир, адресуйтесь к Кирееву или Пестову, они объявят вам о наших делах, кои идут как нельзя лучше»3.
Взгляды, которые Горбачевский приписывает в «3аписках» Борисову 2-му относительно объединения Южного и Славянского обществ, могли высказываться некоторыми членами последнего позже 1825 г., как результат критического пересмотра последствий этого соединения. В сентябре же 1825 г. «славяне» единодушно выступили за слияние с «южанами» на основе их политической и тактической платформы. Славянское общество вошло в состав Южного, образовав в нем три управы: одну — в 8-й пехотной дивизии (посредник — майор Спиридов), вторую — в 8-й артиллерийской бригаде (посредник — подпоручик Горбачевский) и третью — в 9-й артиллерийской бригаде (посредник — подпоручик Пестов).
Заметим попутно, что назначение Бестужевым-Рюминым Горбачевского посредником не получило общего одобрения. В частности, Борисов 2-й и Пестов считали, что он не подходит к такого рода деятельности1.
15 сентября вечером, накануне выступления из лагеря, Горбачевский вместе со Спиридовым и Пестовым был у С. И. Муравьева. В этот вечер произошел известный спор Муравьева с Горбачевским и Спиридовым относительно характера пропаганды среди солдат, о возможности и целесообразности использования религии и священного писания в этой работе. Тогда же, по предложению Бестужева-Рюмина, Горбачевский и его товарищи внесли себя в список «заговорщиков», создав «garde perdue»2, на который падал жребий убить Александра I.
Это была последняя встреча Горбачевского с Муравьевым и Бестужевым-Рюминым. Еще раз увидел он их мельком в день объявления приговора 12 июля 1826 г. в доме коменданта Петропавловской крепости, а потом в ночь на 13 июля, когда их вместе с Пестелем, Рылеевым и Каховским вели мимо окна его каземата к виселице.
Отношения между руководителями Васильковской управы и Горбачевским, несмотря на непродолжительность их личного общения, сложились дружеские и сердечные. Видимо, скромный и добродушный Горбачевский пришелся по душе Муравьеву и Бестужеву-Рюмину. В минуту прощанья предчувствие трагической судьбы охватило Муравьева, он завещал Горбачевскому, если последний переживет его, написать непременно записки о тайном обществе, о мечтах и целях членов организации, о их готовности принести себя в жертву во имя любви к России и русскому народу.
По возвращении на зимние квартиры в район Новоград-Волынска, «славяне» в 8-й бригаде начали деятельную подготовку к восстанию, которое во время лещинских собраний было назначено на лето 1826 г. Они обсуждали планы военных действий и вели энергичную пропаганду среди офицеров и фейеверкеров, не открывая им, однако, до поры до времени, тайны существования организации и ее конечной цели. Горбачевский как посредник играл видную роль на всех собраниях, принимая участие в агитация среди солдат, хотя, по-видимому, и менее значительное, чем другие товарищи. О результатах работы декабристской управы в 8-й артиллерийской бригаде Горбачевский письменно информировал Бестужева-Рюмина и Муравьева.
Известия о восстании 14 декабря, а затем об аресте С. И. Муравьева и о восстании Черниговского полка застали бывших «славян» в разгаре их агитационной деятельности. Члены управы во главе с Борисовым 2-м принимают решение немедленно начать действия, стараясь вовлечь в восстание «все, что только показывало склонность к мятежу». С этой целью Борисов 1-й, приехавший к брату, объезжает участников организации, находившихся в Житомире, Пензенском и Саратовском полках, а Андреевич 2-й и Бечаснов пытаются привлечь к восстанию Алексопольский пехотный и Ахтырский гусарский полки. Через Н. Красницкого и П. К. Головинского Борисов 2-й устанавливает связи с местной польской шляхтой. Разрабатывается план действия, соответственно которому намечалось «тотчас по восстании образовать в городе временное правление и выдать прокламации об освобождении крепостных людей»1.
Нельзя отказать в энтузиазме и решительности наиболее последовательной и верной своему революционному долгу части бывших «славян». И, как знать, доберись до них в свое время Бестужев-Рюмин, они, вероятнее всего, предприняли бы попытку поднять восстание. Но в целом славянские управы оказались неподготовленными к непредвиденному выступлению. Члены Общества — П. Ф. Громницкий и Н. Ф. Лисовский — откровенно испугались столь ответственного шага. Не проявили необходимой оперативности и настойчивости М. М. Свиридов и А. И. Тютчев. Отрицательно повлияли на бывших «славян» отказы полковников И. С. Повало-Швейковского и Артамона Муравьева поддержать революционные начинания артиллеристов. Да и руководители Васильковской управы не сумели своевременно известить своих новых товарищей по Обществу о начале действия. Все это привело к тому, что бывшие «славяне» не смогли поднять восстание. К тому же они вскоре узнали о поражении черниговцев. Так неудачно окончилась попытка руководителей Васильковской управы организовать выступление войск 3-го пехотного корпуса. Начался разгром декабристских обществ.
9 января 1826 г. на квартире Горбачевского в местечке Барановка был арестован Борисов 2-й, а 20 января та же участь постигла Горбачевского. Бывшие «славяне» вместе с другими декабристами предстали перед Следственной комиссией.
Горбачевского перевезли в Петербург 3 февраля 1826 г. и в тот же день перед отправкой в Петропавловскую крепость он был допрошен В. В. Левашовым. 5 февраля Горбачевский пишет на его имя покаянное письмо, стремясь разжалобить судей, выставить себя жертвой коварства и обольщения Борисовых и Бестужева-Рюмина 7 февраля он впервые предстал перед Следственной комиссией. Его показания в этот день отличались сдержанностью, скупостью признаний и исполнены чувства личного достоинства. Но этот взлет Горбачевского в его поведении во время следствия был единственным. Кошмар одиночного заключения, мучительные допросы с очными ставками, угрозы следователей сломили недостаточно стойкий характер Горбачевского и он, хотя и прибегал подчас к хитростям и умолчаниям, но все же грешил в конечном счете довольно откровенными показаниями. В этом отношении Горбачевский представляет исключение среди членов Общества соединенных славян, которые вообще держались твердо от начала и до конца следствия. Справедливость требует отметить, что в долгой жизни Горбачевского это была единственная полоса малодушия.
Приговором Верховного уголовного суда Горбачевский был отнесен к первому разряду государственных преступников. В вину ему были поставлены умысел на цареубийство, участие в управлении тайным обществом, подготовка и возбуждение к бунту нижних чинов, прием в Общество новых членов. Наказанием по первому разряду назначена была вначале смертная казнь отсечением головы, замененная ссылкой в вечные каторжные работы с лишением чинов и дворянства.
Через несколько дней после объявления сентенции, 21 июля 1826 г., Горбачевский вместе со М. М. Спиридовым и А. П. Барятинским был отправлен в Финляндию, в крепость Кексгольм. Здесь всех троих посадили в так называемой Пугачевской башне, где перед тем содержалась семья Емельяна Пугачева. В апреле 1827 г. узников перевели в Шлиссельбург. Отсюда в октябре того же года Горбачевский вместе с Николаем и Михаилом Бестужевыми был отправлен в Восточную Сибирь, в Читу.
В Читинском остроге Горбачевский содержался в «малом» каземате. Обстоятельства жизни декабристов в Чите известны: теснота, артельное хозяйство, работы, занятия науками и языками. Вероятно здесь Горбачевский выучился языкам — французскому и немецкому — настолько, что потом переводил с них свободно. То, что рассказывают в своих мемуарах декабристы о «славянах» вообще, можно отнести к Горбачевскому в отдельности. Несомненно, он принадлежал к тому кружку атеистов-материалистов из «славян», о котором писал в своих «Записках» И. Д. Якушкин. Позднее, в 1846 г., иркутский архиепископ Нил возбудил дело о том, что находившиеся уже на поселении Горбачевский и А. Е. Мозалевский не бывали на исповеди и не посещали церкви, и что из уст Горбачевского, к тому же, слышали богохульные слова, обличающие его безбожие. Можно предполагать, что Горбачевский был в числе тех «славян», которые 30 августа 1828 г. отказались от царской милости и настаивали на том, чтобы им, как и прежде, оставили на ногах кандалы.
