ЯКОВ ДОЛГОРУКИЙ

(дума)
     
Корабль летел, как на крылах,
Шумя уныло парусами,
И, зарываяся в волнах,
Клубил их и вздымал буграми.
Седая пена за кормой
Рекой клубящейся бежала
И шум однообразный свой
С ревущей бурею сливала.
     
На шканцах шумною толпой
Стояли с пленниками шведы;
Они летели в край родной
С отрадной вестию победы.
Главу склонив, с тоской в очах
И накрест опустивши руки,
На верхней палубе, в мечтах,
Сидел отважный Долгорукий.
     
Он говорил: "Родной земли
Уже не зреть страдальцу боле;
Умру, как изгнанник, вдали
Умру, с бесславием, в неволе.
В печальном плене дни влача,
Вотще пылаешь славой дедов;
Увы, не притупить меча
Тебе о кости грозных шведов!
     
Уж для меня, как битвы знак,
Не загремят в полках литавры,
И не украсят мой шишак
Неувядаемые лавры.
Не буду я, служа добру,
Творить вельможам укоризны,
И правду говорить Петру,
Для благоденствия отчизны...
     
Ах, лучше смерть в седых валах,
Чем жизнь без славы и свободы;
Не русскому стенать в цепях
И изживать без цели годы!"
Так пел герой. Меж тем в дали
Уже сияли храмов шпицы,
Чернелись берега земли,
И стаями неслися птицы.
     
Вот видны башни на скалах;
То Готенбург на бреге диком -
И шведы, с пламенем в очах;
Приветствуют отчизну криком!
Подняв благоговейный взор
И к небу простирая длани,
В слезах благодарит постор
И бога вод, и бога брани.
     
Вокруг него толпы врагов,
Молясь, упали на колена...
Бушует ветр меж парусов,
Корабль летит, клубится пена.
И груди шведов орошают;
Они отцов, сестер, детей
Уже в мечтаньях обнимают...
     
Вдруг Долгорукий загремел:
За мной! Расторгнем плен постыдный.
Пусть слава будет наш удел,
Иль смертию умрем завидной!.."
[Сверкнул в руке его] булат,
Пал неприятель изумленный -
И завоеванный фрегат
Помчался в Ревель покоренный.

Меншиков в Березове

В краю, где солнце редко блещет
На мрачных небесах;
Где Сосва в берег с рёвом плещет,
Где воет ветр в лесах.
Где снег лежит две трети года,
Как саван гробовой,
И полумёртвая природа
Чуть оживляется весной.
Где царство вьюги и мороза,
Где жизни нет ни в чём,
Чернеет сумрачно берёза
На берегу крутом.

Будь ласков, дедушка, ко мне:
Скажи, над чьей простой могилой
Стоит под елью в стороне,
К земле склонившись крест унылой?
Сугробы снега занесли
Пустынный холм и всё кладбище,
Там церковь новая вдали,
Тут обветшалое жилище.
С могилки две стези бегут:
Одна бежит по косогору
В убогий нищеты приют,
Другая змейкой вьётся к бору...
Не в сих местах мой край родной:
Я на чужбине здесь, я в ссылке;
Скажи мне, дедушка седой!
Чей прах почиет в той могилке?
- Как ты из дальней стороны
В сей край изгнанные судьбою,
Под той могилою простою
Отец и дочь схоронены.
Отец, как здесь болтали тайно,
Был другом мудрого Петра.
.........................
(Любил уединенье он)
Склоняся на руку главой,
Угрюмый, мрачный и безмолвный
Он часто позднею порой,
Сидел на паперти церковной.
............................
(Тут познакомился я с ним,
Он подал мне на дружбу руку.)

МИНИХ

Сидел лишь Миних одинок
И, тайною тревожим думой,
С презрением, как Порок,
Глядел на деспота угрюмо.

НАЛИВАЙКО

<Отрывки из поэмы>

«Не говори, отец святой,
Что это rpex! Слова напрасны:
Пусть грех жестокий, грех ужасный...
Чтоб Малороссии родной,
Чтоб только русскому народу
Вновь возвратить его свободу, —
Грехи татар, грехи жидов,
Отступничество униатов,
Все преступления сарматов
Я на душу принять готов.
Итак, уж не старайся боле
Меня страшить. Не убеждай!
Мне ад — Украйну зреть в неволе,
Ее свободной видеть — рай!..

Еще от самой колыбели
К свободе страсть зажглась во мне;
Мне мать и сестры песни пели
О незабвенной старине.
Тогда, объятый низким страхом,
Никто не рабствовал пред ляхом;
Никто дней жалких не влачил
Под игом тяжким и бесславным;
Козак в союзе с ляхом был
Как вольный с вольным, равный с равным.
Но всё исчезло, как призрак.
Уже давно узнал козак
В своих союзниках тиранов.
Жид, униат, литвин, поляк,
Как стаи кровожадных вранов,
Терзают беспощадно нас.
Давно закон в Варшаве дремлет,
Вотще народный слышен глас:
Ему никто, никто не внемлет.
К полякам ненависть с тех пор
Во мне кипит и кровь бунтует.
Угрюм, суров и дик мой взор,
Душа без вольности тоскует.

Одна мечта и ночь и день
Меня преследует, как тень;
Она мне не дает покоя
Ни в тишине степей родных,
Ни в таборе, ни в вихре боя,
Ни в час мольбы в церквах святых;
„Пора! — мне шепчет голос тайный. —
Пора губить врагов Украйны!"

Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной —
Я это чувствую, я знаю...
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!»

2

Забыв вражду великодушно,
Движенью тайному послушный,
Быть может, я еще могу
Дать руку личному врагу;
Но вековые оскорбленья
Тиранам родины прощать
И стыд обиды оставлять
Без справедливого отмщенья –
Не в силах я: один лишь раб
Так может быть и, подл и слаб.
Могу ли равнодушно видеть
Порабощенных земляков?..
Нет, нет! Мой жребий: ненавидеть
Равно тиранов и рабов.

Конец 1824 — март 1825