Отпраздновавъ именины жены, мы на завтра же пустились въ Петербургъ; разставанье наше на этотъ разъ было особенно печально, потому что, не высказываясь прямо, каждый изъ насъ чувствовалъ въ глубинѣ души невольное сомнѣніе, что едва ли намъ предстоитъ въ будущемъ возобновить наши дружескія встрѣчи и сожительство. Зима прошла для Поджіо чрезвычайно тяжело: онъ безпрестанно хворалъ; его легочный катарръ то и дѣло обострялся и утомлялъ дѣятельность старчески перерожденнаго сердца до такой степени, что ему приходилось совсѣмъ плохо; въ январѣ одно время положеніе было таково, что лечившій врачъ предупредилъ семью о возможности близкой смерти. Письма отъ него приходили все рѣже и рѣже, и по ихъ содержанію нельзя было не видѣть, что всѣ политическіе и общественные интересы отошли для него на задній планъ, а всѣ мысли его сосредоточились на печальной участи, ожидающей его жену и дочь. Но тутъ ему нежданно-негаданно судьба улыбнулась: въ его дорогую Варю, 17-лѣтнюю дѣвушку, влюбился молоденькій русскій офицеръ, зимовавшій по болѣзни во Флоренціи, и сдѣлалъ ей предложеніе; дочери онъ нравился и имѣлъ независимое состояніе, а потому Поджіо не только безпрепятственно, но и съ большой радостью согласился на этотъ бракъ, ибо теперь онъ могъ умереть спокойно, зная, что послѣ него жена и дочь будутъ имѣть и естественнаго защитника, и обезпеченныя средства. Это счастливое событіе сняло самый мучительный грузъ съ его души и скрасило послѣдніе мѣсяцы его жизни. Теперь у старика оставалось послѣднее его завѣтное желаніе -- сложить свои кости въ Россіи подлѣ своего друга и товарища Волконскаго, и онъ настоялъ на томъ, чтобы, лишь только весна наступить въ Россіи, его перевезли въ черниговскую губернію; тамъ же должна была совершиться и свадьба его дочери. Отговорить его отъ этого переѣзда не было никакой возможности; онъ торопилъ жену укладкой вещей и, при первыхъ извѣстіяхъ объ установившейся веснѣ въ Россіи, онъ съ большими мученіями пустился въ дорогу и полуживой добрался до села Воронки. До чего онъ сомнѣвался самъ въ возможности благополучнаго окончанія этого путешествія -- видно изъ послѣдняго письма его ко мнѣ, въ которомъ онъ высказываетъ это прямо, и прощаясь со мной какъ на смертномъ одрѣ, заканчиваетъ словами:
       "Прощайте, любезный другъ; мое душевное вамъ спасибо за ваше постоянное расположеніе и дружбу; немногіе меня дарили такими доводами неизмѣнныхъ и постоянныхъ чувствъ. Награди васъ вся совѣсть ваша".
       Однако кое-какъ ему удалось добраться до Россіи и дотащиться до знакомой усадьбы Воронки; это дало ему большое нравственное успокоеніе, ибо всѣ его предсмертныя желанія были исполнены. Выбранная имъ для себя могила находилась рядомъ подлѣ дорогихъ ему могилъ стариковъ Волконскихъ, съ которыми онъ дружно дѣлилъ тяжелые годы своей сибирской каторги и поселенія, и была тутъ же -- въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ дома, гдѣ онъ собирался умирать; не любя никому быть въ тягость при жизни, онъ былъ доволенъ, что и послѣ смерти онъ не принесетъ своей семьѣ большихъ хлопотъ съ погребеніемъ его тѣла, съ какими оно было бы сопряжено въ случаѣ смерти въ чужой странѣ. Доволенъ былъ онъ и тѣмъ, что владѣлица усадьбы -- дочь Волконскихъ (тогда -- Рахманова, по своему третьему мужу), любившая его какъ родного, облегчитъ уходъ за нимъ женѣ и дочери во время его агоніи и своимъ дружескимъ участіемъ поможетъ имъ скорѣе перенести тотъ періодъ остраго горя и сиротливаго одиночества, какого онъ не могъ не предвидѣть при другой обстановкѣ. Наконецъ, если онъ самъ, привыкши на своемъ вѣку къ бѣдности и всякимъ лишеніямъ, не давалъ никакого значенія житейскимъ удобствамъ, то его маленькая семья не могла не чувствовать и не радоваться за него, что благодаря переѣзду въ Воронки, эти послѣднія недѣли его жизни были обставлены полнымъ комфортомъ и такою широкою возможностью удовлетворить всѣ желанія умирающаго, какая была бы немыслима при ихъ денежныхъ средствахъ и въ жалкихъ условіяхъ дешевенькихъ меблированныхъ квартиръ Флоренціи. Рахманова была женщина очень богатая, и домъ ея былъ полонъ какъ чаша.
       Но все это были лишь успокоенія нравственнаго свойства; жизненный же недугъ продолжалъ додѣлывать быстро свою сокрушительную работу и сдѣлалъ такіе успѣхи, что въ концѣ мая, когда я, покончивъ свои петербургскія занятія, гостилъ въ тверскомъ имѣніи у родныхъ моей жены, получена была мной депеша отъ жены Поджіо съ извѣстіемъ, что больному совсѣмъ плохо. Мы съ женой собрались въ нѣсколько дней и, увѣдомивъ о своемъ пріѣздѣ въ Воронки, отправились черезъ Москву, Курскъ -- и на предпослѣдней станціи передъ Кіевомъ нашли высланный для насъ экипажъ, который, послѣ двухъчасовъ ѣзды, доставилъ насъ въ усадьбу Рахмановой въ 11-мъ часу утра. Меня провели тотчасъ же въ просторную комнату, которую занималъ Поджіо, и я увидѣлъ его полулежавшимъ въ большомъ и глубокомъ креслѣ, обложеннымъ подушками. Онъ встрѣтилъ меня словами:-- "Ну, такъ и есть! Я узналъ вашу походку, когда вы шли по залѣ, и сказалъ женѣ: это, навѣрное, онъ!" -- Видимо, онъ меня очень поджидалъ и съ обычной, прежней его горячностью обрадовался намъ обоимъ; но внѣшній его видъ, общій отекъ, затрудненное дыханіе при безпрерывномъ кашлѣ и особенно весьма ослабленная дѣятельность сердца слишкомъ явно указывали, что силы для борьбы съ болѣзнью приходили къ окончательному истощенію, а вскорѣ сдѣланное мною медицинское изслѣдованіе открыло еще присутствіе затянувшагося воспалительнаго процесса въ лѣвомъ легкомъ и начинавшійся отекъ праваго. Словомъ, смерть стояла у изголовья, но возбужденный и обрадованный нашимъ пріѣздомъ, Поджіо еще весь этотъ день старался шутить, входилъ въ самыя мелочныя заботы о томъ, все ли приготовлено для насъ, не забыли ли чего нибудь въ отведенномъ для нашего житья флигелѣ, и настоялъ на томъ, что самъ закажетъ повару завтрашній обѣдъ, стараясь выбирать самыя оригинальныя блюда малороссійской кухни, чтобы угостить насъ на славу. Къ вечеру онъ замѣтно утомился, и мы рано оставили его въ покоѣ; на слѣдующій день слабость и затрудненное дыханіе еще болѣе усилились, а къ семи часамъ пополудни послѣднее достигло такой мучительной степени, что онъ сталъ метаться, по временамъ бредить, вслѣдствіе начавшагося отека мозга, и упросилъ перенести его въ креслѣ на открытую террасу: его желаніе было исполнено, такъ какъ дневной жаръ схлынулъ и наступалъ чудный и теплый іюньскій вечеръ. Онъ еще нашелъ въ себѣ достаточно силъ, чтобы выразить свое удовольствіе при видѣ богатой зелени родной степи и заходящаго солнца, но физическихъ страданій это не успокоило, и его вскорѣ внесли обратно въ комнату, гдѣ почти немедленно началась агонія, продолжавшаяся вплоть до утра; но солнце еще не взошло, когда онъ умеръ. Такъ кончилась эта жизнь полная тяжелыхъ испытаній, самоотреченія и сохранившая до конца своего и молодыя свои убѣжденія, и непоколебленную ничѣмъ любовь къ людямъ, и вѣру въ добро!
       Его похоронили въ углу воронковскаго сада, подлѣ небольшой часовни, воздвигнутой надъ могилами Волконскихъ.
       Послѣ смерти Поджіо, я получилъ отъ семьи его нѣсколько тетрадокъ, найденныхъ въ его вещахъ. Очевидно, онъ хотѣлъ набросать свои записки о процессѣ декабристовъ, но мысль эта возникла у него поздно, за годъ или за два до смерти, судя по неразборчивости почерка; онъ остановился въ самомъ началѣ ея осуществленія, и хотя найденная рукопись не представляетъ ничего цѣльнаго и законченнаго, я счелъ не лишнимъ помѣстить ее въ заключеніе моихъ воспоминаній {Въ бумагахъ Н. А. Бѣлоголоваго сохранились отрывки изъ записокъ Поджіо.}, чтобы дать читателю возможность самому познакомиться болѣе непосредственно съ личностью этого стараго декабриста.
       

   
    Белоголовый Николай Андреевич
    Год: 1895