Толстой В. С.
Характеристики русских генералов на Кавказе

Павел Христафорович Граббе

По смерти Алексея Александровича Вельяминова в Ставрополь был назначен Командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории и начальником Ставропольской области Генерал Лейтенант Граббе.

Он был сын лютеранского пастора прибалтийскаго края. Мне ничего не известно о его воспитании, на службу же он поступил в Гвардейскую Конную Артиллерию42.

Высокаго роста, стройный самой нарядной наружности от природы наделенный пышным красноречием, в обществе смелый до дерзости, он с первыхофицерских чинах стал в положение на которое ему не давало право ни его воспитание, ни образование, ни происхождение.

Пред самым разрывом Отечественной войны, не знаю по какому случаю43 Граббе находился за границею где у него завелась связь с Великою Княгинею разставшеюся со своим мужем Константином Павловичем44, но вынужденный возвратиться в Россию к своей части по случаю предстоящей войны, в то время что въезд в наши пределы уже представлял не малыи затруднении, он ловко совершил переезд, и в Петербург привез рекомендательное письмо от своей Вяликой Княгини к вдовствующей Императрицы Марии Федоровны45.

В 12-ом году Граббе состоял адъютантом Начальника Штаба «1» Армии А. П. Ермолова46.

По заключения Мира Граббе встречается командиром — кажется — Елизаветградскаго полка47, где имел скандальную историю с обществом офицеров: но в царствование Александра Павловича подобныи случаи скрывались, с целью избегнуть необходимость признать начальника виновным48.

При восшествии на престол Николая «1» Граббе был замешен в южном политическом тайном обществе, и привезен в Петербург где посажен в Петропавловскую крепость, в которой просидел несколько месяцев: но оказалось что он только смутно знал о существование общества, а участия его в нем не могли доказать, сверх того в следственной комиссии он говорил резко смело, даже раз временщик Чернышев сказал ему дерзость; Граббе засвидетельствовал всем присутствием что пока полковник не осужден, закон не дозволяет с ним такое обращение, по осуждение же виновнаго обращение зависит от личных свойств и степень чувств честности таго который в положение оскорблять, пользуясь своею безнаказанностью. Это столкновение имело последствием обратить обе поименованныи Личности в непримиримыи заклятыи враги.

Когда Граббе выпустили из крепости, возвращаясь к своему полку расположенном в Харьковской губернии, у него что то сломалось в экипаже и он остановился в крестьянской хате имения Скоропатских, — потомков Запорожскаго Гетмана, — послал просить помещицу дозволить своим мастеровым починить его экипаж.

Госпожа Скоропатская пригласила Граббе переехать в ее дом; где и приняла его самым радушным образом.

Починка экипажа продолжалась несколько дней в которыи Граббе заметил что младшая дочь Скоропатской находится в загоне у матери и послана на Господскую кухню, девушка понравилась Граббе; он просил ее руку у Матери и тут же обвенчался: но она не долго прожила за мужем и оставила Граббе вдовцом49.

После Турецкой войны «1829-го» года Граббе остался при войсках занимавших Молдавию под начальством Графа Киселева.

Главная квартира находилась в Бухаресте, оживленным безпрерывными блестящими праздниками и балами на которых царила дочь Молдавана Медика, по которой вся молодежь с ума сходила и эта Катинька — каторой фамилии не помню была предметом общаго волокитства.

Должно быть ее отцу это надоело, и прекрасный вечер разнесся слух: что Катиньку венчают в церкви с каким то стариком Молдаваном.

Катинька переступив парог своего навязаннаго мужа прямо отправилась в спальную где и заперлась, не подаваясь ни каким прозьбам и увящеваниям отпереть замок, и на разсвете подожгла комнату, посредству постельных гардин спустилась в окно и бежала к своему отцу.

То же утро Граббе отправился к Бухарестскому Архиеру, убедил его расторгнуть насильственный брак Катиньки, и вечером с нею обвенчался и она стала Екатерина Евстафьевна Граббе. Она была малаго роста, черноволоса, смугла, с чертами встречаемыми на Античных Греческих Камеях50.

В Ставрополье Екатерина Евстафьевна, в последствие родов, от прилива молока к мозгу, помешалась, позднее изменила своему мужу, для прекрасного молодого человека Глебова51, — пожее убитаго состоя адъютантом князя Воронцова — и в следствие этой измены сам Граббе сделался всеобщим посмешищем по целым ночам ходя по тротуару под окнами спальни своей жены в длинном плаще с красным воротником, скрывая пару заряженных пистолетов.

Трагиски кончила Екатерина Евстафьевна. Блестящая карьера Граббе при Императоре Николае «1-м» прервалась и он без назначения со всем многочисленным семейством удалился в свою деревню полученную от Скоропатскаго как долю его первой жены.

Раз за вечерним чаем Екатерина Евстафьевна встав поцеловала мужа, патом по очередно своих детей, которых благословила, и удалилась в свои покои: вскоре послышался пистолетный выстрел, кинулись по направлению его звука, и застали труп самоубийцы.

Генерал Граббе слыл не стерпимым подчиненным что он и доказал на Кавказе, куда он прибыл Генерал Лейтенантом: под непосредством начальства Командира Отдельного Кавказскаго корпуса.

По Гражданской части, в звание начальника Ставропольской области Граббе оказался невозможным, допустив неслыханныи злоупотреблении и целый калос безпорядков.

Как командующий войсками он по хозяйственной части — тут очень сложной в особенности относительно Линейнаго казачьяго войска — Граббе выказал отсутствие всяких малейших понятий. В военном деле — быть может <...> совершеннаго без понятия Горной войны — генерал Граббе оказался не только бездарным и без соображении военоначальником но еще весьма вредный по его не соображениям относительно сбережения войск и всюду, где он лично начальствовал, войска несли не слыханныи, на Кавказе, потери совершенно без малейшей пользы.

Надменен в мелочах Граббе по свойству был не проходимо ленив по природе обработанной плохим воспитанием и слабым образованием, он проводил жизнь в совершенном far niente*, мастерски загрибая жар чужими руками безсовестно шарлатаня, и чрез это его управление отличалось наглым лихоимством и вопиющими злоупотреблениями его подчиненных. К тому же стечение обстоятельств сложилось благоприятно для природной лени Граббе.

При назначении Граббе на Кавказ ему назначили Начальником Штаба Флигель Адъютанта полковника Генерального Штаба некто Траскина52, катораго прохождение службы — рисующия порядки таго времяни — внушало Граббе что Траскин приставлен к нему Шпионом, по сему он предоставил всю хозяйственную часть, подряды и расходы немаловажных сум каторыми Траскин широко пользовался.

Военный Министр, выскачка Князь Чернышев — в лексиконе Бусета обозначенный «Aventurier Râpè»** — был вторым браком женат на девице Графине Зотовой, по матери внучка Князя Куракина отца бобочных семейств Боронов Вревских и Сердобинов: одна из девиц53 этих семейств жила у своей ближайшей родственницы Княгини Чернышевой и ее соблазнил Князь Чернышев, чрез что оказалось необходимо ее выдать замуж, для чего и выбрали Траскина отличавшегося единственно своим безобразием лица и уродливою тушностью54.

Очень скоро после свадьбы Траскина умерла при родах и Траскин вдовец обчелся в своих расчетах, лишившись покровительства всесильного временщика Чернышева55

При дворе затеяли маскарод для катораго приготовлялся Китайской Кадриль. Для этой кадрили в числе прочих избрали уродливаго Траскина, каторой после репетиции во дворце, в Китайском наряде, в полутемном коридоре встретил, чем то взбешенаго Князя Орлова56, пред которым вздумал буфонить и задержал придворнаго Бок Малога каторый своею богатырскою дланью отвесил могучую пощечину широкорылому Траскину! но после узнав что этот ряженой Китаец полковник Генеральнаго Штаба сделался его покровителем.

В день Маскарада Траскин заключил свое буфонство в Кадрили упавши на спину своего агромнаго туловища так что паркет затресся и тем возбудил неистовой хохот всем присутствующих, в особенности Императора Николая «1», чем К. А. Ф. Орлов воспользовался для предоставления Траскину звание флигель Адъютанта.

У Граббе была страсть рисоваться, и например к разводу или параду, на площадь против занимаемого им дома, он выходил держа за руки своих обоих сыновей одетых в пажеских шинелях, и постоянно пользовался всяким случаем выказывать напускную важность и торжественность, почему на Кавказе в войсках его прозвали «Каратаган» по имяни славнаго актера Петербургскаго театра57.

Дар красноречия у Граббе был развит до высшей степени, прекрасное лицо его прелестно оживлялось, синии глаза блестели, благозвучный голос принимал прекрасную интонацию и слушатель до того очаровывался, что не было возможности логически разбирать высказываемое им. Это был в полном смысле трибун увлекающий Араву, никогда не разбирающая высказываемое ей; и как трибун Граббе увлекался и доходил до абсурда; это то разочеровывало Императора Николая на его счет58.

Зимою Граббе поехал в Петербург под влиянием чара причиненнаго в Северном Дагестане летом 1839-го года Ахулговской Кампании, самым витийским образом описанной в вымышленных военных реляциях.

Однажды на вечернем чае у Императрицы на который был приглашен Граббе, поднесший Ея Величеству, ребенка девочку пленную <из> Ахулго, дочь Журхая однаго из Наибов Шамиля, которая была крещена при восприемниках Ея Величества и Граббе, к чаю пришел Император Николай, обратившийся к Граббе разговором о предполагаемых военных дейст<в>иях на предстоящее лето.

Граббе увлекся своим красноречием и до того очаровал Императора что получил приказание на утро привести все вышесказанное им изложенное в записке.

Приехав дамой Граббе с одной стороны, под влиянием сего гения в которое вовлекло его красноречие, с другой стороны не видя возможности противуречить словам очаровавших Царя составил записку проэкта военных действий за Тереком на предстоящее лето.

Государь утвердив этот проэкт приказал Военному Министру отправить его Корпусному командиру Головину59 с повелением предоставить Граббе все нужныи военныи средства Кавказскаго Корпуса.

Этот проэкт был замечателен по пышному красноречию его изложения, но не выдерживал внимательного обсуждения. В нем были одни хвастливые выражения как напр. разбив наголову неприятеля в такой то местности, занять его неприступную твердыню или, — для обеспечения безопасности такой то нашей границы, составить летучий отряд! — но из каких войск и в какой численности, не поминалось, так что вероятно не достало бы всего Кавказскаго Корпуса если всем раздробленным отрядам придали бы надлежащую численную силу; об продовольствие, парков, перевозочных средствах, госпиталях и мест расположения всего этаго не упоминалось ни единаго слова. Вообще этот военный проэкт был еще нелепее и без смысленнее чем пресловутыи «20» отрядов Паскевича имевшие окончательно покорить Кавказ.

По получение этаго проэкта уже Высочайше утвержденнаго Головин, по соображениям Генеральнаго Штаба тот же час распорядился передвижением войск расположенных в Закавказие и парков имеющих участвовать в военных действиях порученных Граббе. О продовольствие Корпусному Командиру <не> заботиться по тому что он только утверждал торги на поставку провианта и фуража потребных для войск расположенных на Кавказской линии, предоставляя Командующему войсками на Кавказской Линии распределять их по соображении военных обстоятельств.

Вечной Военный Министр Чернышев прибыл на Кавказ по особому Высочайшему поручению, оставя управление Военнаго Министерства Дежурному Генералу Графу Клейнмихелю60.

Раз ночью прибыл к Корпусному Командиру курьер от Граббе. Головин меня потребовал, дал прочесть донесение Граббе, в котором извещал что не имея ни провианта ни сухарей он не в состояние исполнять Высочайше утвержденный проэкт Экспедиции почему находится вынужденным войска предназначенныи для похода <расположить> по внутренним нашим селениям, для продовольствия61, о чем вместе с сим курьером он доносит в Анапу Князю Чернышеву и в Петербург Графу Клейнмихелю.

Головин дал мне предписание, с неопределенными самыми широкими полномочиями, дабы непременно немедленно доставить провиант и сухари в полном количестве для предстоящего похода Граббе и туже ночь отправил меня на Кавказскую линию.

На линии я застал что целый месяц провиант совершенно без надобности перевозился в зад и в перед по магазейнам, так что оказывалось сумы израсходованныи на эти передвижении, только питали жадное лихоимство Начальника Штаба Траскина и неизвестно где имянно находится сам провиант.

Не смотря на эту путаницу я быстро его разыскал и в силу данных мне полномочий, заключил подряды на перевозку его спешно к месту сбора Войск, где устроил земе<ль>ныи печи для обращения муки в хлебы, а последнии в сухари, двумя вытребованными батальонами, и так как источил прочии провиантскии магазины над Терскии, то помчался в Астрахань для ускорения перевозки провианта в истощенные Магазейны, которыи постоянно пополнялись провиантом доставляемом Волгою чрез Астраханской Царевой Магазейн Кавказскаго вождения.

Из Астрахани я прибыл в место сбора отряда где представился Граббе и вручил ему донесение в котором подробно описал что имеется на месте сбора, продовольствие всего отряда на шесть месяцев.

Утром дня в которой я прибыл выехал из отряда Кн. Чернышев, приказавши с курьером ему донести или получатся какии либо сведении от меня; поэтому ему отослали подлинной мой отчет.

Когда я откланивался Граббе он грустен до истомы сказал мне: «Вы удивительно как распорядились, это просто невероятно, не постижимо, но меня окончательно погубили!»

Действительно Граббе уже не имел возможности откладывать своего выступления с отрядом! Он это исполнил но несколько дней спустя вернулся из Ичкиринских дебрей сохранно, как не бывало на Кавказе, разбитый на голову с огромными потерями62.

Настало конец особаго благоволения Императора Николая к Граббе.

Император Александр Николаевич очаровался даром слова Граббе и он опять удостоился Царского благоволения.

Полководцем Граббе нигде не мог быть а кроме России где не личныи достоинства, а совершенно иныи частныи влиянии возвышают людей.

Во первых Граббе в своих соображениях о военных действиях не имел и призрака усмотрительности, осторожности и постоянно соображался своими фантазиями которыи постоянно расщитывал что они осуществятся, и это почти никогда не случалось.

Во вторых в неудачах Граббе совершенно терялся и продолжительное время оставался окончательно не способен к какому либо соображению. Например: по взятии укрепленнаго Ахулго, стоившим нашим Геройским Кавказским войскам столько потерь и столь долго длившейся осады63, потому что Граббе вел дело на пролом и только под конец: когда прибегли к хитрости и внушениям, удачно окончилось разгромом твердыни, предпринято было занять и наказать пребальшаго, богатаго и превлиятельнаго в горах Аула «Чиркей», не смотря на все предостережении о каких то темных заговоров жителей, отряд выступил утром из Темир Хан Шуры и шел безо всякой предосторожности как бы мог следовать в наших пределах.

На привале явился преданный мне чиркеевец «Биакай»64 с известием что чиркеевскии заговорщики, условились допустить наш отряд до ворот своей каменной высокой и толстой стены, и тут напасть со всех сторон.

Чаркей состоял из узких улиц пролегающих меж высоки<ми> каменными оградами дворов в которых стояли большии каменныи двухэтажныи дома. К аулу вела узкая извилистая дорога более версты протяжения с обоих сторон окаймленная валяжными каменными высокими стенами, составляющии ограды роскошных чаркеевских фруктовых садов и виноградников. Эта дорога оканчивалась мостом чрез бешеный пенистый поток Сулака.

Граббе на бурке уселся над мостом, и приказал авангарду двинуться с песельниками. Ширванской полк с песенниками вперед запелся: «унеси ты наше горе, быстро реченька бежит» и скрылись в дефилей дороги.

Горные единороги65 авангарда, с увязанными на них мешками овса и китками сена только что въехали на мост, как послышался ружейный залп, со стен Чиркея и из за садовых стен показалась толпа авангарда опрометью бежавшая к мосту, кто потеряв шапки, кто амуницию, кто самое оружие, и за ними толпа чиркеевцев рубящия наших беглецов, хотя адъютанты Граббе кинулись рубить веревки перевязывающие фураж навьюченный на горных единорогах но не успели обратить эти орудии, которыи неприятель отбил и увез в свой аул.

Граббе совершенно потерялся и удалился куда глаза глядят как помешенный, сняв шапку и рукою потирая лоб; я за ним следовал как его тень опасаясь чтобы с ним чего не случилось и усиливался вызвать его к памяти и к распоряжениям тем более что подошедшая колона безо всякого распоряжения по инстинкту этих столь боевых и славных войск завязала горячую перестрелку с неприятелем.

В оправдание Ширванскаго полка должно пояснить, что перед этим на одном не удавшемся Штурма Ахульго, этот полк в несколько минут, а кроме полковых казначея и квартирмейстера, потерял от полкового Командира до младшаго офицера, всех фельдфебелей, большею частью капральных унтер офицеров и агромное число рядовых, так что убыль штаб и обер офицеров и отчасти унтер офицеров комплектовали из других полков личностями не знающии своих новых частей и им неизвестных66.

Впячатление оставившее по себе в Петербурге сделало то что это страмное Чаркеевское дело ни мало не уронило Граббе: быть может и навранная реляция, которую я не видел, тоже представило позорное дело под Чаркеем блистательною победой.

Но если Граббе не был военачальником то оказался еще худшим администратором. Но в обществе, в салоне, в кабинете, во всякой беседе он имел дар редкого очарователя, его речь составленная из избранных приличных и благозвучных слов постоянно выражала рыцарскии, благородныи, высоко нравственныи, честныи чувства, просто очаровывала и отуманивала слушателя. По этому естественно лица от которых зависела судьба Граббе, или знавшие его по его красноречию не могли разгадать что это было единственно роль разыгрываемая искуснейшим актером.

Все сдесь сказанное о вреде причиненном на Кавказе управлением Граббе подтверждается всеми событиями воспоследовавшими при его приемнике при котором наши крепости с артиллериею брались неприятелем на копие и гарнизоны их избивались; наконец все бывшии замиреныи туземцы, отложась переходили в неприятельские ряды.

Без сомнения если ново назначенный Корпусной Командир «Нейдгард»67 соответствовал своему назначению и имел б военныи соображении, а главное умел бы внушать подчиненным исполнять свои обязанности, а приемник Граббе был бы военный а не парадный Генерал умевший командовать, то все таки избегли весь позор, столь правдиво описанный Бароном Торнау68 во 2-й части Русскаго Архива за 1881-й год, и Князь Аргутинской69 не заменил бы свой долг своими армянскими разщетами, сумасбродный храбрец «Клюке-фон-Клюгенау»70 был бы употреблен соответственно его способностям, «Пасек»71 не дерзал бы своевольничать столь нагло, а Гурко72 сумел бы быть начальником и не подражал бы пошлостям своих подчиненных.

Толстой В. С. Характеристики русских генералов на Кавказе / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Безотосного

Толстой В. С. Характеристики русских генералов на Кавказе / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Безотосного // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1996. — С. 202—244. — [Т.] VII.

Источник

ПАВЕЛ ХРИСТОФОРОВИЧ ГРАББЕ

В армейской верхушке дореволюционной России было немало лиц нерусского происхождения. Один из них был Павел Христофорович Граббе.

Он родился 21 декабря 1789 г. в Кексгольме в дворянской семье. Отец - Христофор (Кристофер) Валентин Вильгельмович Граббе (ск. 1792), поручик Сибирского пехотного полка, затем казначей Кексгольмского уездного казначейства, в 1790-х гг. эконом Воспитательного дома в СПб., титулярный советник. Мать - Юстина Регина Хейзер (ск. в Могилёве в 1828 г.), во вторм браке Микулина. "Только первые четыре года младенчества провёл я в родительском доме, - вспоминал П.Х. Граббе - потом отвезён в Петербург, в дом друга отца моего, инженер-генерала Степана Дмитриевича Микулина, который определил меня в Сухопутный Кадетский Корпус в 1794-м году, где уже застал я старшего моего брата Карла, за два года перед тем туда отданного. Здесь провёл я одиннадцать лет, от нянек, которые меня приняли, до эполет артиллерийского подпоручика, с которыми выпустили" (1). По окончании кадетского корпуса в 1805 г. Граббе был направлен во 2-й артиллерийский полк. В том же году попал в артиллерийскую роту Владимирского пехотного полка. Вспоминая этот период, Граббе писал: "Не доходя один переход до Варшавы, я догнал свой полк. Варшаву полк прошёл парадным маршем. Стечение народа на улице было огромным, балконы и окна домов сияли красавицами во всём блеске нарядов. Отовсюду до меня долетали слова: "Посмотрите, посмотрите на этого офицера - это дитя" и при этом восклицали: "Как можно такое дитя посылать на войну?" (2).
Во время войны с Францией (1805-1807) Граббе - участник жестоких рукопашных сражений - был впервые ранен под Голоминым и Прейсиш-Эйлау и награждён орденом Св. Анны 4-й степени и золотым рыцарским крестом. Вспоминая эти дни, он впоследствии напишет: "Движение французов на Кёнигсберг принудило нас к отступлению. В последовавшем вскоре Фридланском сражении я был в линии при Владимирском полку. Мы стояли на правом фланге армии. Поражение нашего левого фланга, увлекшее за собою и главнокомандующего, ... оставило нас без приказаний и в критическом положении. В памяти осталась у меня бедная моя верховая лошадь. Во время сражения, когда я слез с неё, ядром прострелило её насквозь, перервав подпруги и одно путлище. Долго пролежав, она встала и, несмотря на висевшие наружу внутренности, пошла за орудиями и проводила нас до самой переправы. Это было последнее сражение войны и кампании 1807 года" (3).
В 1810-1812 гг. Граббе как военный дипломат при Российской миссии в Мюнхене занимался сбором информации о военной ситуации в Европе. В 1812 г. был командирован с секретной миссией в Берлин. По возвращении он назначается адъютантом М.Б. Барклая де Толли в Вильно.
С началом Отечественной войны 1812 г. Граббе - адъютант А.П. Ермолова, которого он очень высоко ценил. "При этом имени я несколько остановился. И теперь, по истечении сороколетнего периода, в памяти народной, кроме, может быть, Кутузова, ни один не займёт такого важного места. Это тем замечательнее, что главнокомандующим, кроме Грузии и Кавказа, в Европейских войнах он не был, хотя народная молва всякий раз в трудных обстоятельствах перед всеми его назначала.
Народность его принадлежит очарованию, от него лично исходившему на всё его окружавшее, потом передавалось неодолимо далее и не знавшим его, напоследок распространялось на всю Россию во всех её сословиях и живёт поныне в народе" (4).
Под Смоленском 6 августа 1812 г. Граббе с небольшим отрядом прикрыл отступление русских войск от атаки Наполеоновской армии. Был награждён орденом Св. Георгия 4-го класса. Участвовал во всех крупных сражениях кампании 1812 года. За битву при Бородино получил орден Св. Анны 2-й степени, за Тарутино - Св. Владимира с бантом. Упоминая впоследствии Бородинское сражение, Граббе писал: "Чтобы не допустить нас воспользоваться одержанным успехом, всё пространство, неприятелем против нас занимаемое, покрылось артиллерией и засыпало нас картечью, гранатами и ядрами. Сто двадцать орудий под начальством генерала Сорбье (как мы узнали из бюллененя) составили одну огромную, неумолкаемую батарею. По выдававшейся углом нашей позиции огонь неприятеля был перекрёстный и действие его истребительное.
Несмотря на то, пехота наша, в огромном устройстве, стояла по обе стороны Раевского батареи. Ермолов послал меня сказать пехоте, что она может лечь, для уменьшения действия огня. Все оставались стоя и смыкались, когда вырывало ряды. Ни хвастовства, ни робости не было. Умирали молча.
Когда я отдал приказание Ермолова одному батальонному командиру, верхом стоявшему перед батальоном, он, чтобы лучше выслушать, наклонил ко мне голову. Налетевшее ядро размозжило её и обрызгало меня его кровью и мозгом" (5).
6 октября за действия при Малоярославце Граббе был произведён в штабс-капитаны. В 1813 г. он состоял в составе русского отряда в Легионе союзных войск генерала Вальмодена. В 1814 г. участвовал в сражениях на территории Франции, был произведён в капитаны и в 1815 г. вернулся в Россию. В конце 1816 г. Граббе получил чин полковника, а 3 января 1817 г. был назначен командиром Лубенского гусарского полка. По свидетельству генерала Ридигера, Граббе с "отличными способностями ума соединял примерное усердие к службе" (6).
В 1818 г. Граббе вступает в тайное общество "Союз благоденствия" и участвует в работе его Московского съезда. По этой причине 4 марта 1822 г. он был уволен "за явное несоблюдение порядка военной службы" и сослан на жительство в Ярославль. В 1826 г. Граббе привлекался к следствию по делу декабристов. 4 месяца содержался в Динаминдской (Дюнамюнде) крепости. 19 июля был освобождён и возвращён на прежнее место службы.
Во время русско-турецкой войны 1828-1830 гг. он командовал Новороссийским драгунским полком, затем возглавлял авангард войска и завершил кампанию начальником штаба русских войск в Валахии. 26 июня 1828 г. Граббе оставил следующую запись в своём дневнике: "В 3 часа утра выступили к Калафату. Жар начался с рассвета. Авангард под моим начальством, состоявшим из казачьего Золоторёва 4-го полку, впереди; за ним две роты Колыванского пехотного полка с двумя орудиями пешей артиллерии между ними; эскадрон Новороссийского драгунского полка сзади. Едва только авангард стал вступать на позицию и занял берег Дуная, как подплывавшая канонерская лодка открыла по нему из мортирок и ружей огонь; несколько выстрелов пушечных и ружейных достаточны были, чтобы заставить оную и ещё две за нею плывшие удалиться и остаться издали зрителями сражения. Начальник отряда, решась атаковать правый фланг неприятеля, двинулся вперёд; тогда неприятельская кавалерия вышла к нему навстречу в гораздо превосходящем числе и отчаянно его атаковала. Жестокое кавалерийское дело началось.
Три эскадрона улан и два драгун несколько раз делали атаки на толпы наездников и всегда с успехом; превосходство числа позволило им на одну минуту охватить правый фланг нашей конницы; но генерал Гейсмар, взяв две гренадёрские роты, подвёл их на 60 шагов, велел открыть батальонный огонь и кинулся вперёд и в то же время всей кавалерии атаковать. Всё это было исполнено быстро и решительно. Неприятель опрокинут, рассеян и преследован почти до самых окопов. Урон наш состоит из двух обер-офицеров раненых. Нижних чинов убитых и раненых до 80-ти, лошадей около 50-ти. Турки потеряли до 400 человек" (7).
За бой 14 сентября 1828 г. под Байалештами, где Новороссийские драгуны решили исход боя в свою пользу с превосходящим противником, Граббе был представлен ко второму ордену Св. Георгия, но получил орден Св. Владимира 3-й степени. За бой под Раховым, когда будучи ранен в ногу, продолжал командовать отрядом до полной победы, получил чин генерал-майора, а за сражение под Оровицами ему была пожалована золотая сабля, украшенная бриллиантами (8).
Однако не всё было безоблачно в судьбе Павла Христофоровича. Опала царя за участие в тайном обществе, смерть в течение одного года его первой жены Веры Михайловны, урождённой Скоропадской (29.06.1801-12.02.1828), 2-х летнего младенца сына Николая, матери, воровство казённых денег из подчинённого ему фонда инвалидов войны, стеснённое материальное положение - всё это омрачало его существование. (В.М. Граббе с сыном были похоронены в Москве на кладбище Спасо-Андроникова монастыря, но могилы их не сохранились. - Прим. автора).
В сорокалетнем возрасте он встретил свою вторую супругу. Её звали Екатерина Евстафьевна Ролла - дочь бессарабского дворянина. Их знакомство состоялось в г. Яссы после победного похода в Малую Валахию. Местная знать давала балы в честь русских освободителей. На одном из балов и произошла встреча седеющего генерала и юной красавицы. Обряд венчания состоялся 13 апреля 1830 г. в Яссах. Второй брак принёс Павлу Христофоровичу семейное счастье и семерых детей (9).
Женитьба заставила Граббе на время оставить службу. Он выкупил небольшое имение Блотница, Прилукского уезда Полтавской губернии (ныне село Болотница Талалаевского района Черниговской области). Дом решено было построить на хуторе Тимчиха (ныне село Грабщина Талалаевского района Черниговской области).
Вскоре Граббе был снова призван на службу. Началась польская кампания 1830-1831 годов. В должности начальника штаба 1-го пехотного корпуса Граббе участвовал в сражениях под Минском, Калушиным, в штурме Варшавы. За сражение при Остролянке, в котором он был ранен и контужен, Граббе был удостоен второго ордена Св. Георгия. По завершении Польской кампании он был назначен начальником 2-й драгунской дивизии. За время командования довёл её до образцовой. Николаем I, лично проводившим смотры войск, неоднократно отмечалась безукоризненная выучка вверенных Граббе полков (10).
Во время Кавказской войны 1839-1842 гг. Граббе командовал войсками на Кавказской линии, был произведён в генерал-адъютанты. Под руководством Граббе успехом завершился штурм крепости Ахульго. За этот поход Павел Христофорович получил орден Св. Александра Невского. Дальнейшие события на Кавказе развивались не столь успешно. После неудачного четвёртого похода в сентябре 1842 г. Граббе был смещён с должности.
После недолгого пребывания в Киеве Граббе уединяется с семьёй в недавно отстроенном имении. Привольная сельская жизнь в Блотнице была настолько благодатна, что стареющий генерал подумывал навсегда оставить службу (11).
В 1849 г. Граббе назначается командующим особого отряда в северных комитатах Венгрии. За успешные военные действия по подавлению Венгерской революции он был награждён золотой саблей, украшенной алмазами с надписью "За поход в Венгрию. 1849 год". 21 августа 1851 г. после тяжёлой и длительной болезни скончалась жена Граббе. После похорон Павел Христофорович уезжает в Петербург.
В период Крымской войны он назначается главнокомандующим войск в Кронштадте, а затем военным губернатором в Ревеле и командующим войсками в Эстляндии. За успешное выполнение поставленной задачи Граббе был произведён в генералы от кавалерии и награждён орденом Св. Владимира 1-й степени.
В 1862 г. Граббе назначен Наказным атаманом Войска Донского. В 1863 г. он был награждён высшим орденом Российской Империи - Св. Андрея Первозванного. В 1866 г. Павел Христофорович стал членом Государственного Совета и был возведён в графское достоинство.
Сыновья П.Х. Граббе - Николай (20.09.1832-8.05.1896), Михаил (1834-6.11.1877), Александр (1838-19.08.1863) и Владимир (1843-1893), получили блестящее образование в Пажеском корпусе, дочери - Софья, Мария и Екатерина - светское воспитание. Одна из них стала фрейлиной императрицы. Граббе пережил младшую дочь Марию, в юном возрасте не перенесшую тяжкую болезнь, сына Александра, штаб-ротмистра Гродненского гусарского полка, скончавшегося от ран, полученных в войне с поляками.
Последние восемь лет жизни Граббе провёл в своём имении. Похоронили его при большом стечении народа с почестями в ограде Блотницкой церкви (разрушена в годы ВОВ) 15 июля 1875 года (13).
Любимец отца, Михаил Павлович Граббе, генерал-майор, погиб в русско-турецкой кампании при штурме Карса, был похоронен рядом с отцом в 1877 году (их могилы не сохранились). Старший сын - Николай, чьим крёстным отцом был Николай I, командовал Нижегородским драгунским полком, Харьковским военным округом, похоронен как и его брат Александр на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге (могилы не сохранились). Младший сын Владимир, участвовал в двух походах, получил звание генерал-майора.
Военная карьера Граббе показывает, насколько преданно он и его потомки служили интересам Российской Империи.

А.М. Чикиш

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЯ
1. - Из памятных записок графа П.Х. Граббе. М. 1873, с. 27.
2. - Там же, с. 34, 35.
3. - Там же, с. 55, 56.
4. - Там же, с. 75, 76.
5. - Там же, с. 77.
6. - Бродский И.Д. История 8-го гусарского Лубенского полка. Одесса. 1912, с. 124, 125.
7. - Записная книжка графа П.Х. Граббе. М. 1888.
8. - Капитан Потто. История Новороссийского драгунского полка. СПб. 1866, с. 86, 92, 95, 96, 414, 419, 420.
9. - Записная книжка, с. 80-82.
10. - Щербаченко В.И. На службе России. Белгород. 1993, с. 17, 18.
11. - Записная книжка, с. 101, 131, 145-148.
12. - Там же, с. 514.
13. - Землевладельцы Прилукского уезда. Полтавские губернские ведомости, № 39, 26.09.1884 г.

ПУШКИН И П.Х. ГРАББЕ 

(К истории взаимоотношений)

11 января 1825 г. к Пушкину в Михайловское приехал И. И. Пущин.

Во второй половине января Пушкин отправляет друзьям в Петербург и Москву несколько посланий, наполненных отзвуками впечатлений от встречи с Пущиным. В письме к П. А. Вяземскому он писал: «Ты конечно прав, более чем когда-либо обязан я уважать себя — унизиться перед правительством была бы глупость — довольно ему одного Граббе. Я писал тебе на днях — и послал некоторые стихи. Ты мне пишешь: пришли все стихи. Легко сказать! Пущин привезет тебе отрывки из „Цыганов” — заветных покамест нет» (XIII, 139).

Читая эти строки, нельзя не обратить внимание на суждение поэта о своем положении и взаимоотношениях с правительством, которые он сопоставляет с жизненными обстоятельствами человека, имевшего фамилию Граббе. Но какие именно перипетии его судьбы Пушкин, будучи в ссылке в Михайловском, соотносил с собственными обстоятельствами?

Письмо впервые было опубликовано П. И. Бартеневым в «Русском архиве»1 и с того времени печатается во всех изданиях переписки Пушкина, но ни в одном из них в комментариях к письму мы не найдем ответ на интересующий нас вопрос. В первом томе писем, подготовленном в 1920-х гг. Б. Л. Модзалевским, представлена самая полная (в сравнении с другими публикациями в пушкиноведении) биографическая справка о Граббе, но сведения о факте унижения перед правительством в ней отсутствуют.2 В двухтомном издании «Переписка А. С. Пушкина» в комментарии к письму читаем: «В чем заключалось унижение Граббе перед правительством до восстания декабристов, неизвестно. Из контекста письма Пушкина видно, что Вяземский предлагал поэту избрать по возможности независимую линию поведения, т. е. не ходатайствовать об освобождении из ссылки».3

Нам представляется, что анализ ряда документов, выявленных историками, литературоведами в архивах страны и опубликованных за несколько последних десятилетий (но прошедших незамеченными в пушкиноведении), а также материалы разысканий автора настоящей статьи позволяют дать ответ на поставленный вопрос. П. Х. Граббе принадлежит к числу малоизвестных в пушкиноведении участников тайного общества, не привлекавших внимания исследователей, и поэтому относится к лицам из окружения Пушкина, чья биография и история взаимоотношений с поэтом почти не изучены.

Род Граббе шведского происхождения. Павел Христофорович Граббе — о нем говорит в письме Пушкин — появился на свет в 1789 г. Семья его родителей была большой (двенадцать детей) и небогатой. Павел Граббе покинул отчий дом в четыре года. Его отправили в Петербург в дом друга отца, генерала С. Д. Микулина, который спустя время сумел определить мальчика в Сухопутный кадетский корпус. В 1805 г., неполных шестнадцати лет, Граббе выпущен из Корпуса подпоручиком артиллерии во 2-й артиллерийский полк и тотчас отправлен в действующую армию в Моравию. Так началось его служение Отечеству. С 1808 г. он адъютант А. П. Ермолова, в 1811—1812 гг. некоторое время состоял при Барклае де Толли.4

В 1811—1812 гг. (до начала Отечественной войны) ему было дано особой важности задание — разведывательная служба в Баварии.

Историк С. Н. Чернов, в середине 1920-х гг. подробно изучавший по архивным документам этот период жизни и деятельности Павла Христофоровича, сделал заключение: «Под влиянием всех черт войны и людей он в постоянном напряжении жертвы собою постепенно и очень красиво формируется в рыцаря-героя с прелестным переплетом черт начала XIX в., с чертами античности и традициями средневековья в их русско-немецком преломлении. Но этот рыцарь-герой — не только самоотвержен, благороден и храбр; он и очень выдержан и осторожен. Больше того, этот рыцарь-герой не только мужествен и тверд на каждом своем посту и при исполнении всякого начальственного поручения, но и изобретателен и изворотлив в сложном, уклончивом и хитром деле военно-политической разведки...».5 Яркая, образная характеристика Граббе, воина 1812 г., содержится в неопубликованном письме Авдотьи Павловны Глинки (жены Ф. Н. Глинки), сохранившемся в архиве Граббе: «...мой муж часто мне говорил, что в армии ходила поговорка: „Он храбр, как Граббе!”».6

Из заграничных походов 1813—1814 гг. Граббе возвратился, имея ордена Георгия 4-й ст., Анны 2-й ст., Владимира 4-й ст. с бантом и чин полковника с назначением в 10-ю конную роту. В период 1815—1816 гг. Граббе — петербуржец. Здесь следует сказать, что этот мужественный человек имел тонкую, артистическую натуру: увлекался философией древних, любил музыку (в юности был в полку певчим), поэзию боготворил, пробовал сочинять сам. Поэтому в Петербурге Павел Христофорович посещает модные салоны, театр, многие вечера проводит у людей, близких по духу, чаще всего у братьев Н. И. и А. И. Тургеневых.

Вот портрет Граббе 1810—начала 1820-х гг., который оставил нам А. С. Стурдза, небезызвестный в первой половине XIX в. литератор, знакомый Пушкина с 1818 г. (публикуется впервые): «Высокого роста, стройный, самой нарядной наружности, от природы наделенный пышным красноречием, в обществе смелый до дерзости, он с первых офицерских чинов стал в положение, на которое ему не давало право ни его воспитание, ни образование, ни происхождение».7

Сам Павел Христофорович еще со времен боевых походов 1805—1807 гг. взял за правило (на всю жизнь) вести дневниковые записи. Фрагменты из его записных книжек были опубликованы в 1870—1880-х гг. в «Русском архиве». В записной книжке за 1850 г. (7 февраля) Граббе отметил: «В субботу был на обеде у Булгарина, по случаю двадцатипятилетия существования „Северной пчелы”, издаваемой с самого начала и доныне обще с Н. И. Гречем... грустное замечание, которым мы встретились с Гречем, вспомнив подобные обеды в нашей молодости, где за одним столом мы видывали Гнедича, Козлова, Тургеневых, Блудова, Дашкова, Крылова и других. Это почти некролог. Пушкин был еще в Лицее».8

Это не только «почти некролог» — это почти список общества «Арзамас». «Пушкин был еще в Лицее» — грустная констатация факта: несмотря на общий «тесный круг друзей» познакомиться в то время Граббе и Пушкину не довелось. Из письма Н. И. Тургенева брату Сергею Ивановичу (1 февраля 1817 г.): «О Петре Семеновиче не имеем никакого известия. Я говорил о нем Граббе, который неожиданно для него сделался шефом Лубенского полка, где служит П‹етр› С‹еменович›».9

Нам удалось разыскать рапорт о назначении Граббе командиром Лубенского гусарского полка, он датирован 11 января 1817 г.10

С января 1817 г. в Петербурге Граббе бывал наездами. В 1818 г. он познакомится с И. Д. Якушкиным, состоявшим в тайной организации «Союз благоденствия». Павел Христофорович также поступит в «это новое служение отечеству», примет самое деятельное участие в московском съезде Союза в январе 1821 г. Там он встретится с И. И. Пущиным, являвшимся активным членом этой тайной организации, и П. А. Вяземским, жившим в то время в Москве. В архиве Вяземского сохранились письма Граббе. Об их московских встречах свидетельствует записка Павла Христофоровича, обнаруженная Ю. М. Лотманом в бумагах Вяземского: «Вернувшись довольно поздно и найдя Вашу, князь, записку, спешу Вас уведомить, что завтра я рассчитываю, как я думаю, располагать своим временем с утра до полудня» (пер. с франц.).11

Встречи в Москве — продолжение знакомства, начало которого, очевидно, можно отнести к петербургским годам жизни Граббе.

Московский 1821 г. съезд «Союза благоденствия» явился рубежом не только в истории декабристского движения, но и рубежом на жизненном пути Павла Христофоровича Граббе. Правительству было известно о предстоящем съезде членов тайного общества. В письме командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова к начальнику Главного штаба кн. П. М. Волконскому (начало января 1821 г.) указывалось, что «на этом съезде хотят положить основание ассоциации, имеющей целью освобождение крестьян и перемену правления».12 Васильчиков знал имена некоторых заговорщиков: М. Фонвизин, М. Орлов, П. Х. Граббе, Николай Тургенев, Ф. Глинка, Муравьевы, отец и сын.

В середине 1821 г. император Александр получил донесение — «записку» Грибовского, в которой подробным образом описывалась деятельность тайного общества, назывались имена заговорщиков с характеристикой их замыслов и настроений. Граббе в «записке» аттестовался «готовым на все». Павел Христофорович не подозревал, что с начала 1821 г. его жизнь и деятельность проходили под постоянным присмотром правительства, ждавшего подходящего момента, дабы использовать для нейтрализации опасного заговорщика. И случай вскоре представился. Человек прямой, горячий, Граббе не всегда умел ладить со своим непосредственным начальством. Один из конфликтов закончился отставкой его от службы. В марте 1822 г. Граббе получил «Повеление» сдать полк и «немедленно» отправиться на местожительство в Ярославль. И. Д. Якушкин в своих «Записках», очевидно со слов самого Граббе, рассказал, что тот, «сдавши в 24 часа полк подполковнику Курилову, отправился со своим денщиком Иваном, едва имея с чем доехать до Ярославля. Он командовал Лубенским полком почти 6 лет; в это время на его месте всякий дошлый полковой командир составил бы себе огромное состояние. Некоторые из коротких приятелей Граббе сложились и доставляли ему годовое содержание, без чего он решительно не имел чем существовать в Ярославле».13

В дневнике Н. И. Тургенева есть запись от 14 марта 1822 г.: «Но где, как и чем будет жить Граббе?».14 Существование в Ярославле — это не только безденежье, но и бездеятельность, что для Граббе оказалось невыносимо. Прошел год. В апреле 1823 г. Павел Христофорович обратился к Александру I с всеподданнейшим письмом, где, в частности, писал: «Бывают времена, Государь, в которые немилость царей есть только несчастие. В ваше же — она и стыд. В сию эпоху славы и благоденствия Вами покоющейся и во всяком благе возрастающей России быть отверженным, как негодное орудие, в полном обладании всех душевных и телесных сил, с живейшим рвением ко всему полезному, с готовностью на всякую по мановению Вашему опасность и на всякий труд, с непритворною и пламенною в сердце и уме к Вам приверженностью быть отринуту есть великое несчастье, — дерзаю выговорить, Государь, несчастие, мною не заслуженное».15

В июне Граббе получил депешу из Главного штаба и немедленно выехал из Ярославля в Петербург. 30 августа он определен младшим полковником в Северский конно-егерский полк, где командиром был С. Р. Лепарский. В РГВИ сохранился интересный документ: «Справка о службе Исправляющего должность Ревельского Военного Губернатора и Командующего войсками в Эстляндии расположенными Генерал-Адъютанта Граббе 1-го» с пометой: «Доложено Его Величеству 4 сентября 1855 г.».

События службы Граббе периода 1821—1823 гг. излагаются в справке следующим образом (публикуется впервые):

«...в 1817 году назначен командиром Лубенского Гусарского... полка.

4 марта 1822, за несоблюдение порядка службы отставлен от оной.* 30 августа 1823 вновь определен в бывший Северский Конно-егерский полк.**

____

* Состоявшееся по сему предмету Высочайшее повеление было включено прямо в представленный проект Высочайшего приказа, и кроме сего никакой особой переписки в делах Инспекторского Департамента не имеется.

** Повеление это, подобно как и при оставлении от службы, включено в проект приказа по записке, подписанной Вице-Директором Инспекторского Департамента о внесении в приказ нескольких назначений, в том числе об определении вновь на службу Граббе с чином Полковника...».16

Н. И. Тургенев записал в дневнике 30 августа 1823 г.: «Граббе определен на службу, но не сделан командиром того полка, в который он определен. Это его огорчает и бесит».17

Вяземский писал в письме А. И. Тургеневу (30 августа 1823 г., Москва): «Сейчас сказывали мне, что Граббе назначен в какой-то Северский полк...».18

С. Н. Чернов, подробно изучавший переписку Граббе и Якушкина, сделал заключение: «Как бы то ни было, но судьба Граббе была решена: он был назначен в полк Лепарского под его строгий надзор. Едва ли он не хотел отклонить сделанное назначение. По крайней мере, отзвуки такого настроения можно усматривать в его письме к И. Д. Якушкину от 25 сентября 1823 г.: „Совету твоему и благоразумию, любезнейший Иван Дмитриевич, я не усомнился последовать. Я на пути в Лебедин и дней через восемь там непременно буду. Что там сделаю, решат обстоятельства и данные на мой щет приказания”. Выходит, что Граббе искал „совета” и „благоразумия” у Якушкина и получил — принять назначение и, не медля, ехать к месту новой службы, где, если ее условия фактически окажутся непереносимы, подать прошение об отставке или увольнении».19

Друзья, принимавшие участие в судьбе Граббе, были рады благополучному исходу истории, хотя и понимали, что продолжать деятельность как член тайной организации он в данной ситуации не сможет.

Сохранилось письмо П. Я. Чаадаева (из Милана, 1825 г.) И. Д. Якушкину, в котором мы находим просьбу к адресату: «Вот еще про кого прошу тебя сказать, что можно, про кн‹язя› Ивана, про Пушкина, про Граббе».20

Якушкин ответил: «Граббе скоро после твоего отъезда принят в службу в Северский конно-егерский полк; на-днях он женился на Скоропадской, дочери богатой помещицы в Хохландии; свадьба, как говорят, стала 50 тысяч; по последнему его письму он кажется очень счастлив.

Пушкин живет у отца в деревне; недавно я читал его новую поэму „Гавриилиаду”, мне кажется, что она самое порядочное произведение из всех его эпических творений и очень жаль, что в святотатственно-похабном тоне».21

Вероятно, ни Граббе, ни Пушкин не предполагали о существовании подобных писем. И тем не менее Пушкин, будучи в ссылке в Михайловском, имел достаточно полное представление о положении Граббе. Кто сообщил? Вяземский? Пущин? Пушкин оценил в ту пору поступок Граббе, т. е. его письмо к царю, как унижение перед правительством. Жизнь покажет, что унижение Граббе было разумным компромиссом, сохранившим обществу, государству талантливого, честного человека, о делах которого декабрист М. С. Лунин, находясь в Сибири на поселении, писал в 1840 г.: «Правительству недостает людей, потому что ему самому недостает принципов. Отметим, что частичными успехами, достигнутыми недавно, оно опять-таки обязано двум членам Тайного общества, служащим в Кавказской армии».22

Два члена Тайного общества — это П. Х. Граббе и Н. Н. Раевский-младший. В 1840 г. генерал-лейтенант П. Х. Граббе — командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории, а Н. Н. Раевский — начальник Черноморской береговой линии.

Граббе и Раевский-младший были знакомы, очевидно, еще со времен 1812 г. Именно Раевскому было суждено представить Пушкину Граббе. О том, как это произошло, мы знаем из рассказа самого Павла Христофоровича.

В 1873 г. издателю «Русского архива» удалось уговорить его опубликовать в журнале фрагменты из записных книжек, и вскоре читатели смогли познакомиться с воспоминаниями Граббе с 1812 г. о встречах с И. А. Крыловым и А. С. Пушкиным.

Встречи с Крыловым и Пушкиным произошли в январе 1834 г. в Петербурге, куда Граббе приехал по делам службы. Запись о впечатлениях от этих встреч была им сделана в ноябре 1836 г. в Белгороде. Рассмотрим фрагмент текста, в данном случае наиболее важный для нас: «Дня через два потом, сидя в Демутовом доме, у Н. Н. Раевского, я изъявил сожаление, что не знал еще лично Пушкина. Он жил неподалеку. Раевский послал его просить, и к живому удовольствию моему Пушкин пришел. Мы обедали и провели несколько часов втроем. 12-й год был главным предметом разговора. К досаде моей Пушкин часто сбивался на французский язык, а мне нужно было его чистое, поэтическое Русское слово. Русской плавной свободной речи от него я что-то не припомню; он как будто сам в себя вслушивался. Вообще, пылкого, вдохновенного Пушкина уже не было. Какая-то грусть лежала на лице его. Он занят был в то время историею Пугачева и Стеньки Разина: последним, казалось мне, более».23

Десять лет назад Граббе арестовали по месту службы в с. Полошки Черниговской губернии, привезли в начале января 1826 г. в Петербург. О смелом поведении Павла Христофоровича на допросах следственной комиссии, проявленных им выдержке, чувстве собственного достоинства, находчивости скоро стало известно и декабристам, и в обществе.

Из воспоминаний декабриста А. Е. Розена: «Чернышев, как главный труженик в комиссии, вероятно, от усталости, от утомления, от нетерпения забывался иногда в своих замашках, выходках и угрозах, так что П. Х. Граббе был вынужден сказать ему правду, за что по оправдании судом оставлен был в крепости под арестом на шесть месяцев за дерзкие ответы, данные комиссии».24

А. С. Стурдза (публикуется впервые): «При восшествии на престол Николая I, Граббе был замешан в ложном политическом тайном обществе и привезен в Петербург, где посажен в Петропавловскую крепость, в которой просидел несколько месяцев: но оказалось, что он только смутно знал о существовании общества, а участия его в нем не могли доказать. Сверх того, в Следственной Комиссии он говорил резко и смело, даже раз временщик Чернышев сказал ему дерзость, Граббе засвидетельствовал всем присутствием, что пока полковник не осужден, закон не дозволяет с ним такое обращение, но осуждение же виновного, обращение зависит от личных свойств и степени чувств честности того, который в положении оскорблять, пользуясь своей безнаказанностью. Это столкновение имело последствием обратить себе поименованной личности в непримиримые заклятые враги».25

По Высочайшему повелению Граббе 4 месяца содержался в Динаминдской крепости, 19 июля 1826 г. освобожден и возвращен в свой полк.26

В одной из последних записных книжек Павла Христофоровича Граббе есть удивительной глубины строки, навеянные размышлениями о пережитом. Вообще очень осторожный в дневниковых записях (жизнь научила: не менее двух раз ему пришлось уничтожать свои бумаги, так погибли дневники и почти вся переписка до восстания 14 декабря 1825 г.), 23 февраля 1861 г. Павел Христофорович записал: «Тишина, одиночество, бой стенных часов, при других обыкновенно неслышный, мысль, что при семействе, каково мое (четыре сына, три дочери и племянница, дорогая как дочь), — можно остаться так совершенно одному, так сильно подействовала на меня, что мне сделалось тошно... И выражение „тошно” стало мне вдруг понятно не как поэтическое, но физическое ощущение. И затем ряд воспоминаний из моей полной переворотами жизни. Между прочим, почему я не испытывал прежде ничего подобного, когда еще при Александре I-ом был в заточении, при Николае с первых дней его вступления на престол, привезенный в Петербург, сначала на гаубтвахте, потом в подвале Зимнего дворца, оттуда взаперти в Инспекторском Департаменте и, наконец, в Динамюндской крепости? Позже, уже генерал-адъютантом, под судом и с часовыми при квартире, я, повторяю, не испытывал ничего подобного. То была борьба!».27

Пушкин фиксировал все, что касалось движения декабристов, не упускал случая вступить в беседу с причастными к заговору. Пушкин знал, что Граббе известно многое. Возможно, имея это в виду, поэт и нашел необходимым откликнуться на приглашение Раевского.

Вчитаемся в заключительные строки рассказа Павла Христофоровича: «Вот как мне случилось видеться с Пушкиным и Крыловым. Второй приезжал ко мне, первый у меня обедал. Не ранее, как через два года, в Белгороде, я вспомнил, что не был ни у того, ни у другого с визитом. Сам пораженный этой странностью и отыскивая причины, я не открыл другой, кроме привычки смотреть на обоих, как на исторические лица, против которые соблюдение общественных приличий не приходило мне в голову».28

Эти размышления относятся, очевидно, к записи, которую Граббе сделал в октябре 1837 г. в Белгороде: «В это время из тесного круга близких мне людей убыли еще двое: Лепарский и Шиллинг-Канштадт. Первый оставил землю для общей, неизвестной обители в Петровском Заводе, в Сибири; другой умер в Петербурге. Тот редкой добродетели, этот хороший, умный и ученый человек. Того оплачут несчастные, утратившие в нем нежного, неутомимого покровителя; об этом пожалеют счастливые, потерявшие в нем всегда веселого и умного собеседника. ... В начале этого года умер безвременною смертью незаменимый Пушкин. Он убит на дуэли с каким-то Дантесом. С ним замолк чистейший народный отголосок Русской поэзии».29

Итак, встреча в «Демутовом доме» была не единственной.

И здесь надо иметь также в виду, что Граббе, не ведя прямой переписки со своими друзьями, декабристами И. Д. Якушкиным и М. А. Фонвизиным, более чем два десятилетия состоял в регулярной переписке с тещей И. Д. Якушкина Н. Н. Шереметевой и несколько лет получал корреспонденцию от С. Р. Лепарского, бывшего своего командира по Северскому полку, в 1827—1837 гг. коменданта Нерчинских рудников и Читинского острога.30

Письма, бумаги П. Х. Граббе имеются в личных архивах его друзей и сподвижников. Необходимо продолжить их изучение.

Т. В. Ковалева

________
Сноски

1. Русский архив. 1874. № 1. С. 139—140.

2. Пушкин А. С. Письма / Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского. Т. 1: 1815—1825. М.; Л., 1926. С. 395.

3. Переписка А. С. Пушкина: В 2 т. М., 1982. Т. 1. С. 196.

4. Из памятных записок графа Граббе: 1812-й год // Русский архив. 1873. Кн. 1. С. 416—482; 796—804.

5. Чернов С. Н. Из истории борьбы за армию в начале 20-х годов XIX века // Чернов С. Н. У истоков русского освободительного движения. Саратов, 1960. С. 193.

6. РГВИА, ф. 62, оп. 1, № 50, л. 3—4.

7. Стурдза А. С. Биографии разных лиц, при которых мне приходилось служить или близко знать: Павел Христофорович Граббе // ОР РГБ, ф. 178 — музейное собрание, № 4629, л. 14.

8. Записная книжка графа П. Х. Граббе. М., 1888. С. 479.

9. Декабрист Н. И. Тургенев: Письма к брату С. И. Тургеневу. М.; Л., 1936. С. 211.

10. РГВИА, ф. 395, оп. 60, № 3417.

11. Лотман Ю. М. П. А. Вяземский и движение декабристов // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1960. Вып. 98. С. 84. Вяземский был знаком по Варшаве, где он служил с начала 1818 г., и с братом Павла Христофоровича Петром Христофоровичем Граббе, офицером лейб-гвардии Литовского полка.

12. Русский архив. 1875. Кн. II. С. 443.

13. Якушкин И. Д. Записки, статьи, письма. М., 1951. С. 52.

14. Архив братьев Тургеневых. Вып. 5: Дневник и письма Николая Ивановича Тургенева за 1816—1823 годы. Пг., 1921. С. 318.

15. Чернов С. Н. Из истории борьбы за армию в начале 20-х годов XIX века. С. 255—256.

16. РГВИА, ф. 395, оп. 291, № 189, л. 5—6.

17. Архив братьев Тургеневых. Вып. 5. С. 357.

18. Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 2: Переписка князя И. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. СПб., 1899. С. 342.

19. Чернов С. Н. Из истории борьбы за армию в начале 20-х годов XIX века. С. 258.

20. Якушкин И. Д. Записки, статьи, письма. С. 239.

21. Там же. С. 242.

22. Лунин М. С. Письма из Сибири. М., 1987. С. 146.

23. Граббе П. Х. Из памятных записок... (писано в ноябре 1836 г.) // Русский архив. 1873. Кн. 1. С. 782—787.

24. Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 155.

25. Стурдза А. С. Биографии разных лиц, при которых мне приходилось служить или близко знать: Павел Христофорович Граббе // ОР РГБ. ф. 178 — музейное собрание, № 4629, л. 15.

26. Декабристы: Биографический справочник. М., 1988. С. 58.

27. Записная книжка графа П. Х. Граббе. С. 736.

28. Граббе П. Х. Из памятных записок... (писано в ноябре 1836 г.). С. 787.

29. Там же. С. 795—796.

30. В архиве П. Х. Граббе сохранились письма к нему С. Р. Лепарского за 1832—1835 гг. — РГВИА, ф. 62, оп. 1, № 14.