Гораздо понятнѣй и естественнѣе сложились отношенія у Поджіо съ петрашевцами, когда амнистія 1856 года замѣнила послѣднимъ каторгу поселеніемъ, и трое изъ нихъ, а именно Петрашевскій, Львовъ и Спѣшневъ, были водворены на поселеніе въ Иркутскъ и застали тамъ еще Поджіо. Хотя трудно было бы и даже совсѣмъ невозможно отыскать преемственную связь въ развитіи идей между декабристами и петрашевцами, но одинаковая участь, одинаково загубленная жизнь, тѣ же тяжкія испытанія сибирской каторги -- все это вмѣстѣ неизбѣжно сближало между собой этихъ людей двухъ разныхъ поколѣній. Съ Спѣшневымъ и Львовымъ Поджіо, несмотря на большую разницу въ лѣтахъ, сошелся близко и часто видался до своего выѣзда изъ Сибири; а вскорѣ послѣ того и они оба были окончательно прощены и вернулись въ Россію, гдѣ Спѣшневъ безвыѣздно поселился въ своей деревнѣ, кажется, новгородской губерніи, и тамъ, немного времени спустя, умеръ, а Львовъ впослѣдствіи сталъ извѣстенъ, какъ одинъ изъ учредителей техническаго общества въ Петербургѣ и, сдѣлавшись постояннымъ секретаремъ его, отдалъ всю остальную свою жизнь на организацію и служеніе этому обществу. Участь же самого Петрашевскаго была гораздо печальнѣе; это была натура сильная, и каторга не могла сломить его энергіи; по прекращеніи ея онъ появился въ Иркутскѣ и въ дѣлѣ упомянутой дуэли между Беклемишевымъ и Неклюдовымъ принялъ такое выдающееся участіе и такъ открыто агитировалъ противъ Беклимишева, что навлекъ на себя гнѣвъ генералъ-губернатора, гр. Муравьева, до того очень къ нему благоволившаго и по распоряженію его былъ высланъ на житье въ одну изъ глухихъ, лежавшихъ въ сторонѣ отъ большого тракта, деревень Шушинской волости, енисейской губерніи. И здѣсь онъ не угомонился и, сойдясь со своими новыми односельцами, сдѣлался ихъ адвокатомъ и отъ ихъ имени сталъ осаждать мѣстныя власти безпрестанными прошеніями на разныя утѣсненія и неправды; прошенія эти доводились до свѣдѣнія графа Муравьева, постоянно поддерживали его раздраженіе -- и Петрашевскому не сдобровать бы и не избѣжать новыхъ преслѣдованій, если бы смерть вскорѣ не положила конецъ его скитальческой жизни; онъ заразился тифомъ и умеръ въ своемъ глухомъ поселкѣ, одинокій, вдали отъ друзей, лишенный всякой медицинской по мощи, всякаго ухода. Поджіо успѣлъ познакомиться съ Петрашевскимъ въ Иркутскѣ, но особеннаго сближенія между ними не могло произойти -- для этого и знакомство ихъ было слишкомъ кратковременно, да и разница во взглядахъ и сужденіяхъ слишкомъ велика: Поджіо былъ не больше, какъ чистокровный либералъ, политическія же стремленія Петрашевскаго шли гораздо дальше; но и расходясь принципіально во взглядахъ, Поджіо не могъ  не уважать этого строптиваго человѣка за его незыблемую вѣру въ свои идеалы.

    III.
       
       Мнѣ удалось-таки побывать у Поджіо въ Шуколовкѣ, куда я попалъ въ концѣ марта 1863 года. Послѣ суровой зимы и наступившей оттепели, вдругъ снова завернули морозы, навалило снѣгу, и я нашелъ убогую деревеньку, занесенную сугробами свѣжаго снѣга ослѣпительной бѣлизны, что придавало ей искуственную опрятность у даже нѣсколько нарядный видъ. Поджіо ютился съ семьей въ двухъ комнатахъ нижняго этажа барскаго дома, отъ стѣнъ и изъ щелей котораго отовсюду несло холодомъ, потому что домъ давно оставался необитаемымъ, и незанятая часть его не отапливалась: самъ Поджіо на своемъ вѣку привыкъ мириться со всякими невзгодами и съ гораздо худшей обстановкой, но теперь онъ сокрушался за жену и за свою дѣвочку, обреченныхъ про жить суровую и долгую зиму въ пустомъ холодномъ домѣ, лишенныхъ всякаго общества,-- и это бы еще не бѣда, а главное, лишенныхъ свѣжаго воздуха, такъ какъ зимой зачастую по цѣлымъ недѣлямъ имъ не было возможности выйти изъ дому по причинѣ морозовъ и сугробовъ.

       Уставная грамота была составлена и представлена, но все-таки хлопотъ по управленію у Поджіо, при его великой заботливости и добросовѣстности, было множество; съ его "новыми гражданами", какъ онъ называлъ шуколовскихъ крестьянъ, установились у него хорошія и мирныя отношенія; они оцѣнили его прямодушіе и искренность, не боялись никакихъ подвоховъ съ его стороны и при всякомъ недоумѣніи шли къ нему за совѣтомъ и разъясненіемъ. Но и при такомъ удовлетворительномъ ходѣ дѣла, онъ видимо и на каждомъ шагу сознавалъ лежавшую на немъ большую отвѣтственность, какъ бы не обидѣть мужиковъ, а съ другой стороны, какъ бы не поступить черезчуръ въ ущербъ интересамъ малолѣтняго землевладѣльца,-- а потому тяжело и больно было смотрѣть на эту постоянную и напряженную озабоченность почтеннаго старика, которому, по лѣтамъ и по здоровью, давно пора бы на покой отъ такихъ кропотливымъ, мелочныхъ, но въ сущности весьма сложныхъ и отвѣтственныхъ дѣлъ. Но какъ устроить этотъ покой, когда будущность всей семьи была не обезпечена матеріально? Самъ Поджіо на всѣ мои разговоры на эту тому энергично отмахивался руками, какъ бы отбиваясь отъ назойливаго нападенія, и отвѣчалъ: "ахъ, оставьте, братецъ, послѣ, когда нибудь послѣ мы объ этомъ поговоримъ"; я даже не могъ узнать отъ него, на чемъ остановились его переговоры съ племянникомъ, о которыхъ онъ мелькомъ сообщилъ мнѣ въ вышепомѣщенномъ письмѣ. Зато, воспользовавшись его уходомъ по какимъ-то хозяйственнымъ распоряженіямъ, я настойчиво приступилъ къ его женѣ, и она мнѣ созналась, что мужъ самъ сильно озабоченъ будущностью семьи, такъ какъ средства ихъ слишкомъ недостаточны, чтобы жить безъ сторонняго заработка и вмѣстѣ съ тѣмъ доставить Варѣ такое образованіе, какое ему хотѣлось: единственная надежда на племянника рушилась, потому что онъ, послѣ долгой и весьма волновавшей старика переписки, рѣшительно отказался признать свой долгъ и выдать ту часть состоянія дяди, которая, по разсчетамъ послѣдняго, оставалась въ его рукахъ. Тогда меня осѣнила внезапно мысль, которую я высказалъ тутъ же моей собесѣдницѣ: "А что вы скажете, если прибѣгнуть къ помощи "Колокола" и заявить въ немъ объ отказѣ племянника? Я бы могъ взять это на себя въ маѣ, когда выѣду за границу; "Колоколъ" теперь очень распространенъ, и Герценъ такая сила, что если его заявленіе не заставитъ одуматься племянника, то по крайней мѣрѣ его дрянной поступокъ будетъ преданъ оглашенію и сохранится въ печати".

       Мысль моя понравилась Ларисѣ Андреевнѣ, но ее смущало то, что мужъ ея, при извѣстной его щекотливости въ денежныхъ вопросахъ и боязни печатнаго скандала, ни за что не позволитъ мнѣ привести ее въ исполненіе. "Ну, въ такомъ случаѣ и не будемте ему говорить,-- сказалъ я -- и пусть это останется тайной между вами я мной; я беру это оглашеніе на свою отвѣтственность, печатаю, а тамъ увидимъ, что изъ этого выйдетъ". Какъ мнѣ самому ни хотѣлось заручиться побольше фактическими данными, прежде чѣмъ предать дѣло гласности, сколько я ни подъѣзжалъ съ окольными разспросами въ этотъ день къ старику, чтобы развѣдать обстоятельнѣе ихъ взаимные разсчеты, но онъ оставался вѣренъ своимъ нравственнымъ правиламъ и никакъ не хотѣлъ допустить меня, посторонняго, хотя и близкаго ему человѣка, въ свои фамильныя дрязги. Я такъ и уѣхалъ назавтра изъ Шуколова, не добившись ничего точнаго, но сознавая твердо одно, что надо поскорѣе высвободить Поджіо изъ этого захолустья, худшаго, чѣмъ Сибирь, и гдѣ онъ рисковалъ окончательно загубить и свое здоровье, и самыя дорогія свои мечты относительно воспитанія дочери.

Старушка медленно угасала и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ умерла. Едва успѣли ее похоронить, какъ у молодого Кочубея стало быстро развиваться легочное страданіе, и кіевскіе медицинскіе авторитеты нашли, что только южный климатъ можетъ задержать злую болѣзнь, и поэтому посовѣтовали увезти больного на зимовку въ Венецію. Молодая Кочубей совсѣмъ потеряла голову отъ отчаянія; кромѣ больного мужа, у нея были на рукахъ ея два маленькихъ сына (одинъ отъ перваго брака и второй -- отъ Кочубея), съ которыми она ни за что не хотѣла разставаться, такъ что надо было пуститься въ путешествіе большою колоніей, и Поджіо, не раздумывая долго, рѣшился съ своей маленькой семьей ѣхать вмѣстѣ, чтобы по возможности облегчить трудности переѣзда и ухода за больными. Вся эта многочисленная компанія двинулась въ дорогу осенью 1863 г. и, добравшись до Венеціи, устроилась тамъ на зиму; но неблагопріятная ли погода и вообще сырой климатъ этого города, или индивидуальное предрасположеніе болѣзни -- только отъ этого переселенія не вышло никакого толка; чахотка продолжала галопировать, и въ декабрѣ пришлось, по совѣту врачей, перемѣститься въ итальянскій городокъ Нерви, на Средиземномъ морѣ, а оттуда еще разъ въ мѣстечко Ронго), гдѣ больной и умеръ ранней весной. Горе жены не знало предѣловъ, и Поджіо не рѣшился покинуть ее въ такихъ печальныхъ обстоятельствахъ, а помогъ перевезти тѣло покойнаго въ Россію и остался нѣсколько мѣсяцевъ въ Воронкахъ, чтобы дать привыкнуть молодой вдовѣ къ ея положенію и чтобы присмотрѣть первое время за обширнымъ хозяйствомъ.
       Эта первая поѣздка Поджіо за границу была совершена имъ при слишкомъ исключительныхъ условіяхъ и въ такой трагической обстановкѣ, что онъ, будучи весь поглощенъ заботами объ умирающемъ и тяжелымъ горемъ дорогой ему семьи, не имѣлъ ни возможности, ни духу насладиться знакомствомъ съ прекрасной родиной его отцовъ и удовлетворить хотя бы малую долю своей любознательности при видѣ иной расы людей и иныхъ порядковъ общежитія и государственнаго строя. Но проведя весну и лѣто въ Воронкахъ, онъ окончательно обдумалъ свой планъ переѣхать на постоянное житье за границу, и какъ ни уговаривалъ его старый Волконскій остаться у нихъ и вмѣстѣ съ нимъ доживать свой вѣкъ, его живая натура и еще не израсходованный запасъ духовныхъ силъ не могли примириться съ бездѣятельною жизнью инвалида и отшельника въ русской глухой усадьбѣ; его влекло пожить кипучею жизнью западной Европы, на которую онъ  взглянулъ теперь лишь мимоходомъ и гдѣ онъ былъ увѣренъ найти и больше образовательныхъ средствъ для дочери, и лучшій климатъ, и болѣе симпатичныя условія для продленія своей "зеленой" старости.

Ограниченныя средства не позволяли ему путешествовать такъ, такъ требовала его неугомонившаяся любознательность и относительная бодрость физическихъ силъ, и онъ прямо направился въ дешевую Швейцарію и поселился сначала въ Лозаннѣ. Здѣсь онъ немедленно принялся за болѣе систематическое обученіе дочери и одновременно самъ накинулся на расширеніе собственныхъ познаній; училась дочь, учился и старый отецъ. Онъ обложилъ себя книгами по всевозможнымъ отраслямъ знаній и прежде всего занялся изученіемъ страны, куда забросила его судьба. Маленькая Швейцарія, едва превосходящая по числу народонаселенія любую изъ большихъ нашихъ губерній, но съ послѣдовательно въ теченіе шести вѣковъ выработанною республиканскою формою управленія, съ ея демократическими нравами и патріархальной простотой и въ то же время съ ея высокой умственной культурой, пришлась ему какъ разъ по душѣ. Въ противоположность многимъ русскимъ, а въ томъ числѣ и Герцену, видѣвшимъ въ Швейцаріи какое-то отжившее государственное тѣло съ застывшими формами и нравами, а потому неспособное развиваться далѣе, онъ съумѣлъ найти въ ней живую политическую силу и убѣдиться, что ея, съ виду простые и немудреные обитателя вовсе но поглощены однимъ физическимъ трудомъ и личной борьбой за существованіе, отнюдь не представляютъ изъ себя сытыхъ и довольныхъ своимъ настоящимъ людей, но что и въ нихъ работаетъ вѣковѣчное исканіе истины и живое стремленіе къ прогрессу -- съ тою только разницей отъ другихъ націй, что, издавна владѣя свободой и демократическими учрежденіями, швейцарцы свято чтутъ и бережно охраняютъ ихъ, и, боясь какъ бы не изуродовать ихъ скороспѣлыми надстройками и реформами, вводятъ послѣднія крайне осторожно и обдуманно. По мѣрѣ того, какъ его знакомство съ Швейцаріей становилось плотнѣе и разностороннѣе, Поджіо проникался глубокимъ уваженіемъ къ ея гражданамъ, предки которыхъ съумѣли провести свою республику невредимой черезъ столѣтія и отстоять ее и въ разгарѣ господства дикой силы, и черезъ темную эпоху среднихъ вѣковъ, съ такимъ же успѣхомъ и съ тою же энергіею, съ какими въ нашъ періодъ исторіи ихъ потомкамъ пришлось спасать свою крохотную родину отъ такихъ хищныхъ и всесильныхъ враговъ, какими были Наполеонъ I и Бисмаркъ, и отъ напора крайнихъ ученій послѣдняго времени. Мало того, отрицая наличность застоя въ современной Швейцаріи, онъ высоко цѣнилъ ея теперешнія заслуги передъ Европой въ томъ отношеніи, что она, какъ небольшое опытное поле, не перестаетъ работать на общечеловѣческую пользу, служа прогрессу постепеннымъ усовершенствованіемъ своихъ политическихъ формъ. Не разъ онъ говаривалъ мнѣ такъ: "Вы знаете, я не люблю спорить, но когда я слышу толки нашихъ русскихъ радикаловъ, когда они, отдавая должную дань совершенству швейцарскихъ учрежденій, поносятъ въ то же время самый швейцарскій народъ, обвиняя его въ тупости и дикости, въ неспособности къ мышленію и, главное, къ увлеченію тѣми идеями, которыя, по нашему, считаются идеями высшаго порядка, у меня такъ и чешется языкъ, чтобы возразить этимъ господамъ: да кто же, наконецъ, создалъ и сберегъ для васъ эти, еще недавно бывшія какъ бѣльмо на глазу у всей Европы, превосходныя учрежденія, блага которыхъ вы одобряете и такъ высоко цѣните, какъ не сами эти тупоголовые и безъидейные швейцарцы? Воля ваша, тутъ что-то не такъ,-- и въ вашей критикѣ мнѣ слышатся легковѣсныя жалобы лакея или кухарки, которые, потерявъ по своей винѣ хорошее мѣсто, стараются оправдать себя, говоря: "да, это мѣсто было сытное и покойное, да только хозяева были нехорошіе и нельзя было съ ними поладить". Ну, какъ не цѣнить хотя бы эту изумительную, чисто демократическую нивелировку личностей, какой вы не только не найдете нигдѣ въ Европѣ, да и въ Америкѣ едва ли скоро дождетесь; здѣсь нѣтъ и быть не можетъ ни деспотовъ, ни родовитой знати, ни вельможъ, нѣтъ даже очень крупныхъ богачей, а число среднихъ мало-по-малу все уменьшается. Каждый кантонъ самостоятельно управляется своими лучшими и самыми способными людьми, а высшее управленіе всей страной лежитъ на федеральномъ совѣтѣ, выбираемомъ изъ этихъ лучшихъ людей; эти федеральные совѣтники, по нашему министры, выдѣляютъ каждый годъ изъ своей среды одного на должность президента швейцарской конфедераціи. Но кому за предѣлами Швейцаріи извѣстны эти скромные, но воистину даровитые и въ высшей степени почтенные патріоты, отдающіе на служеніе родинѣ и своему народу свои способности и несущіе отвѣтственный трудъ безъ всякихъ честолюбивыхъ или иныхъ личныхъ замысловъ, потому что и жалованья здѣсь самыя скромныя? Кто, внѣ Швейцаріи, знаетъ имя настоящаго президента швейцарской конфедераціи или его предшественника? Это всегда какой-то анонимъ, извѣстный лишь немногимъ, самымъ завзятымъ политиканамъ. А еслибы вамъ, случайно попавшимъ въ его резиденцію -- въ Бернъ, пришла фантазія посмотрѣть на этого таинственнаго главу государства, то вы отлично можете исполнить это вблизи: ступайте въ извѣстную пивную, куда онъ, по окончаніи совѣтскихъ и парламентскихъ преній, забѣгаетъ промочить свое усталое горло кружкой пива; тутъ онъ сидитъ, ничѣмъ не отличаясь отъ прочихъ посѣтителей и ведя скромно бесѣду съ ними, за простымъ, неприкрытымъ скатертью, деревяннымъ столомъ. Да и чѣмъ ему кичиться? Пройдетъ годъ, и этотъ калифъ на часъ исчезаетъ и совсѣмъ стушевывается въ толпѣ швейцарскихъ гражданъ. Эти ли не идеалъ въ наше время демократическаго устройства въ Европѣ? И результаты вамъ тутъ же на лицо: проходятъ десятки, сотни лѣтъ, кругомъ рушатся и перекраиваются могущественныя государства, а Швейцарія все стоитъ себѣ незыблемо со своимъ политическимъ строемъ, оставаясь въ Европѣ чуть не единственной страной порядка и истинной свободы, гдѣ живется покойно и мирно... Вотъ почему,-- говоритъ Поджіо,-- я и воюю такъ за швейцарцевъ и отстаиваю ихъ удивительно выработанныя республиканскія качества и здравый смыслъ противъ обвиненій ихъ въ тупости и въ неумѣніи пользоваться выгодами своихъ учрежденій. Посадить бы этихъ критиковъ, и особенно изъ нашихъ соотечественниковъ, поуправлять нѣкоторое время швейцарской республикой и посмотрѣть, что бы изъ того вышло; я убѣжденъ, что самые лучшіе изъ нихъ, самые умные и дѣловитые, въ короткое время отрезвились бы на дѣлѣ отъ своихъ "прекрасныхъ" теорій и пошли бы нога въ ногу съ швейцарскимъ народомъ; неисправимые же утописты вскорѣ бы увидали, что тутъ имъ ничего не подѣлать, и поскорѣе бы сами убрались по добру, по здорову со своими метафизическими требованіями отъ жизни".

       Приведенныя слова Поджіо конечно не были высказаны имъ съ подстрочной точностью и за одинъ разъ, а представляютъ пересказъ многократныхъ бесѣдъ его со мной и приблизительный сводъ его впечатлѣній отъ знакомства съ швейцарскимъ народомъ. И чѣмъ больше онъ узнавалъ эту страну, тѣмъ сильнѣе увлекался ея чисто демократическими порядками, здравомысліемъ ея обитателей и безхитростной простотой ея нравовъ.