8
От Ермолова замечательное.
Ответ 2 февр. 1840 г. [22 - Эта строчка написана рукой П. X. Граббе.]
Любезнейший Павел Христофорович. Неужели не досадуешь на себя, что со времени отъезда на Линию, ты не слова не написал мне, ниже не вздумал порадовать меня твоим успехам, равно примечательными, как предприимчивостью, твердостию и самим исполнением. Донесения Твои получены во время пребывания здесь Государя, и ему угодно было о действиях твоих пересказать мне, со всею подробностию, не упустить не малейшего обстоятельства.
Я сообщу тебе примечательнейшие места рассказа, собственно до тебя касающиеся: «Граббе познакомившись с краем приехал в Петербург, мы обо всем с ним переговорили и он вполне исполнил мои ожидания», далее продолжая сказал: «Граббе не тот человек, который, взявшись за предприятие, когда-либо отстал от него». Хвала тебе и отдавая справедливость заключил сими словами: «Он в последствии будет отличнейшим Главнокомандующим».
Надеюсь, любезнейший друг, что тебе приятно будет узнать об этом и думаю, что о сем не сказали бы тебе и самые приближенные его; я же кому мог рассказал о сем, ибо со мною не может иметь места une conversation confedentielle*, следовательно нет тайны!
Вероятно, никому, сей Государя отзыв, не мог быть столько приятным, как мне, но я виноват только в том, что замедлил сообщить тебе оный, и признаюсь, что ты хоть несколько строк напишешь о себе. Не правда ли, что подобные слова Государя лестнее самих наград, тебе предоставленных.
Теперь приступаю к различным просьбам, которые прошу выслушать с терпением.
К тебе отправляющийся полковник князь Голицын, податель письма сего, хотя известный тебе, убедительно просил меня рекомендовать его в твое расположение. Ты знаешь его как умного человека и храброго офицера, и я прибавлю к тому, что в бытность его в Грузии в мое время, я во всех отношениях был им совершенно доволен. И, надеюсь, что он служить будет отлично, а потому, в том не посмею усумниться, чтобы он не нашел в тебе начальника готового быть ему полезным и желающим направить его обстоятельства.
Покойного С.Пбургского Почт-директора Булгакова жена просила меня о воспитаннике Константине Зубкове, служащем в Кабардинском Егерском полку, чтобы я написал тебе о нем и желание ея заключается в том, чтобы произведен он был в офицеры. Я только привожу его на память, а далее определит твоя справедливость. Последняя просьба есть, собственно, моя, и много меня занимающая, которую, кажется, не трудно тебе исполнить, но прежде хочу чтобы по дружески сказал ты мне свое мнение.
Меньшой из сыновей моих, имеющий хорошие умственные способности, учится так лениво, что не сделает успехов которые бы, в положенные для принятия в учебные заведения годы, дали ему возможность выдержать экзамен, для поступления во оныя установленный, почему хочу определить его в войско под твоим начальством. Ты сделаешь мне величайшее одолжение, и, конечно, благодеяние для него, если не откажешь мне принять его и поручить строгому из Командиров. Вот мои условия, буде таковые позволительны, когда испрашивается милость. Ускорить производство его в унтер офицеры, но далее офицерский чин он не должен иначе заслужить как отличною храбростию и совершенною годностию. Jene dua non. Я желаю, чтобы он достал его не по благоволению к нему (то есть ко мне), но за труды, и это при недостатке других дарований, будет большим ему удовлетворением. Опасностей я за него не страшусь и самая смерть излишне не огорчит меня, ибо, вразумляя его, как и других братьев, я не мог внушить того прилежания к наукам, того стремления проложить себе путь трудами и усилиями и потому не почитаю его достойным равной с иным участи и со стороны моей равного о нем попечения. Теперь он учится в институте Лазаревых и там отзываются с похвалою на счет его поведения и при всей лености у него будут мелочные познания, каковые между большой частью армейских офицеров не весьма обыкновенные.
Недавно писал я тебе о здешних студентах, добровольно отправившихся служить солдатами под твоим начальством. Не знаю, почему воспитанник мой, не имеющий преимуществ породы, должен пользоваться большими на службе выгодами, особенно же когда они, несравненно большие, оказали в науках успехи и могли сделаться людьми полезными.
Ожидаю твоего ответа.
Поздравляю с наступившим новым годом, желаю от души, чтобы он был для тебя столько же счастливым, как прошедший и столько же благожелательные были твои успехи. Продолжи мне прежнее твое расположение, а я всегда одинаково почитаю тебя и уважаю.
Твой Ермолов
4 генваря 1840 Москва.

10
Грустно мне было уехать отсюда, не видевшись с тобою, почтенный Павел Христофорович, давно не было от тебя известия и только то знал и что ты не здоров, что еще умножало досаду, что мы так расстались. Напиши мне, когда отсюда выедешь, а я отвечать тебе буду в Полтаву. Прощай, обнимаю тебя как друга, как брата.
Ермолов [23 - Письмо без даты, но судя по расположению среди других писем, его можно датировать после 10 февраля, но до 10 марта 1840 г.]

12
Почтенный Павел Христофорович
В числе войск от здешнего корпуса отправляющего к тебе идет молодой офицер барон Баде, родственник хорошего моего знакомого. Сделай мне одолжение, приласкай его как весьма порядочного молодого человека и потому, что горит желанием быть употребленным под твоим начальством. Я не только не дал ему надежды, говорил напротив, что скорее предположить должно, что сделать это будет для тебя затруднительно.
Вчера прибыл из Пбурга Головин и ни с кем не видевшись отправился для свидания с братом в окрестностях Москвы; вероятно скоро возвратится. Плохо ему было жить до приезда в Пбург фельдмаршала, но лишь появился он, тотчас переменилось его положение, все пошло успешнейшим образом, представления все утверждены, и за самое преобразование внутреннего в Грузии управления, в котором как говорят, он участвовал немного более, разве тем только, что сидел в Комитете и согласился с предложением, вероятно, не возражая.
Итак, любезнейший Павел Христофорович, он к Вам отправляется в великих победах. Надобно в числе Пенатов поставить образ могущественного воеводы.
Непонятною его силою даются способности служащему, ею творятся люди государственные или, по крайней мере, беспрекословно принимаются за таковых. Положение неисповедимо! К содержанию Головина прибавлено по 25 т рублей в год и он едва ли не сравнен с Главнокомандующим.
Теперь по доверенности, в которую он облечен, ожидать можно, что дела Ваши не встретят ни малейших затруднений, а собственно им произведенные присовокупятся к числу чудес.
Что делает Ваш Раевский, готовящийся стать на чреду Главнокомандующих, здесь слухи, что он имеет случай сделаться самостоятельным и что будто и сам ты рад от него избавиться. Это принадлежать будет к числу чудесных распоряжений, принявших начало в обширных соображениях Воронцова.
Прости, что заболтался, у тебя нет лишнего времени счислить пустяки.
Будь благополучен, чего от души желает истинно почитающий
Твой Ермолов.
12 апреля 1840 Москва.

14
От Ермолова [25 - Эта строчка написана рукой П. X. Граббе.]
Москва 17 ф‹евраля› 1841.
Почтеннейший Павел Христофорович.
Три дни назад писал к тебе с Г. Бибиковым, которого любимая мысль была служить в твоих войсках и вкратце, предварительно уведомил, что вскоре пришлю на службу одного из моих воспитанников.
Теперь, позволю об этом объясниться несколько пространнее.
Мальчику, посылаемому, только 16 лет, и в ребячестве оказывал он лучшие умственные способности, нежели обнаружились впоследствии, хотя, впрочем, и теперь нельзя назвать его глупым. Молодость его не была пренебрежена, ибо он учился с другими детьми моими, а когда они поступили в артиллерийское училище, он отдан был в институт Лазаревых в Москве, где начальником, служившим прежде в артиллерии офицер весьма хорошо мне знакомый, имел о нем особенное попечение, где наблюдал за ним инспектор классов, известный профессор, приятель мой, но на всё это не взирал, и на требование более четырех лет в Институте, он только что перешел из самого низшаго класса, куда поступают ребята и то не за успехи, но единственно потому, что неловко было оставить между детьми болвана толстого и большого роста. В нем леность непреодолимая и отвращение к наукам, которого ничто, ни самое наказание победить не сильно. Трудно поверить, что он и того не знает, что пять лет назад было ему какое ни будь втолковано. Словом сказать, что я в жизни моей не встречал животного более упрямого и бесчувственного. Я ничем не мог его устыдить, не видел ни разу покрасневшим.
Суди, любезнейший друг, как отец, утешающийся детьми своими, что я должен чувствовать все низкие его свойства, делающие его достойным украшением виселицы. Какие различные чувства вселяют в меня другие мои дети, с отличными успехами учащиеся в Петербурге, где один из них выйдет офицером годом прежде него. Это бывает в училище, по установленному порядку классов.
Сделай милость, любезнейший Павел Христофорович, определи его в службу на праве вольноопределяющихся. Я боюсь, чтобы дружба твоя ко мне не была виною излишнего к нему снисхождения, которого по истине он не достоин. Но я должен думать, что тебе легче последовать врожденному твоему чувству справедливости.
Определи его в Тенгинский полк, который чаще в деле с горцами, ибо ему осталась единственная надежда все достать службою и храбростию. Надежда, конечно, основательная, ибо есть офицеры равного с ним невежества и между тем даже полезные.
Велика милость твоя будет, если чрез некоторое время он произведен будет в унтер-офицеры. Это много облегчит его службу, но я почитаю необходимым, чтобы он послужил рядовым. Хотя бы даже несколько долее, чтобы не могли того почесть несправедливым предпочтением. Твоего благоусмотрения и я уверен, что если представится случай, где он усердием и храбростию обратит на себя внимание начальника и поведения его заслуживать будет одобрения, Ты, конечно, наравне с другими, представишь его к производству в офицеры. Это не будет тогда нарушением справедливости и порядка.
Не знаю, почему наименовал я Тенгинский полк для определения его, не лучше ли будет который ни будь из линейных батальонов в крепостях на берегу Черного моря. Там скорее схватка с неприятелем. Не устрашусь я если выгоды по службе купит он ценою величайших опасностей. Таков должен быть его жребий – по рождению, по свойствам же его. Это одно может отблагодарить его в глазах моих. Ты легко уразумеешь, почтеннейший друг, что к подобному существу не могу я иметь чувств нежного родителя.
Я угадываю, что ты поручишь его кому ни будь из начальников, но при сем случае подтверди, чтобы смотрели за ним внимательно и строго. Можно внушить этому начальнику, чтобы он отдал его на руки хорошего фельдфебеля, у которого мог бы он жить, дабы вместе с другими не быть в артели.
Прочим моим воспитанникам, хорошо весьма учащимся, и заслуживающим одобрения поведением их, я не хотел дать права именоваться моею фамилиею, но при определении в Артиллерийское училище, Великий Князь то приказал, и потому они Ермоловы, впрочем, из купцов московских 2-й гильдии. Но этому несправедливо было бы дать равные права с людьми имеющими достоинство, и не желая краснеть за существо, доселе заслуживающее единое презрение, я в свидетельстве о происхождении его называю его Горским. Будет хорош и под этим именем, я не прочь делать ему добро!
Теперь же для содержания его, когда будет солдатом и в звании унтер-офицерском, достаточным полагаю ему в год триста рублей ассигнациями. Хочу, чтобы познакомился он с нуждою, и научился быть бережливым, что впоследствии будет для него необходимо. Если далее будет он офицером, я положу ему капитал, из которого проценты будут обращаемы на его содержание, и оно будет достаточным хотя бы и для хорошего армейского офицера.
Деньги мною полагаемые и вскоре доставлю к тебе по почте, теперь же даю ему то, что нужнее ему в дороге. Жалею, что при занятиях твоих я наложил на тебя нелегкую заботу, и сверх того мучу тебя мелочными подробностями. Но того о чем я прошу тебя для меня никто не сделает, ибо почти уже никого не осталось у меня из ближних моих и если есть еще желающие мне добра, они бессильны и совершенно не могут ничего. Ты, устроив будущность его, сделаешь благодеяние и оно достойно души твоей!
Прощай. Будь благополучен, да споспешествует тебе счастье!
Душевно преданный Ермолов
17 февраля 1841 Москва.