Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » А.С.Пушкин » Н. Эйдельман. Пушкин и декабристы.


Н. Эйдельман. Пушкин и декабристы.

Сообщений 61 страница 70 из 194

61

140
ток — разбудить спящих «кличем чести». В конце 1823 года поэт, в сущности, предчувствует поражение 14 декабря: дружбой, целями, идеалами он вместе с Пущиным, Пестелем, Рылеевым. Но то, что чувствовал Рылеев, уже целиком ушедший в заговор («Известно мне, погибель ждет того, кто первым восстает...»), все это, но по-другому, почувствовал, художественно осознал Пушкин (об этом подробнее — во второй части книги).

Для Рылеева не было выбора — сознавая, что погибнет, он продолжал надеяться и верить, что другие продолжат его дело.

У Пушкина выбор был. В те месяцы, когда произнесено: «Паситесь мирные народы...» — начат «Евгений Онегин».

Громадный перелом в жизни Пушкина, начавшийся с 1823 года, завершается в Михайловской ссылке. Этот перелом означал пересмотр многого: менялся взгляд на свое место в обществе, на политику, историю. Романтическое искусство уступало место иному...

Ю. М. Лотман справедливо обратил внимание на увлечение прозой как своеобразный знак декабризма на определенном этапе его развития: «Займися прозою, вот чего недостает у нас, — просит М. Ф. Орлов Вяземского. — Стихов уже довольно». «Я стихов терпеть не могу!» — восклицает В. Ф. Раевский, устами своего «двойника» в отрывке «Вечер в Кишиневе» 1.

«Некоторые исторические замечания» для Пушкина — первый серьезный опыт в серьезной прозе, весьма знаменательный в атмосфере 1821—1822 годов. Также, как последовавший за тем отказ от прозы на несколько лет: в Михайловском, кроме «Автобиографических записок», прозы вообще не было; лета еще «злодейку-рифму» не гонят!

«Некоторые исторические замечания» для Пушкина стали «вчерашними»: не были продолжены именно потому, что взгляд поэта на историю, на свободу и просвещение изменился и усложнился. Новый взгляд требовал «Бориса Годунова», «Пугачева», «Медного всадника»...

Размышления о просвещении, понимание того, что ожидавшиеся близкие перемены в жизни страны неблизки, все это вызвало с 1823 года переоценку, перемену во многих

1 См.: Ю. М. Лотман. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин», с. 18—19.

141

мыслях Пушкина. Поэтому работа, начатая «Некоторыми историческими замечаниями», Пушкиным прекращена.

Они не были продолжены, но в них уже заложено движение к «Борису Годунову», «Пугачеву», «Медному всаднику».

Однако и в пройденном для Пушкина всегда остается «часть его большая», отчего сочинениям его нет ни старости, ни смерти; отчего они никогда не пройдены для нас.

«Некоторые исторические замечания» — шесть пушкинских листов — читаются уже больше столетия и все же не прочитаны, и много еще чтения впереди...

62

Глава IV

«Я НЕ МОГУ ЗАБЫТЬ...»

(Декабрист Горбачевский о Пушкине)

Но уважал в других решимость,
Гонимой Славы красоту,
Талант и сердца правоту...

Пушкин, 1824

Речь пойдет об одном из самых странных воспоминаний, касающихся отношений декабристов с Пушкиным, — о воспоминании, которого мы настолько не понимаем, что обычно отбрасываем, не обсуждая... Между тем в нем затронуты важнейшие вопросы, требующие серьезного, последовательного разбора... Однако, прежде чем обратиться к тексту воспоминаний, напомним некоторые данные о мемуаристе.

Иван Иванович Горбачевский, декабрист, осужденный по самому высокому (не считая пяти смертников), первому разряду, — как и многие его товарищи, прожил жизнь, четко разделенную на периоды.

1800—1817 — детство, учение.

1817—1826 — юнкерская и офицерская служба, в основном на Украине; с конца 1823 года — в тайном Обществе соединенных славян, в сентябре 1825 года присоединяется к Южному обществу.

1826 — арест и осуждение.

1827—1830 — каторга в Чите.

1830—1839 — каторга в Петровском заводе.

1839—1856 — на поселении все в том же Петровском заводе.

1856—1869 — амнистированный, вольный, остается все равно в Петровском заводе, где и сегодня оберегаются его дом и могила.

Способности Горбачевского к аналитическому воспоминанию (память, логика, образование, слог) настолько выделяли его среди других революционно настроенных (но отнюдь не всегда высокообразованных) молодых офицеров,

143

что всего после нескольких встреч Сергей Муравьев-Апостол говорит ему: «Ежели кто из нас двоих останется в живых, мы должны оставить свои воспоминания на бумаге; если вы останетесь в живых, я вам и приказываю как начальник ваш по Обществу нашему, так и прошу как друга, которого я люблю почти так же, как Михаилу Бестужева-Рюмина, написать о намерениях, цели нашего Общества, о наших тайных помышлениях, о нашей преданности и любви к ближнему, о жертве нашей для России и русского народа. Смотрите, исполните мое вам завещание, если это только возможно будет для вас» 1.

Горбачевский на всю жизнь запомнил точную дату этого разговора: ночь с 14 на 15 сентября 1825 года; он придавал значение даже мелким подробностям о тех временах и людях. До самой смерти хранил как реликвию и не отдал даже за тысячу рублей серебром головную щетку Сергея Муравьева, подаренную в ту сентябрьскую ночь.

Как известно, без Горбачевского утратились бы значительные сведения о южных тайных обществах и восстании Черниговского полка. В самом деле, три главных и наиболее осведомленных лидера южан, Пестель, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, были казнены; в 1828 году погибает И. И. Сухинов. Оставалось всего несколько очевидцев, способных дать связное изложение событий (Соловьев, Быстрицкий, Мозалевский). Горбачевский, непосредственно не участвовавший в восстании Черниговского полка, еще на каторге, без сомнения, начал дело, столь же важное, сколь рискованное: опрос товарищей по заключению; вместе с его собственными наблюдениями и воспоминаниями это привело к рождению в 1840-х годах знаменитых «Записок», одного из самых важных документов по истории декабризма.

Не углубляясь в проблемы, связанные с этими мемуарами 2, отметим только определившуюся еще в казематах

1 И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. М., «Наука», 1963, с. 165.
2 Появление их в конце XIX в. как анонимного документа вызвало, как известно, у ряда специалистов сомнение в авторстве Горбачевского. Мне, однако, кажутся вполне убедительными доводы в пользу традиционного авторства, приведенные в последнем издании. Недавно авторство Горбачевского было подкреплено прежде неизвестным свидетельством Д. И. Завалишина (см.: М. П. Mироненко. Мемуарное наследие декабристов в журнале «Русский архив». — «Археографический ежегодник за 1975». М., «Наука», 1976, с. 112—114).

63

144
роль Горбачевского как летописца, хранителя традиций, причем традиций определенных: его взгляды отличались большой левизной, радикализмом. Бедный офицер, по сути разночинец, представляющий самое демократическое крыло движения, Горбачевский сохранил и с годами даже усилил (до преувеличенной идеализации Общества соединенных славян) идеи о противоречиях в движении декабристов между аристократами, «белой костью», и бедными провинциальными офицерами. Впрочем, это не помешало поддержанию многолетних дружеских связей с такими представителями «аристократии», как Оболенский, Пущин...

Роль собирателя, хранителя традиций, естественно, определялась и тем, что Горбачевский остается до конца дней на месте почти десятилетней общей каторжной жизни — там, где воспоминания особенно живучи. В своих письмах к друзьям, разъехавшимся кто куда, он не раз подчеркивает это обстоятельство, возвращая Оболенского или Пущина к давно прожитым годам в Петровском заводе, к дорогим могилам (Горбачевский поддерживал лампаду в часовне над гробом Александрины Муравьевой).

Вот характерные отрывки его писем:

И. И. Пущину (из неопубликованного письма от 30 октября 1858 года): «Живу по-прежнему в Заводе. Люди те же, которых ты знал. Лампада горит по-прежнему... Никогда никого не забуду, — и кто мне говорит о старом и бывалом, кто говорит о моих старых знакомых-сотоварищах, тот решительно для моей душевной жизни делает добро» 1.

Е. П. Оболенскому (17 июля 1861 года): «Мне странно кажется, и иногда спрашиваю сам себя, как эти люди живут, и что им чудится после Читы, Петровского Завода, Итанцы и проч. И после всего этого жить в Москве, в Калуге и далее, и далее. Какие должны быть впечатления, воспоминания, а свидания с родными, со старыми знакомыми. Для меня все это кажется фантазия, мечта» 2.

В тех случаях, когда старого декабриста спрашивали о какой-то подробности, известных ему обстоятельствах или когда пришедшая книга, письмо давали повод для воспоминаний, рассуждений, он охотно и много распространял-

1 ГИМ, ф. 282, № 292, л. 202.
2 И. И. Горбачевский. Записки. Письма, с. 188.

145

ся о разных деятелях тайных обществ и событиях его истории. Так, издатель «Русского архива» П. И. Бартенев свидетельствовал, что «бумаги Горбачевского, находившиеся у племянника его О. И. Квиста, служат отличным дополнением к этим «Запискам» умного и даровитого декабриста» 1.

Написанное 12 июня 1861 года письмо Горбачевского Михаилу Александровичу Бестужеву, другу и многолетнему соседу по Сибири 2, давно оценено как развернутый мемуарный документ, где автор собрал известные ему сведения о судьбах сотоварищей (вероятно, пользуясь печатным списком декабристов, опубликованным по разрядам наказания в книге Герцена и Огарева «14 декабря 1825 г. и император Николай» 3).

В этом списке немало ошибок, и сам Горбачевский признается, что позабыл имена, отчества некоторых товарищей по каторге; однако если учесть отсутствие в Петровском заводе каких-либо вспомогательных материалов, на которые можно было опереться, то надо признать, что спустя несколько десятилетий Горбачевский помнит очень много, указывает большое количество точных дат и названий, особенно хорошо знает обстоятельства ранних, молодых времен...

Мы останавливаемся так подробно на некоторых давно известных фактах, касающихся биографии и взглядов Горбачевского, потому что все это сейчас пригодится при разборе упомянутого выше мемуарного свидетельства, нескольких строк из письма к Михаилу Бестужеву от 12 июня 1861 года.

Побывав незадолго перед тем в Селенгинске, Горбачевский впервые прочитал «Записки...» И. И. Пущина о Пуш-

1 «Русский архив», 1890, № 9, с. 111—112. К сожалению, неведома судьба этих документов (так же как и известной современникам коллекции гравюр, автографов и карикатур, собранной О. И. Квистом. Его наследницами и возможными обладательницами ценных исторических материалов были четыре дочери, из которых старшая (Нина-Люси, род. в 1859 г.) вышла за баварского барона Фридриха Антона Карла Кресс фон Крессенштейна.
2 До 1869 г. М. А. Бестужев жил в Селенгинске, всего в 170 верстах от Петровского завода.
3 См.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма, с. 333. Письмо было переслано М. А. Бестужевым в Петербург М. И. Семевскому, который начиная с 1869 г. несколько раз цитировал этот документ в своих работах.

64

146
кине. Трудно сказать, какое издание («брошюру») показывал Горбачевскому Бестужев. Скорее всего — выпуск или оттиск из журнала «Атеней», где летом 1859 года «Записки» Пущина появились в сильно урезанном виде; впрочем, в любом варианте критические суждения Горбачевского относятся к неполному тексту замечательных мемуаров Пущина. Даже после появления ряда фрагментов в вольной печати Герцена многие важные строки еще оставались необнародованными; такова знаменитая сцена в Михайловском, когда собеседники «незаметно коснулись подозрения насчет общества» и Пушкин восклицает: «Верно, все это в связи с майором Раевским...» Этот принципиальный отрывок был впервые напечатан через одиннадцать месяцев после смерти Горбачевского 1.

И. И. Пущин скончался в апреле 1859 года, и здесь уместно подчеркнуть еще раз, что отношения «двух Иванов Ивановичей» были очень теплыми; что Горбачевский всю жизнь помнил соседа по Петровскому каземату 2 и был очень благодарен Пущину, который уже с поселения, проделав с немалым риском, без разрешения, несколько сотен верст, — специально приехал в Петровский завод навестить Горбачевского (как похоже на давнюю поездку Пущина к Пушкину в Михайловское!). В полученном за несколько месяцев до смерти и уже цитированном письме Горбачевского от 30 октября 1858 года Пущину напоминали о его стародавнем обещании — еще раз приехать в Петровский, где его так ждут...

Итак, отношения были теплыми, дружескими — и тем интереснее, что Михаилу Бестужеву пишутся следующие строки: 3

«Я не могу забыть той брошюрки, которую я у тебя читал, сочинение нашего Ив. Ив. Пущина о своем воспи-

1 См.: М. И. Семевский. К биографии Пушкина. — «Русский вестник», 1869, № 11, с. 77—78.
2 В Петровском каземате, состоявшем из нескольких отделений, Горбачевский жил в одном, третьем, отделении с Пущиным, Оболенским и Штейнгелем, с которыми имел возможность общаться особенно часто.
3 Автограф — в Отделе рукописей ГПБ, ф. 69 (Бестужевых), № 30, л. 16—17. Письмо напечатано полностью в приложениях к газете «День», 1913, №№ 6—10 (публикация П. Е. Щеголева), и в «Записках и письмах И. И. Горбачевского». М., 1925, с. 359—360. Строчки, опущенные в последнем издании (И. И. Горбачевский. Записки. Письма. 1963, с. 174), заключены в квадратные скобки.

147

тании лицейском и о своем Пушкине, о котором он много написал. Бедный Пущин — он того не знает, что нам от Верховной думы было даже запрещено знакомиться с поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным, когда он жил на юге. [И почему: прямо было сказано, что он по своему характеру и малодушию, по своей развратной жизни сделает донос тотчас правительству о существовании Тайного общества 1.

И теперь я в этом совершенно убежден, — и он сам при смерти это подтвердил, сказавши Жуковскому: «Скажи ему 2, если бы не это, я бы был весь его». Что это такое? И это сказал народный поэт, которым именем все аристократы и подлипалы так его называют].

Прочти со вниманием об их воспитании в лицее; разве из такой почвы вырастают народные поэты, республиканцы и патриоты? 3 Такая ли наша жизнь в молодости была, как их? Терпели ли они те нужды, то унижение, те лишения, тот голод и холод, что мы терпели? А посмотри их нравственную сторону. Мне рассказывали Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин про Пушкина такие на юге проделки, что уши и теперь краснеют» 4.

Примечания (на полях письма) сделаны Горбачевским, когда он перечитывал написанное, а полемические страсти еще не улеглись (М. И. Семевский в свое время ошибочно заключил, что примечания сделаны М. А. Бестужевым).

Вот эти-то строки, хранящиеся ныне в фонде Бестужевых, в Рукописном отделе Государственной Публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина, и явятся сейчас предметом обсуждения. В них ясно видны два близко связанных мотива: во-первых, типичная, хорошо известная и понятная нам критика «слева» более умеренных, менее радикальных товарищей по борьбе, — представителем наиболее решительного, левого крыла декабризма, чело-

1 «Совестно было ему об этом сказать, — но знаю, он догадывался, — я часто с ним говорил о Пушкине, сидевши вместе в 3-м отделении Петровского каземата». — Примеч. Горбачевского.
2 [Т. е. Николая I]. — Примеч. Горбачевского.
3 «Можно прибавить и историки?» «Спроси их и подумай, где они видели народ, где они его поняли и изучили». — Примеч. Горбачевского.
4 «Его прогнал от себя Давыдов. [Его прогнал от себя Раевский]. Его прогнал от себя Воронцов; его прогнал от себя и генерал Инзов». — Примеч. Горбачевского.

65

148
веком фактически разночинного круга, отделяющим себя от «аристократов» (из которых, как известно, вышли многие декабристы). Второй слой в рассуждениях Горбачевского касается непосредственно личности великого поэта.

Разумеется, первые исследователи, ознакомившиеся с текстом письма, не могли не отозваться.

М. И. Семевский: «...Как крайне резкие о личном характере великого поэта и голословные отзывы, — мы не решаемся приводить» 1.

Б. Е. Сыроечковский (в комментариях к «Запискам» Горбачевского, издание 1925 года) : «Поразительная — тем более у Горбачевского с его редкой памятью — ошибка. Пушкин с осени 1824 г. жил уже в Михайловском; запрещение же знакомиться с ним (если бы таковое когда-нибудь было) «славяне» могли получить от Верховной думы только после соединения с большим Обществом, то есть осенью 1825 года. Очевидно, общее нерасположение Горбачевского к Пушкину путем какой-то сложной аберрации укоренило в памяти его этот мнимый «факт»».

Сходные объяснения инвективам Горбачевского давали П. Е. Щеголев 2, М. В. Нечкина 3.

В последнем издании «Записок» Горбачевского часть текста из письма от 12 июня 1861 года не приводится, что обосновывается редакционным примечанием: «Далее следует исключительно тяжкое, несправедливое обвинение, брошенное Горбачевским Пушкину, которое мы не печатаем. Оно опровергается многими известными фактами, в особенности встречами Пестеля с Пушкиным 9 апреля, 25 и 26 мая 1821 г. в Кишиневе <...> и письмом М. С. Волконского, сына декабриста, к Л. Н. Майкову о поручении, данном С. Г. Волконскому Директорией Южного общества принять поэта в тайную организацию <...> Утверждение Горбачевского уязвимо и в том отношении, что ни мемуарист, ни его товарищи по тайной организации не могли бы встретиться с Пушкиным, поскольку с августа 1824 г. до июля 1826 г. опальный поэт жил безвыездно в Михайловском» 4.

1 «Русская старина», 1880, № 1, с. 130.
2 П. Е. Щеголев. Из жизни и творчества Пушкина. М.—Л., М., 1931, с. 293—296.
3 ЛН, т. 58, с. 163.
4 И. И. Горбачевский. Записки. Письма, с. 337.

149

Итак, два основных довода в опровержение Горбачевского: во-первых, хорошие отношения с Пушкиным Пестеля, Волконского и других южан.

Но Горбачевский не говорит о Пестеле, Волконском. Он ссылается на Верховную думу.

Второй довод. Разговор мог состояться осенью 1825 года, а Пушкина уже год, как нет на юге.

Два этих контраргумента, на наш взгляд, однако, не «закрывают тему»: нам бесконечно дорог Пушкин; но мы полны глубокой почтительности к Горбачевскому. Уважение к этим людям запрещает просто отмахнуться, отделаться от столь резко и определенно написанных строчек, требует размышлений...

К примеру, разве так уж важно, что Пушкин не был на юге осенью 1825 года? Во-первых, абстрактно говоря, речь могла идти о каком-то недружелюбии к поэту, возникшем год и более назад, когда он еще жил в Одессе. Во-вторых, деятельность южан не ограничивалась Украиной: Бестужев-Рюмин, например, ездил в Вильну, Москву; Пестель, Давыдов, Барятинский отправлялись для переговоров с северянами в Петербург. Встречи их с Пушкиным вполне могли быть, и ссылка поэта в Михайловское не отменяла возможных переговоров об участии его в тайном обществе. Как бы ни относились к Пушкину южные декабристы, он для них был явлением — не южнороссийским, а всероссийским...

Но как объяснить реплику Горбачевского о Верховной думе, запрещавшей знакомиться с поэтом?

Хорошая память декабриста, многолетняя концентрация его внимания на событиях 1825 года — все это позволяет сказать с полной уверенностью: он действительно слышал нелестные слова в адрес Пушкина от тех лиц, которые составляли для «соединенных славян» Верховную думу. Не стоит при этом ссылаться на слишком большое время, прошедшее между фактом и воспоминанием (1825— 1861). Дело в том, что в Чите и Петровском заводе история декабризма была предметом постоянных дискуссий, обсуждений, в ходе которых вырабатывалась — с конца 1820-х годов — устойчивая, устная версия различных воспоминаний. Из самого письма Горбачевского к Бестужеву, между прочим, видна предыстория «пушкинской темы» — те беседы, что происходили между Горбачевским и Пущиным «в 3-м отделении Петровского каземата». Именно там, заметим, находились оба Ивана Ивановича, когда

66

150
пришло известие о гибели Пушкина, а затем появились те документы (письмо Жуковского, записка Спасского), где односторонне, с определенным умыслом, подчеркивалось христианское примирение Пушкина с царем и т. п. 1 Именно смерть Пушкина вызвала серьезные разговоры декабристов о его судьбе — и тогда-то скорее всего Горбачевский хотел многое высказать Пущину; ему казалось, что Пущин «и сам догадывается»; кое-что, разумеется, было сказано (к этим спорам о Пушкине мы еще вернемся).

Здесь же заметим, что в далеком отголоске 1861 года слышатся более близкие к пушкинскому времени голоса 1837-го.


В ВЕРХОВНОЙ ДУМЕ

Горбачевский хорошо помнит неблагоприятные для великого поэта наставления Верховной думы. Но кого же декабрист считает членами Думы? Тут нет сомнений, и он сам в примечании называет имена: Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин.

Пора вспомнить обстоятельство, которое еще не учитывалось при анализе этого текста: Южное тайное общество, как известно, раскинуло свои «филиалы» — управы — по обширным пространствам Украины. Мы часто забываем, что Тульчин, штаб 2-й армии, — это один мир, связанный прежде всего с Пестелем, Волконским, Юшневским, географически близкий к Одессе, Бессарабии...

Более чем в пятистах верстах к северо-востоку — другая управа Южного общества. Васильков близ Киева. Во многом другой круг, даже другая армия: 1-я, с главным штабом в Могилеве. При затрудненности отпусков и переездов, особенно для бывших семеновских офицеров, при стремлении избегать конспиративной переписки, связи Василькова с Тульчином не столь просты, как можно вывести из общего заглавия — Южное общество. Между прочим, присоединение «соединенных славян» к основному стволу декабризма (несколько лет существовавших совершенно независимо от южан) — целиком дело васильковских декабристов Бестужева-Рюмина, Муравьева-Апостола. Пестель, Тульчинская управа Южного общества были из-

1 Слова Пушкина: «Жаль, что умираю, весь его бы был» см.: «Пушкин в воспоминаниях...», т. 2, с. 337.

151

вещены уже о свершившемся факте. Братья Борисовы, Горбачевский и другие «соединенные славяне» так и не успели лично познакомиться с Пестелем. Для «славян» до самого ареста представителями Центра, Верховной думой были Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин. Это их слова о Пушкине передает Горбачевский. Помня, что значили для него эти люди и воспоминания о 1825 годе, мы можем уверенно утверждать: были подобные разговоры; речь идет, конечно, не о буквальном, слово в слово, их воспроизведении, но о духе, сути (пусть окрашенных определенными жизненными впечатлениями и последующими размышлениями на каторге и поселении). Ясно, что старик Горбачевский и в 1861-м еще помнит многое, что даже не попадает в письмо к Бестужеву — «о таких на юге проделках, что уши и теперь краснеют».

Итак, от Горбачевского мы пришли к «пушкинским разговорам» Муравьева и Бестужева.

Изучение того, как представляли декабристы личность и творчество Пушкина, требует новых, углубленных, конкретных разысканий, сопоставлений, размышлений.

Из показаний декабристов мы знаем, что как раз во время встреч и переговоров лидеров Южного общества со «славянами» в Лещинских лагерях (сентябрь 1825 года) обнаруживалось «рукописных экземпляров вольнодумных сочинений Пушкина... столько по полкам, что это нас удивляло» 1. Так свидетельствовал Бестужев-Рюмин, который сам имел немалое число запрещенных стихов в своем портфеле и регулярно пользовался ими для агитации, в частности разжигая своих слушателей чтением пушкинского «Кинжала» 2.

От революционных стихов никто и не думал предостерегать. Наоборот, это средство всячески поощряется, но стихи — одно, их автор — другое...

Но нет ли тут противоречия? Порицая Пушкина, пользоваться его стихами для своего дела? Конечно, нет. Очевидно, эта группа декабристов выдвигала ту идею, о которой позже толковали некоторые литературоведы, разделяя Пушкина-человека и Пушкина-поэта...

В известных свидетельствах Бестужева-Рюмина о повсеместном чтении запрещенных стихов Пушкина сегодня

1 ВД, т. IX, с. 118.
2 Там же, с. 108.

67

152
справедливо видят объективное участие поэта в подготовке восстания (ниже будет представлено, как подобные сведения о поэте угрожающе концентрировались в руках верховных властей в 1826 году. Максимальное число показаний о влиянии запрещенных стихов поэта сделано молодыми офицерами, привезенными с юга, большей частью — членами Общества соединенных славян). Однако сейчас мы взглянем на этот факт под другим углом: совершенно естественно, что частые цитаты из Пушкина во время Лещинских встреч южных революционеров вызывали также разговоры о самом авторе. И тут-то, в сентябре 1825 года, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, очевидно, предостерегали новопринятых членов против излишнего увлечения личностью поэта, рассказывали о нем нечто компрометирующее, вызывающее у Горбачевского краску стыда и много лет спустя.

Где же источник подобных впечатлений Муравьева и Бестужева? Это ведь были рыцарские натуры, не склонные к суете и клевете. И если юный Бестужев-Рюмин — человек пылкий, порой экзальтированный, то его старший друг обладал высочайшей внутренней выдержкой, по мнению многих друзей — «древний римлянин».

Они не могли просто так сочинить, сплести ужасную версию; и в то же время должны были сами пользоваться чьей-то злонамеренной информацией: Горбачевский ведь с Пушкиным не был знаком. Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин встречались с поэтом, но очень давно, в Петербурге, эпизодически. На юге их маршруты не совпадают: в Одессу и Кишинев из Василькова почти не ездили; Пушкин не бывал в Киеве после ноября 1822 года, в Каменке появляется в 1820-м и 1822-м, а Муравьев и Бестужев гостят там осенью 1823 года и позже...

Васильковская управа более всего удалена от пушкинских Кишинева и Одессы — но отчего-то именно здесь о поэте отзываются недоброжелательно!

Чем ближе к его местам, тем больше у него друзей-декабристов: в Тульчине, Кишиневе, Одессе много доброжелателей, приятелей. Поэт встречается и долго беседует с Пестелем, предупреждает об опасности декабриста Владимира Раевского; Сергей Волконский размышляет о приеме его в тайный союз и не решается, так как «Пушкину <...> могла угрожать плаха»; 1 по свидетельству сына

1 ЛН, т. 58, с. 163.

153

декабриста, в их семье поэт всегда считался близким человеком. Прибавим, что и северяне (Пущин, Рылеев, А. Бестужев) при всех разногласиях с Пушкиным — всегда видят в нем своего.

Доброжелательство Пестеля, Волконского и других членов тайного общества, как мы видели, считалось аргументом, опровергающим Горбачевского. Меж тем пора ясно сказать, что дело не в «опровержениях». Мы и без них уверены во вздорности тех несправедливых обвинений.

Дело не в «опровержении» слухов, а в том, чтобы понять, откуда слухи? Как объяснить отмеченное странное отношение к личности поэта со стороны Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина?

Зная образ мышления этих людей, их стремление возвыситься духом над миром обывательской повседневности, уверенно утверждаем: кто-то дает им порочащую поэта информацию: лицо или лица, к которым они относятся с доверием.

Клевета.

Можно, правда, возразить, что в декабристских кругах не раз говорилось об опасности приема Пушкина в Общество — что он «легкомысленен», чересчур общителен, к тому же находится под наблюдением властей...

http://img-fotki.yandex.ru/get/5639/19735401.ae/0_6f689_e064dff9_XL.jpg

Портрет Ивана Ивановича Пущина. Декабрист. Лицейский друг Пушкина.
Фотография Н. Кирсанова с оригинала Ф. Вернье.
Собственность форума.

Так, да не так! Несколько известных высказываний подобного рода — свидетельства дружеские, благорасположенные, аттестующие поэта как своего, но особенного.

Вот известные строки Пущина:

«Я страдал за него, и подчас мне опять казалось, что, может быть, Тайное общество сокровенным своим клеймом поможет ему повнимательней и построже взглянуть на самого себя, сделать некоторые изменения в ненормальном своем быту. Я знал, что он иногда скорбел о своих промахах, обличал их в близких наших откровенных беседах, но, видно, не пришла еще пора кипучей его природе угомониться. Как ни вертел я все это в уме и сердце, кончил тем, что сознал себя не в праве действовать по личному шаткому воззрению, без полного убеждения в деле, ответственном пред целию самого союза» 1.

А вот отзыв И. Д. Якушкина:

«Вообще Пушкин был отголосок своего поколения со всеми его недостатками и со всеми добродетелями. И вот,

1 Пущин, с. 73.

68

154

может быть, почему он был поэт истинно народный, каких не бывало прежде в России» 1.

Разумеется, это совсем иные тексты, принципиально иное отношение, чем в письме Горбачевского, где говорится, что Пушкин «по своему характеру и малодушию, по своей развратной жизни сделает донос тотчас правительству...» Как видим — абсурдный, злой упрек является переходом в другое качество обычных, расхожих, но дружеских разговоров о «пушкинском легкомыслии», которые вообще велись...

Клевета. Очевидно клевета, шедшая от людей, связанных с миром Одессы и Кишинева... Об этом, в сущности, говорится на соответствующих страницах книги П. В. Анненкова, использовавшего, как уже отмечалось, не дошедшие к нам воспоминания Алексеева. Поэтому они должны изучаться не только как обобщение пушкиниста, но и как важные показания очевидца: «Отличие Одессы <от Кишинева> состояло в том, что узлы всех событий распутывались здесь уже гораздо труднее, чем в Кишиневе. Там легко и скоро сходили с рук Пушкину и такие проделки, которые могли разрешиться в настоящую жизненную беду; здесь он мог вызвать ее и ничего не делая, а оставаясь только Пушкиным. Тысячи глаз следили за его словами и поступками из одного побуждения — наблюдать явление, не подходящее к общему строю жизни. Собственно врагов у него совсем не было на новом месте служения, а были только хладнокровные счетчики и помечатели всех проявлений его ума и юмора, употреблявшие собранный ими материал для презрительных толков втихомолку. Пушкин просто терялся в этом мире приличия, вежливого, дружелюбного коварства и холодного презрения ко всем вспышкам, даже и подсказанным благородным движением сердца. Он только чувствовал, что живет в среде общества, усвоившего себе молчаливое отвращение ко всякого рода самостоятельности и оригинальности. Вот почему Пушкин осужден был волноваться, так сказать, в пустоте и мстить невидимым своим преследователям только тем, что оставался на прежнем своем пути. Он скоро прослыл потерянным человеком между «благоразумными» людьми эпохи, и это в то самое время, когда внутренний мир его постепенно преобразовывался, место неистовых возбуждений заняло строгое воспитание своей мысли, а

1 Якушкин, с. 41—42.

155

умственный горизонт, как сейчас увидим, значительно расширился. Опасность его положения в Одессе не скрылась от глаз некоторых его друзей, как, например, от Н. С. Алексеева 1. Пушкин был гораздо ближе к политической катастрофе, становясь серьезнее, чем в период своих увлечений. Эта ирония жизни или истории не новость на Руси» 2.

Коснувшись конфликта поэта с графом Воронцовым, Анненков продолжает (вероятно, также опираясь в числе прочих источников на рассказы Н. С. Алексеева) : «Второстепенные деятели еще менее щадились его озлоблением, нерасчетливым и часто несправедливым словом, а так как в этом городе, несмотря на весь его шум и движение, ничто не пропадало бесследно, то, конечно, сумма поводов ко вражде, взаимным обвинениям и неудовольствиям все росла с обеих сторон, и можно уже было предвидеть время, когда настоятельно потребуется свести им итоги» 3.

Из этого отрывка мы видим — какое разнообразие опасностей угрожало Пушкину в 1824 году. Имена некоторых врагов (среди них Воронцов) хорошо известны. Однако трагизм положения усугубляется тем, что клевета есть и в приятельском, дружеском кругу.

Назвать имя или имена этих тайных врагов поэта — дело сверхделикатное и опасное. Тут ведь суд исторический, где давно умершим не просто защититься. Однако, не торопясь приговаривать, не можем не говорить. Прежде чем высказать свои подозрения, предоставим слово Пушкину. Знал ли он о той клевете, которая отразилась в письме Горбачевского?

«ЖУЖЖАНЬЕ КЛЕВЕТЫ»

Знал. В наше время в печати впервые достаточно ясно высказалась о том Анна Андреевна Ахматова 4. Она обратила внимание на частую у Пушкина тему клеветы, обмана, коварства — «жужжанье клеветы», «круг товарищей презренный», клевета «жестокая и кровавая»...

Из белового автографа второй главы «Евгения Онеги-

1 В тексте ошибка — «Н. А. Алексеева».
2 П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху, с. 217—218.
3 Там же, с. 251.
4 «Неизданные заметки Анны Ахматовой о Пушкине». — «Вопросы литературы», 1970, № 1.

69

156

на» Пушкин изъял несколько строк, явно не желая публичного обсуждения —

Не посвящал друзей в шпионы

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но уважал в других решимость,

Гонимой Славы красоту,

Талант и сердца правоту.

Это написано в Одессе в 1824 году, в то самое время, когда только и могла родиться презренная клевета, что дойдет до Василькова и год спустя будет передана «соединенным славянам».

Несколько месяцев спустя, уже в Михайловском, Пушкин создает «Коварность». Вот как Т. Г. Цявловская анализирует содержание этого стихотворения:

«Пушкин обвиняет своего «друга» в том, что он употреблял «святую власть» «дружбы» на «злобное гоненье», «затейливо язвил» «пугливое воображенье» поэта, находил «гордую забаву» «в его тоске, рыданьях, униженье», был «невидимым эхом» «презренной клеветы» о «своем друге», иначе говоря — поддерживал ее, «накинул ему цепь» и «сонного предал врагу со смехом»... Впрочем, поэт ничего не утверждает. Он еще оставляет и своему «другу», и самому себе надежду, что все это ошибка...

Оканчивается стихотворение убийственно:

Ты осужден последним приговором».

О чем же здесь речь?

В «Коварности», — полагает Цявловская, — речь идет о клевете, «уже сыгравшей свою роль. Неясно, что имеет тут в виду Пушкин. Мы лишены возможности читать эти строки в черновике — этом кладезе драгоценностей, так часто помогающем понять намеки, выраженные в беловике более общо» 1.

Ахматова же включает «Коварность» в тот самый цикл, что начат строкой: «Не посвящал друзей в шпионы».

В четвертой главе «Евгения Онегина» (1825):

...нет презренной клеветы...

которой бы ваш друг с улыбкой

не повторил сто крат ошибкой...

В «19 октября» (1825) (не попавшем в перечень Ахматовой):

1 Т. Г. Цявловская. «Храни меня, мой талисман...» — «Прометей», кн. 10. М., 1974, с. 44.

157

Друзьям иным душой предался нежной,

Но горек был небратский их привет...

Проходят годы, но в 1830 году в восьмой главе «Евгения Онегина» появляются «клеветники и трусы злые», которые «его шпионом именуют».

Наконец, за полтора года до смерти, в 1835-м — стихотворение «Вновь я посетил...»; в его черновике осталась память о душевном состоянии, в котором пребывал Пушкин летом и осенью 1824 года, при переезде с юга в Михайловское:

Я зрел врага в бесстрастном судии,

Изменника — в товарище, пожавшем

Мне руку на пиру, — всяк предо мной

Казался мне изменник или враг.

Пушкин как бы упрекает себя в чрезмерной мнительности, подозрительности. Страсти десятилетней давности миновали, но память о них горька — «чем старе, тем сильней». И как выразительны черновые варианты «Вновь я посетил...», определяющие ту старую клевету!

О клевете насмешливой...

О клевете язвительной...

О клевете, мне сердце уязвившей...

О клевете, о строгой света...

О строгом заслуженном осужденьи

О [мнимой] дружбе, сердце уязвившей

Мне горькою и ветреной обидой.

Пушкин никогда ни разу не назвал имени того, кого подозревал в клевете; не разрешает подозрениям превратиться в уверенность... «Но если...»

Мемуаристы и исследователи, однако, давно назвали это имя: Александр Раевский. «В нем, — пишет современник и очевидец Ф. Ф. Вигель, — не было честолюбия, но из смешения чрезмерного самолюбия, лени, хитрости и зависти составлен был его характер... 1 Я напрасно усиливаюсь

1 Аналогичную характеристику дает Александру Раевскому его отец генерал Раевский в письме к дочери Екатерине. «С Александром живу в мире, но как он холоден!.. Он не рассуждает, а спорит, и чем более он неправ, тем его тон становится неприятнее, даже до грубости... У него ум наизнанку; он философствует о вещах, которых не понимает, и так мудрит, что всякий смысл испаряется... Я думаю, что он не верит в любовь, так как сам ее не испытывает и не старается ее внушить» (см.: М. О. Гершензон. История молодой России. М.—Пг., 1923, с. 45).

70

158

здесь изобразить его: гораздо лучше меня сделал сие Пушкин в немногих стихах под названием «Мой демон...» 1. Известность Пушкина во всей России, хвалы, которые гремели ему во всех журналах, превосходство ума, которое внутренне Раевский должен был признавать в нем над собою, все это тревожило, мучило его... Еще зимой <1823/24 года> чутьем слышал я опасность для Пушкина, не позволял себе давать ему советов, но раз шутя сказал ему, что по африканскому происхождению его все мне хочется сравнить с Отелло, а Раевского — с неверным другом Яго. Он только что засмеялся» 2.

Несколько позже Бартенев, опиравшийся на многие свидетельства современников поэта, назовет Александра Раевского «человеком, ввергшим Пушкина в пропасть» 3.

«Стихотворением «Коварность», — пишет Т. Г. Цявловская, — ответил Пушкин на ласкательное письмо к себе

Александра Раевского...» 4.

1 Многие современники находили в стихотворении «Демон» портрет Александра Раевского. Разумеется, сложная творческая история этого произведения далеко не исчерпывается проблемой прототипа, но все же не может, не должна и совершенно освободиться от нее. «Сам же Пушкин, — пишет Т. Г. Цявловская, — тяготился молвой о связи его стихотворения с именем Александра Раевского. <Он> решил было даже выступить с опровержением этого суждения и написал заметку, объясняющую идею «Демона». Заметка эта была написана якобы третьим лицом. Впрочем, она осталась в рукописи поэта» (см.: Т. Г. Цявловская. «Храни меня, мой талисман...» — «Прометей», кн. 10, с. 19).
2 «Пушкин в воспоминаниях...», с. 226—227.
3 «Русский архив», 1872, № 10, стлб. 2361.
4 Т. Г. Цявловская. «Храни меня, мой талисман...». — «Прометей», кн. 10, с. 46. В этом письме Раевский говорит: «Вы пишете, что боитесь скомпрометировать меня перепиской с вами. Такое опасение ребячливо во многих отношениях <...> Да и что может быть компрометирующего в нашей переписке? Я никогда не вел с вами разговоров о политике; вы знаете, что я не слишком высокого мнения о политике поэтов, а если и есть нечто, в чем я могу вас упрекнуть, так это лишь в недостаточном уважении к религии — хорошенько запомните это, ибо не впервые я об этом вам говорю» (XIII, 106 и 529). Цитируя это послание Т. Г. Цявловская замечает: «Письмо, написанное явно в расчете на перлюстрацию, демонстрирует благонадежность его автора. Охраняя собственную репутацию, Раевский предает Пушкина» (см.: «Прометей», кн. 10, с. 45). Не согласимся с известной категоричностью этого суждения. Письмо Раевского может быть оценено и как намек Пушкину, по какой линии его обвиняют. Скорее уже тут самозащита Раевского, ответ на слух, будто он причина гонений поэта.

159

Цявловская связывает коварность Раевского с соперничеством из-за Воронцовой, но подчеркивает неясность «реалий», затронутых в стихотворении. Между тем представляется безупречной мысль Т. Г. Цявловской и А. А. Ахматовой, что обратная характеристика — «не посвящал друзей в шпионы» — предполагает «теневого героя», — того, который посвящал.

«По сопоставлению с стихотворением «Коварность» и еще... — пишет Ахматова, — несомненно оказывается, что второй — тайный — портрет написан Александром Сергеевичем с «новоизбранного» одесского друга Ал. Раевского» 1.

Поэт нашего времени через столетие с лишним тонко и глубоко понимает другого, величайшего поэта, верно намечает тему клеветы и лишь не пользуется в своих рассуждениях таким важным источником, как письмо Горбачевского М. А. Бестужеву.

Как видим, обвинения Раевскому — не из пустоты явились, хотя не исключено, что дело не только в нем.

Разве Пушкин не был окружен шпионами, им не распознанными? Предмет его страсти Каролина Собаньская (о которой лишь много лет спустя стало достоверно известно, что она была агентом тайной полиции) — она одна могла скомпрометировать поэта самым неожиданным образом 2. Разве покровитель Собаньской, начальник Южных военных поселений и один из организаторов сыска граф Витт, не был отменным мастером политической провокации? А ведь он был в сравнительно неплохих отношениях с Пушкиным, что доказывают переговоры поэта с ним (1824 г.) об устройстве судьбы Кюхельбекера (как не вспомнить пушкинское же рассуждение о гении «обык-

1 «Вопросы литературы», 1970, № 1, с. 188.
2 Ахматова писала: «Надо вспомнить про какие-то темные слушки вокруг Пушкина в южный период его жизни. Что удивительного в их возникновении, если он был при даме, которая вела слежку за братьями Раевскими, Орловым, и т. д. и в конце концов добилась их ареста. Конечно, Пушкин понятия об этом не имел. Но Александра Раевского он поймал на повторении этой клеветы» («Вопросы литературы», 1970, № 1, с. 189). Ахматова имеет в виду, что одной из причин кратковременного ареста братьев Александра и Николая Раевских в январе 1826 г. был донос Собаньской — «уведомление графа Витта, узнавшего от одного члена, будто бы тайное общество старалось через сих Раевских заразить и Черноморский флот» (ВД, т. VIII, с. 160).


Вы здесь » Декабристы » А.С.Пушкин » Н. Эйдельман. Пушкин и декабристы.