Но все эти сведения были неопределенны, - как бы в тумане, без ярких очерков, без сути дела и без каких-либо подробностей: ни в чем состояли его полковые провинности и «шалости», ни почему он ездил лечиться, ни где путешествовал, - мы ничего этого не знаем. Прав был, поэтому, П.Е. Щеголев, подчеркивая то  обстоятельство, что даже товарищи-декабристы говорят о Каховском всего одну-две незначительные фразы, что он - какой-то чужой, неизвестный им человек, что он, несмотря на свою смертную запечатленность, чужд им не только нравственно, но даже, так сказать, и физически - до смешного: они не знают точно даже его имени, они путаются в нем и ошибаются ...

Все эти странности, столь неожиданные в биографии человека, которого признано было справедливым и необходимым «казнить смертию», - особенно разжигают наше любопытство, - нам тем более хочется узнать хоть что-нибудь об этой личности, которую постигла такая необычная и такая ужасная судьба. Поэтому надо быть особенно благодарными случаю, доставившему нам возможность хоть несколько ближе познакомиться с Каховским и лучше узнать его по одному романическому эпизоду его жизни. Эпизод этот передается нами ниже по подлинным документам, которые сохранились в составе архива известной семьи  Боратынских, хранящегося теперь в Рукописном отделении Пушкинского Дома Академии наук. Он переносит нас за столетие назад - к середине 1824 г. и ближайшим образом касается Каховского и его увлечения молодою, 18-летнею девушкой, Софьей Михайловной Салтыковой, в которую страстно влюбился этот не столь молодой, как она, летами, но столь же, по-видимому, юный душою пламенный энтузиаст. Переписка Салтыковой с подругой сохранила для нас все подробности ее кратковременного романа с Каховским, - и роман этот, благодаря откровенности корреспондентки, встает перед нами в совершенно живом, ярком образе и дает нам возможность хотя бы отчасти уяснить, по каким психологическим причинам этот романтик так легко и так сознательно пошел на гибель, почему он с таким самоотвержением пожертвовал своею жизнью,  отдавшись обуявшему его порыву к общему благу, к свержению деспотической, ненавистной ему   самодержавной власти.

Письма Софьи Михайловны Салтыковой, в которых ею рассказана история увлечения Каховского, обращены ею к подруге и сверстнице - Александре Николаевне Семеновой, впоследствии, по мужу, Карелиной, они раскрывают перед нами все детали этого непродолжительного романа, с самого его зарождения до конечного момента - разрыва; писаны они с такою обстоятельностью и  откровенностью, что их можно читать почти  без всяких  дополнительных объяснений; но, чтобы понять и оценить эпоху и тот «местный  колорит» - ту среду, в которой развернулись события романа, нам необходимо ознакомиться со всеми участвующими, в нем лицами, которые выступают в нем не столько как главные, но и как второстепенные персонажи, не столько действующие, сколько составляющие фон, на котором развертываются события, и присутствующие при развивающихся на их глазах перипетиях романа.

Он  имел от нее сына Михаила (род. 1804) и дочь Софью (род. 1806); в 1814 г., 4 ноября;  Е. В. Салтыкова умерла в Казани, где М.А. Салтыков был с 1812 по 1818 г. попечителем Учебного округа и Университета4. По выходе в отставку Салтыков  переселился в Москву, а вскоре затем переехал в Петербург для воспитания дочери и жил здесь не у дел. К этому времени относится характеристика Салтыкова, принадлежащая Д.Н. Свербееву и находящаяся в его Записках: «Замечательный умом и основательный образованием, не бывав никогда за границей, он превосходно владел французским языком, усвоил себе всех французских классиков, публицистов и философов, сам разделял мнения энциклопедистов и, приехав первый раз в Париж, по книгам и по планам так уже знал все подробности этого города, что изумлял этим французов. Салтыков, одним словом,  был типом знатного и просвещенного русского, образовавшегося на французской литературе, с тем только различием, что он превосходно знал и русский язык»5...
Но отличительною чертою натуры Салтыкова была склонность его к ипохондрии. В 1816 г. профессор Броннер откровенно писал ему: «Характер у вас любезный, миролюбивый, мягкий: сердце у вас открытое, искреннее, даже в степени большей, нежели сами могли бы вы предполагать это. Вы легко привязываетесь к людям, вас окружающим», - но тут же прибавив: «Боже избави вас от ипохондрии, - оставьте ее в удел злодеям! С вашим добрейшим характером, невольно привлекающим к вам все сердца, вы всегда найдете возможность окружить себя честными людьми, достойными вашего доверия и которые будут в состоянии ценить ваши достоинства. Если вы хорошенько вдумаетесь в окружающее, вы придете к несомненному заключению, что у двуногих животных, именуемых людьми, имеется в наличности несравненно более слабостей, нежели действительной злобы. Будьте же великодушны и прощайте им!»6. Салтыков отвечал на это профессору Броннеру: «Я стал избегать общества, чтобы не заводить в нем новых связей. Я жажду уединения, и опыт, предпринятый мною минувшим летом, которое я провел в деревне, дал мне ясно убедиться в том, что только на лоне природы мыслимо для меня совершенное счастье, среди деревенских занятий, среди деревенской жизни, чуждой здешних страстей и треволнений», - но, прибавлял он: «откровенно говоря, в моём  характере больше застенчивости и нелюдимости, нежели мизантропии; я не ненавижу людей, но только избегаю их, потому что я невысокого,  в общем, о них мнения. Вот вам моя душевная  исповедь».
«Жажда власти, отличий, почестей», - писал он в 1817 г. ему же, - является, в большинстве случаев, у людей неутолимою, и они нередко упиваются ими до водянки. Я рано познал скользкость этого пути и тщательно избегал его: яд честолюбия никогда не отравлял моего сердца. Будь у меня достаточные средства и отсутствие забот о будущности моих детей, - я не задумался бы бросить и служебное положение, и призрачные обаяния ранга и происхождения, с тем, чтобы удалиться к жизни свободной и независимой, - жизни  под небом более счастливым, среди богаче одаренной природы, среди менее эгоистически настроенного общества, вдали от двора, вельмож, от очага всех бурных страстей. я счел бы себя счастливым даже в бедной хижине, если бы она в состоянии была обеспечить мне покойное состояние духа, мир и тишину. Только полное сельское уединение способно еще возвратить мне счастье» 7  ...

Приведенные отзывы о Салтыкове согласуются с тем впечатлением, которое выносится от знакомства с ним по письмам его дочери к А.Н. Семеновой. Несомненно, что в общежитии он был человеком с тяжелым характером - меланхолик, брюзга, приходивший в дурное настроение духа от всякого пустяка, мнительный и раздражительный, с большою дозою эгоизма и деспотизма, хотя и сдобренного личиною свободомыслия. К сыну своему относился он с повышенною строгостью и требовательностью, держал его «в черном теле» и не всегда был справедлив к нему; дочь - любил, но внушал ей страх к себе; очень расположившись сперва к жениху дочери - добродушному поэту Дельвигу, он затем внезапно и без видимой причины изменился к нему, и между ними впоследствии вместо родственной близости создалась, по-видимому, взаимная отчужденность; к тому же, в конце 1828 г. (7 декабря), Салтыков был назначен сенатором в 6-й (Московский) Департамент Сената, и, одинокий, уехал в Mоскву 10, где в 1830 г. (10 февраля) назначен был еще почетным опекуном Московского Опекунского совета 11. Он был членом Московского Английского клуба 12, Вице-президентом Российского Общества садоводства с самого его основания в Москве в 1835 г. 13, посещал вечера А.П. Елагиной 14, был в то же время в приятельских отношениях с Чаадаевым 15, бывал у И.М. Дмитриева, который однажды, в 1833  г., на вопрос князя П.А. Вяземского о том, что делает М.А. Салтыков, отвечал: «Все вздыхает об изменении французского языка» 1б ...

Следует особенно припомнить, что Салтыков был членом «Арзамаса». Еще в 1812 г. он был дружески знаком с Батюшковым, Дашковым и другими представителями молодого литератypного поколения; а когда, в конце 1816 г., основался «Арзамас», Салтыков был приобщен к числу почетных членов этого содружества с титулом «почетного гуся» и «природного члена»17 ; есть указания, что он участвовал и в самых заседаниях «Арзамaca»18, просуществовавшего, как известно, не долго. Здесь он мог встречаться и с юным Арзамасцем Пушкиным, который впоследствии относился к Салтыкову с особым уважением. Так, узнав о помолвке своего нежно любимого друга Дельвига, поэт писал ему: «Целую руку твоей невесте и заочно люблю ее, как дочь Салтыкова и жену Дельвига», или, незадолго до свадьбы: «Кланяйся от меня почтенному, умнейшему Арзамасцу, будущему своему тестю, а из жены - сделай Арзамаску непременно» 19 ...
С горестною вестью о смерти Дельвига Пушкин, находившийся тогда в Москве, немедленно отправился к Салтыкову, чтобы сообщить ему об ужасном событии, но - «не имел духу» сделать это20 ....

В начале 1846 г. Салтыков был, по отзыву Плетнева, «довольно еще здоров и даже как будто свеж»21; действительно, он прожил после того еще пять лет - и умер в Москве 6 апреля 1851 г., года за два до смерти выйдя в отставку22; однако, по словам Греча, он под конец жизни «от старости и болезни лишился ума»23  ...

П.П. Пассек воспитывался в отцовском доме, под руководством англичанина Макгрегора (который так и остался потом жить у него в доме), а затем служил в военной службе, в которую был зачислен еще в 1792 г.; произведенный 27 марта 1795 г. в подполковники, он в 1796 г. состоял генеральс-адъютантом при фельдмаршале графе Румянцове-Задунайском35. Затем, в чине полковника, был командиром Московского гренадерского полка36, 7 июня 1799 г. был произведен в генерал-майоры и назначен шефом Киевского гренадерского полка37, во главе которого стоял до 1804 г., когда место его заступил И. Н. Инзов38, впоследствии начальник Пушкина в Кишиневе39. Он еще служил во время второй войны с Наполеоном40, а когда в июле 1812 г. составилось Смоленское ополчение, то в числе дворян, вступивших в службу в это ополчение, был и отставной генерал Пассек, местный помещик. Ополчение принимало участие в Бородинском и Малоярославецком боях и было распущено в апреле 1813 г.41, причем Пассек получил орден Анны 1-й степени42. В 1818 г. мы встречаем Пассека живущим в Париже43, а в 1820 г., состоя отставным генерал-майором, он проживал в своих смоленских поместьях - Крашневе и Яковлевичах; к этому времени относится любопытный рассказ о нем М.С. Николаевой (род. 1808), которая благодаря соседским отношениям ее родителей с Пассеком, в детстве и юности часто видывала этого оригинального человека.  «Генерал Петр Петрович Пассек, - пишет она, - был с нами коротко знаком, так же, как и жена его Наталья Ивановна. Часто они проводили у нас по нескольку суток со всем своим штатом, который составляли двое англичан: один из них Макгрегор - воспитатель Петра Петровича, поселившийся у своего ученика на всю жизнь, и другой, Джек, почти слепой. Пассек на свой счет лечил его у лучших окулистов в Москве, поддержавших его зрение. Тут же жила побочная сестра бездетного Петра Петровича - Екатерина Петровна44, получившая в его доме порядочное образование. У  Пассека в селе Крашневе был большой сад с беседками, киосками, мостиками, множеством цветов и теплицей, а в другом селе, Яковлевичах, где Пассек проводил зиму, была довольно большая библиотека и Ланкастерская Школа для крестьянских мальчиков на 30 человек»45.  - «Я любила и уважала Петра Петровича. Зная, что он любит хорошую обувь, - так, бывало, натяну чулок и крепко подвяжу, что трудно ходить, но терплю, лишь бы заслужить его одобрение. Он ездил с женою за границу, что тогда не было так обыкновенно, как теперь, и привез нам всем разные безделушки, между прочим - новую тогда игру лото»46 .