Время деятельной осады города можно считать еще 3 месяца, т.е. до начала ноября; затем, от дурной погоды, осадные работы неприятельские должны приостановиться.
На этот период у нас достанет пороху и снарядов, а также, при настоящем числе войск (считая по 24-е июля все прибывшие части), достанет и для пополнения ежемесячной убыли (6 тысяч человек) в Севастополе, а равно и для удержания неприятеля при его покушениях окружить город, оставаясь на настоящих оборонительных позициях.
Но по всем данным, неприятелю, для успешного окончания его осады, нужно гораздо менее 3-х-месячного срока, следовательно, необходимо отдалить, сколько возможно, срок окончания осады.
Для выполнения этой цели, самое выгоднейшее было бы сражение в соседстве осадных работ неприятеля, с тем, чтобы следствием нашего успеха было занятие значительной части сказанных работ.
Место для этого сражения есть Сапун-гора и весь правый фланг осадных работ неприятеля. Для наступления нашего с этой целью возможных направлений имеется только два: 1) из Севастополя – от Корабельной стороны, и 2) от Чоргуна.
Выходя в первом направлении, сколько я могу судить, не представляется удобства развернуть такие силы, чтобы от успеха их можно было ожидать расстройства или поражения неприятельской армии, но, за то, место самого боя представляет возможность, при успехе нашем, отдалить неприятеля от города. Но какой именно срок – будет зависеть от размеров самого успеха.
Для выхода во втором направлении, от Чоргуна, нужно прежде всего, овладеть долиною Чоргунскою, т.е. пространством, лежащим впереди Чоргуна до Сапун-горы. Для такого предприятия нужно употребить слишком 40 тысяч пехоты и от 6 до 7 тысяч кавалерии, ибо, сначала нужно занять горы, по левую сторону реки Черной лежащие (Гасфорта и Уральские); по трудности их атаки и вероятно весьма упорной обороны неприятеля, нужно предполагать, что успех наш будет нам стоить значительной потери.
Непосредственным результатом этого боя будет отнятие у неприятеля течения Черной речки и деревни Камары. Но для совершенного овладения долиною, необходимою для нас, в случае нашего приступа на Сапун-гору, на другой день мы принуждены будем атаковать неприятеля на позиции, составленной хребтом высот, где были прежде его редуты, а потом наши.
С помощью значительной нашей кавалерии, наибольший результат сего нового сражения может быть расстройство сардинского корпуса, турецких и частью французских войск, и удержание за нами долины Чоргунской. После чего, можно будет судить о возможностях атаки с остальными войсками Сапун-горы, которая, по трудности подступов и сильных укреплений, потребует значительного числа войск, нежели какое может оставаться в нашем распоряжении после двукратного наступательного действия. Оставаться же в оборонительном положении на вновь занятых позициях, для удержания их потребуется до 20-ти тысяч пехоты и от 4-х до 20-ти тысяч кавалерии постоянно.
Таковые успешные действия с нашей стороны на реке Черной, оттеснив неприятеля и лишив его многих удобств лагерного расположения заставит его возвратиться в свои укрепленные позиции на Сапун-гору. Насколько же они могут отдалить окончание осады Севастополя – заключить трудно.
Что касается вопроса, в какое время следует начинать наступательные действия, если бы таковые были решены, то полагаю его удобнейшим с прибытием первых дружин ополчения.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ЛИПРАНДИ
29-го июля 1855 года.
Позиция на горе Мекензиевой.

ВИЦЕ-АДМИРАЛ НОВОСИЛЬСКИЙ, исчислив невыгоды пассивного положения, предложил немедленно начать наступательные действия, не ожидая ни прибытия Курских дружин, ни построения моста через Большую бухту.
      По мнению ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА КОЦЕБУ, надлежало ускорить развязку дел под Севастополем, и для этого атаковать неприятеля со стороны Чоргуна, не ожидая прибытия дружин Курского ополчения.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ СЕРЖПУТОВСКИЙ выразил мнение, что хотя с теми силами, которые состоят в нашем распоряжении, невозможно сбить неприятеля с Сапун-горы и заставить его снять осаду Севастополя, однако же следует немедленно атаковать Федюхины высоты и смежные с ними горы, поддержав эту атаку, в случае спуска неприятеля в значительных силах с Сапун-горы к Чоргуну, вылазкою из Севастополя на Камчатский редут и демонстрациею с Городской стороны на левый фланг неприятельской позиции, слабо занятой союзниками.
По мнению ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА БУХМЕЙЕРА, необходимо безотлагательно атаковать противника на Чорной речке двумя отрядами, устремив правый, сильнейший на Федюхины горы, а левый, для демонстрации – на правую оконечность позиции союзников. По овладении же Федюхиными высотами, правый отряд должен был направлен, для занятия Сапун-горы, одновременно с вылазкою гарнизона Корабельной стороны к редуту Виктория, где предполагалось соединить оба отряда, между тем как левый отряд, оттеснив сардинцев и турок к селению Кадикиой, разобщит их с французами и англичанами. По соединении правого  отряда с Черной речки с гарнизоном Корабельной стороны, они должны занять позицию между Малаховым курганом и хутором Соколовского и устроить местами полевые укрепления, которые впоследствии могут быть постепенно усилены.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ БУТУРЛИН изъявил мнение, что оставаться в пассивном положении, не имея в виду никакого определенного исхода, значило бы не выигрывать, а терять время, и приготовить не только падение Севастополя, но и потерю Крымского полуострова, и потому предложил, выждав прибытие первых дружин ополчения, атаковать неприятеля со стороны Черной, овладеть Гасфортовою и Федюхиными высотами, укрепиться на них, и оставя на них часть войск с прочими отойти на Мекензиеву позицию и в Чоргун, где оставаться во всегдашней готовности встретить неприятеля, если бы он предпринял вновь овладеть Федюхиными высотами, или самим атаковать Сапун-гору, если бы он двинулся на приступ Севастополя. (Правописание  вышеприведенных документов  соответствует  первоисточнику. -  Б.Н.)

«МНЕНИЯ» членов совета, начиная с Новосильского и заканчивая Бурурлиным, взяты из протокола военного совета от 29-го июля 1855 года. Начать следует с того, что ни один из них, кроме КОЦЕБУ и  БУТУРЛИНА, по своему служебному положению, не нес  персональной ответственности за принимаемые на совете решения, посему и принимать их рекомендации всерьез не следовало бы. С аналитическими записками, представленными генералами: бароном Сакеном, Семякиным, Хрулевым и Липранди мы имели возможность ознакомиться  и, в этой связи   несколько неожиданно  читается запись в конце протокола ведения военного совета: «лица, участвовавшие в совете, представили свои мнения, БОЛЬШИНСТВО КОИХ ВЫСКАЗАЛОСЬ В ПОЛЬЗУ НАСТУПЛЕНИЯ СО СТОРОНЫ РЕКИ ЧЕРНОЙ».

С рассветом 4-го августа генерал-лейтенант Липранди атакует Телеграфную гору. В это же время войска генерал-лейтенанта Бельгарда быстро выдвигаются к Чоргуну, двумя отделами, и выстраивают две батареи: одну – на хребте, что вправо от Чоргунской дороги, для обстреливания горы Телеграфной; другую – на хребте, что левее этой дороги, для обстреливания долины Чоргуна и горы Гасфорта. По взятии Телеграфной горы, весь левый корпус готовится к переправе через реку Черную, для атаки горы Гасфорта, на что и ожидает приказания г-на главнокомандующего.
3. Главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева, в составе 30-ти с четвертью батальонов ( эта «четверть» батальона, «пристегнутая» в каждому из отрядов, объясняется тем, что, обозначает роту стрелков, вооруженных штуцерами,  и как всякая рота, соответствует четверти батальона - Б.Н.) при 36-ти орудиях, 3-го августа, после обеда, выступает с речки Бельбека с таким расчетом времени, чтобы прибыть на Мекензиеву гору к 5-ти часам пополудни, 4-го августа. Часа за два до рассвета, пехотный резерв спускается двумя дорогами с Мекензиевой горы и выстраивается в резервный порядок позади войск генерал-лейтенанта Реада. (Исходное положение главного пехотного резерва дает нам основание предполагать, что главнокомандующий, изначально, рассматривал корпус правого фланга, как более перспективный для наступления.-  Б.Н.).
4. Главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского, в составе 50-ти эскадронов, 9 сотен при 28-ми орудиях, 3-го августа, в сумерки, выступает с реки Бельбека, следует до с. Шули, и останавливается на месте, которое будет указано Генерального штаба капитаном Кебеке.
4-го августа, часть кавалерийского резерва, в составе 34-х эскадронов, выступает с рассветом , следует долиною, что левее Мекензиевых высот, и располагается левее артиллерийского резерва; остальные 16 эскадронов (1полк драгун, 1 полк улан и батарея) остаются на месте, под командою генерал-лейтенанта барона Корфа.
5. Артиллерийский резерв, под начальством полковника князя Челокаева, в составе 76-ти орудий, прибывает 3-го августа, к 6-ти часам вечера, на Мекензиеву гору. Перед рассветом 4-го августа, по получении особого приказания, артиллерийский резерв спускается с Мекензиевой горы двумя дорогами и выстраивается сзади войск пехотного резерва.
6. Левофланговый отряд, под начальством генерал-майора Миттона, в составе 6-ти батальонов, 8 эскадронов, 10 сотен, 12-ти орудий, 3-го августа, утром, сосредотачивается впереди горы Мангуп-Кале по дороге чрез Айтодор на Езенбашик, и располагается в скрытном месте; с наступлением же сумерек направляется с возможною поспешностью на Чамлы-Езенбашик, Упу и Кучки. На сей отряд возлагается обязанность наблюдать главные выходы на наш левый фланг от Байдарской долины и от Алсуя….
7. Тыльный отряд, под начальством генерал-майора Халецкого, в составе 8-ми эскадронов, 6-ти сотен и 4-х орудий прибывает 2-го августа а селение Ени-Сала, где и расположится , имея казачий №56-й полк впереди, на постах, где он и ныне находится. На сей отряд возлагается наблюдение за неприятелем со стороны Байдарской долины…
8. Инкерманский отряд, под начальством генерал-майора Попова, в составе 6 с четвертью батальонов, 16-ти орудий, и 3-х сотен, назначается для прикрытия с востока Северной части города Севастополя и производства демонстрации к стороне реки Черной и Сапун-горы.
Господин главнокомандующий, 3-го августа, вечером, будет находиться на Мекензиевой горе; 4-го августа, в продолжении наступления,- на уступе Мекензиевой горы, близ Нового редута, куда и посылать все донесения».
Независимо от общей диспозиции, князь Горчаков, в частных диспозициях по войскам генералов: Реада, Липранди, главного пехотного и главного кавалерийского резерва, левофлангового и тыльного отряда, и в инструкции командующего инкерманским отрядом, подробно начертал правила, коими они должны были руководиться при исполнении порученных им действий.
Князь Горчаков предполагал, в случае успеха на Черной, довершить его сильною вылазкою, силою в 20-ть тысяч пехоты, с Корабельной стороны, либо из города. Составление диспозиции было сперва поручено генералу Хрулеву, а потом диспозиция составлена князем Васильчиковым. (Видимо, Хрулев был не согласен с теми силами и средствами, что выделялись в его распоряжение  -  Б.Н.).

Примите к сведению то, что, исключая отдельные указания для кавалерии, я привел текст диспозиции войскам, доведенной, в части касающейся, всем начальникам. Орфография  документа   сохранена  в соответствии  с первоисточником.
Итак, главнокомандующий, предписывая обоим начальникам главных отрядов, генералам Реаду и Липранди, «приготовиться к переправе через Черную, но не приступать к атаке Федюхиных и Гасфортовых высот до его приказания,, предполагая избрать на месте один из трех вариантов действий:1. повести атаку на высоту Гасфорта пехотой Липранди, поддержанную войсками Реада и резервами, оставя против Федюхиных высот несколько батарей, прикрытых сильной кавалерией, либо 2. атаковать Федюхины высоты пехотой Реада, поддержав его большей частью пехоты Липранди и главным пехотным резервом, или, наконец, 3. в случае, если бы обе эти атаки представились слишком затруднительными, ограничиться усиленным «обозрением»(?!!! – Б.Н.) неприятельской позиции». ( Из описания сражения на реке Черной, при отношении князя Горчакова военному министру, от 6-го августа 1855 года, т.е. уже  после случившейся  катастрофы).
Чтобы не затруднять войска на первое время заботами о подвозе продовольствия, князь Горчаков приказал иметь при себе четырехдневный запас сухарей, по фунту вареного мяса и манерки, наполненные водой,  а для  лошадей - фураж по положению. Обоз ограничивался патронными, снарядными ящиками и лазаретными фурами. Войскам было приказано взять с собой шанцевый инструмент.
Согласно отданному по войскам приказанию, движение наших войск в ночь с 3-го на 4-е августа, было исполнено с соблюдением всевозможной тишины. По прибытии на указанные в диспозиции места, было запрещено раскладывать бивачные огни. Неприятель оставался в совершенном неведении о нашем наступлении, и даже тогда, когда генерал Далонвиль, заметив усиление русских войск в Байдарской долине, донес о том по телеграфу генералам Пелисье и Гербильону, они приняли наше движение за демонстрацию. Густой туман скрывал русские отряды; но в четыре часа утра передовые посты сардинского корпуса донесли о появлении против них значительных сил. Союзники, ожидая уже несколько дней нападения с нашей стороны, перестали верить этим слухам  и потому нашим войскам удалось подойти незаметно к их позициям.
Князь Горчаков, еще до рассвета  съехав с Мекензиевой горы к так называемому Новому редуту, где стояли наши резервы, увидел, что войска обоих наших корпусов еще не приступили к исполнению первого по диспозиции приказания, т.е. к открытию канонады против неприятельской позиции  и, подозвав к себе состоящего в его свите поручика Красовского, сказал ему: «Поезжайте к генералам Липранди и Реаду и спросите у них, что они стоят? Пора начинать», а сам поехал к войскам левого отряда. Красовский же отправился туда еще прежде князя Горчакова, нашел Липранди  и, передав ему приказание главнокомандующего, получил в ответ: «сейчас отправлюсь».
Поскольку  с этого момента развивается ситуация, приведшая, в конечном счете, к поражению в сражении, попробуем ее исследовать с разных позиций.
Сразу же возникает вопрос, почему не были подготовлены специальные офицеры связи, посвященные в части касающейся,  в ход событий?
Для наведения резкости на конкретный сюжет  обратимся к основному нашему первоисточнику  - к воспоминаниям генерала Павла Липранди, воспроизведенные генералом Рафаилом Павловичем в биографическом очерке об отце. Рафаил Липранди пишет: «Общее начало действий 4-го августа должно было быть произведено по пушечному выстрелу из Нового редута. В диспозиции, присланной генералу Липранди,  была приписка: «по овладении Телеграфной горой, остановиться, послав донесение главнокомандующему на Новый редут и ожидать его прибытия». Едва стало рассветать, как последовал выстрел с Нового редута, обе колонны начали наступление, а подъехавшие батареи открыли огонь. Несмотря на то, что в диспозиции точно указывалось, когда начать действия, главнокомандующий, после выстрела из орудия, который сам же приказал произвести, послал приказание Реаду и Липранди, начать действия, к первому – своего личного адъютанта капитана Красовского, а ко второму – Генерального Штаба капитана Мейендорфа. Тут является весьма поучительный пример передачи приказаний. Когда последние еще не отправились, действия еще не начинались, т.е. артиллерия не открывала огня, а когда подъехали, огонь был уже открыт, т.е. действия начались. Красовский передал приказание Реаду, не сказав, что когда он был отправлен к колонне Реада огонь еще не был открыт и, как известно, смутил Реада, начавшего преждевременную атаку. Мейндорф же видя, что Липранди уже начал действия, ничего ему е сказал, а вернулся и доложил главнокомандующему, что Липранди уже перешел в наступление».
Очевидно, что капитан Мейендорф, по уровню своей подготовки, был способен передавать оперативные приказания в ходе боя, Красовский  такой подготовки не имел. Генерал Реад отдал приказание на стрельбу артиллерии  следом за сигнальным выстрелом, но вскоре его начальник артиллерии  генерал-майор Гагеман доложил о том, что огонь недействителен, что ядра ложатся у подошвы горы, занятой неприятелем. На позицию артиллерии убыл начальник штаба  корпуса генерал-майор Веймарн, а пока они оценивали ситуацию  стрельба была прекращена. Именно в это время и прибыл Красовский к генералу Реаду. Реад, получив от Красовского приказание главнокомандующего - «начать дело», спросил посланца: «Что значит начинать? Огонь мы уже открывали и потом прекратили. Значит ли это атаковать?». И тогда Красовский повторил слово в слово приказание князя Горчакова – «Хорошо, - сказал Реад,  - скажите князю, что я атакую и прошу прислать подкрепление». Такую дословную трактовку дает Берг в своих «Записках об осаде Севастополя».
В это время с артиллерийской позиции вернулся начальник штаба корпуса  генерал Веймарн,   и Реад приказал ему переходить в атаку. Веймарн, ссылаясь на первоначальную диспозицию, считал атаку преждевременной еще и потому, что войска не успели перестроиться к атаке, уланский полк не занял позицию на правом фланге, на что Реад отвечал, что получил от князя приказание  - «атаковать!».
Поручик Красовский, вернувшись к князю Горчакову, и осознав, что по своему недомыслию  внес путаницу в распоряжения главнокомандующего, поделился своими опасениями с князем. На что князь Горчаков отвечал: «генерал Реад знает, что ему следует делать по диспозиции». Вскоре после того, главнокомандующий, уже подъезжая к отряду Липранди, услышал сильный ружейный огонь на правом фланге, а через несколько минут прискакал адъютант генерала Реада - Волков, с донесением: «Предмостное укрепление взято, французы бегут». Удивленный атакой Реада, князь Горчаков послал через Волкова приказание: «атаковать Федюхины горы, выждав прибытие 5-й дивизии», а сам поскакал к отряду Липранди, на Телеграфную гору, которая между тем была атакована нашими войсками. Мы же обратимся к записям Рафаила Липранди, написанным  со слов отца: «Действиями войск генерала Липранди укрепленная Телеграфная гора была взята моментально, а на Гасфортовой горе, отстоящей от Телеграфной на 700 саженей, от внезапности наступления видна была суета и бестолковое метание; продолжая наступление, мы могли бы ее взять одним взмахом. Но по сделанной в диспозиции приписке, взяв Телеграфную гору, нужно было остановиться и, послав донесение, ожидать прибытия главнокомандующего. От Телеграфной горы до Нового редута две с половиной версты. Донесение было послано моментально, но пока князь приехал прошло полчаса. В это время неприятельские войска на Гасфортовой горе пришли в порядок, подтянули грозные резервы, выставили сильные полевые батареи и ожидали врага в полной готовности. Теперь их можно было выбить только после упорной борьбы. В эти полчаса, войска Реада были уже дважды отбиты и сам он убит, а потому главнокомандующий, вместо атаки Гасфортовой горы, приказал Липранди двинуть войска для прикрытия отступления Реада. Не будь роковой приписки об остановке по взятии Телеграфной горы, Гасфортова гора, несомненно, была бы взята и поставленные на ней батареи, били бы во фланг войска, боровшегося с Реадом».
Мы же пока вернемся по временной шкале сражения на час назад и уточним в деталях события, происходившие на нашем левом фланге. В соответствии с диспозицией, левая  группа   войск генерала Липранди, под начальством генерал-лейтенанта Бельгарда  после отдыха на Мокрой-Луговине  выступила в половине 3-го часа утра  к Чоргуну  двумя колоннами: левая, состоящая их 2-х батальонов Низовского и 4-х батальонов Симбирского егерских полков, 2-х рот 3-го стрелкового батальона и одной роты 6-го саперного батальона  с двумя батарейными батареями  подполковников Рогозинского и Бормана, следовала левым берегом речки Шули к высотам против селения Карловки, где, заняв позицию, открыла  около 4-х часов утра огонь из 10-ти орудий по сардинским укреплениям Телеграфной горы, а из 14-ти орудий по Гасфортовой горе. Правая колонна  в составе 2-х батальонов Днепровского пехотного полка  с легкой батареей №8, капитана Викгорста  двинулась правым берегом речки Шули и заняла на горе позицию, с которой одновременно с артиллерией левой колонны, стала обстреливать с тыла укрепления на Телеграфной горе. Греческий легион спустился в Карловское ущелье и занял дер. Карловку; а два батальона Низовского полка и два батальона Днепровского полка, с легкой батареей №6, следовали в резерве по чоргунской дороге.
Прочие же войска отряда Липранди  под его непосредственным начальством  в составе 16-ти батальонов 17-й пехотной дивизии генерал-майора Веселитского, 3-х рот 6-го стрелкового батальона и одной роты 3-го саперного батальона, при двух батарейных и одной легкой батареях, двинулись правее войск Бельгарда и выстроились на походе в боевой порядок против сардинских укреплений Телеграфной горы. Второй батальон Московского пехотного полка был послан влево на высоты  для охранения отряда от обхода со стороны Чоргунского ущелья  и одна рота 6-го стрелкового батальона выдвинута для обстреливания слева переднего неприятельского ложемента. Генерал Веселитский поставил на ближайшей от Телеграфной горы батарейную №3 батарею 17-й артиллерийской бригады подполковника Христиановича, которая открыла огонь с фронта по неприятельским укреплениям одновременно с канонадою в их тыл и правый фланг артиллерии Бельгарда. Батарейная же батарея №1 16-й артиллерийской бригады  подполковника Кондратьева  расположилась несколько правее, почти напротив французской батареи, стоявшей на склоне ближайшей их Федюхиных высот, и открыла огонь несколько позже.
В половине 6-го часа утра, генерал Ла-Мармора, усилив три роты, занимавшие Телеграфную гору 4-м батальоном берсальеров, построил свой корпус на Гасфортовой горе: на правом крыле, для обороны выхода из долины реки Варнутка, была расположена дивизия Дурандо; на левом, в промежутке между высотами Гасфорта и Федюхиными, дивизия Тротти; в резерве – бригада Джустиниани; одна из сардинских батарей стояла на высоте против деревни Карловки; другая - на уступе горы, против моста, находящегося на Чоргунской дороге. Кроме того, на вершине горы, впереди редута, была поставлена английская гаубичная батарея, для поражения продольным огнем русских батарей выше Карловки. Тогда же генерал Ла-Мармора известил о наступлении наших войск Осман-пашу, предлагая ему двинуться вперед, для прикрытия с правого фланга сардинской позиции. Как только батарейная батарея, выдвинутая генералом Веселитским против Телеграфной горы, сделала несколько выстрелов, то двинулся в атаку 4-й батальон Тарутинских егерей  в ротных колоннах  под прикрытием густой цепи одной из рот 6-го стрелкового батальона. Несмотря на сильный ружейный огонь неприятеля, наши егеря, выбив его сперва из передней траншеи и потом из второго эполемента, заставили поспешно отступить частью в последнее укрепление, на высоте у правого берега реки Черной, частью к чоргунскому мосту, где сардинцы стали переходить на другую сторону реки, под сильным огнем нашей пехоты. По занятии нашими войсками Телеграфной высоты, на ней расположилась батарейная №3 батарея, которая тотчас открыла огонь, как по возвышению, занятому сардинцами на правой стороне реки, и по неприятелю, собравшемуся у моста, так и по высоте Гасфорта, куда, тогда же  был обращен огонь артиллерии Бельгарда.
Успех действий нашего левого крыла заставил князя Горчакова , по совещании с начальником главного штаба армии, генерал-адъютантом Коцебу, решиться на атаку Гасфортовой горы всеми войсками генерала Липранди, поддержанными 5-й пехотной дивизией, стоявшей в голове пехотного резерва. Эта дивизия, получив приказание главнокомандующего – направиться на усиление левого крыла, уже взошла на Телеграфную гору, когда в долине Черной речки раздалась сильная ружейная пальба, и вслед затем, начальник 5-й дивизии, генерал-майор Вранкен получил переданное полковником Меньковым приказание – идти к каменному (Трактирному) мосту и поступить в распоряжение генерал-адъютанта Реада. (Кузмин. «Описание участия 5-й пехотной дивизии в деле при реке Черной».стр. 9-10) Таким образом, князь Горчаков, увлеченный первоначальным успехом правого крыла, отказался от своего прежнего намерения – повести главную атаку левым крылом на Гасфортову гору и решился поддержать нападение Реада  на Федюхины  горы.
Между тем, генерал Реад двинулся вперед и перестроил свои войска из походного в боевой порядок: первую линию – в ротные, прочие – в батальонные колонны. 12-я пехотная дивизия, генерал-майора Мартинау, была направлена вдоль большой дороги к Трактирному мосту, а 7-я пехотная дивизия, генерал-лейтенанта Ушакова – к броду ниже моста. Прикрытие последней дивизии с правого фланга было возложено на Елисаветградский и 37-й донской казачий полки с конно-легкой №26-й батареей. Дойдя до ближайших к реке высот правого берега, генерал Реад приказал открыть огонь против Федюхиных гор из двух батарейных и двух легких батарей. Вскоре, как уже говорилось, поручик Красовский прибыл с приказанием главнокомандующего – «начать дело (???)». Как незадолго перед тем  канонада указанных батарей была в полном разгаре, то генерал Реад не, по здравому смыслу, не отнес этого приказания к действию артиллерии, а полагал, что командующий торопит его с началом наступления. Реад перешел в наступление войсками своего  правого фланга  в то самое время, когда главнокомандующий, готовясь атаковать Гасфортову гору войсками генерала Липранди, притянул из резерва к левому флангу 5-ю пехотную дивизию. Именно в этот момент князь Горчаков совершил свою основную ошибку, как главнокомандующий - не придержал наступление Реада и не перенес направление главного удара на левый фланг. С этой минуты князь Горчаков признал все дело загубленным, и загубил он его, что называется,- собственными руками.
Со стороны французов, ближайшие к Трактирному мосту войска были расположены следующим образом: 1-й батальон 95-го линейного полка с 3-й батареей 12-го артиллерийского полка стоял на средней возвышенности Федюхиных гор; 19-й егерский батальон с 6-ю батареей 13-го артиллерийского полка – на восточной возвышенности; отряд от дивизии генерала Фоше занимал предмостное укрепление; в резерве находились полки: 97-й линейный и 2-й зуавов.
С нашей стороны были направлены к укреплению, прикрывавшему Трактирный мост, три полка 12-й пехотной дивизии: Азовский, Украинский и Одесский  под начальством генерал-майора Мартинау. Первым на приступ пошел Одесский пехотный полк под командованием полковника Скюдери. Роты бегом пошли в атаку, частью на предмостное укрепление, частью по сторонам его через реку в брод, глубиною до плеч. Французы, устрашенные решительным наступлением русских батальонов, оставили тет-де-пон, отошли за водопроводный канал и, будучи поддержаны резервом, открыли ружейный огонь. На этом этапе сражения артиллерия корпуса под командованием генерал-майора Гагемана   действовала весьма эффективно; это подтверждали и французы. Цепь стрелков и за нею егеря 3-го и 4-го батальонов Одесского полка, перейдя через канал, взошли под картечным огнем на первый уступ средней Федюхиной высоты, бросились на французскую батарею и захватили ее совершенно врасплох, не дав неприятельским артиллеристам времени взять орудия на передки. К сожалению, при этой молодецкой атаке, был смертельно ранен отважный Скюдери и выбыла из строя значительная часть офицеров и солдат полка. Неприятель в этой схватке потерял порядка 400 человек. Несмотря на жесточайший огонь ближайших французских батарей, наши егеря порывались увезти два из захваченных ими неприятельских орудий,  но прибытие остальных войск бригады Фальи и трех батальонов бригады Клера способствовало французам удержаться на этом пункте. Азовский пехотный полк, штурмовавший восточную Федюхину высоту, также был отражен неприятелем, имевшим на своей стороне превосходство в числе и местности. Французы, устояв на занятой ими позиции, с прибытием свежих войск, перешли в наступление. 50-й линейный полк, из дивизии Каму, высланный генералом Вимпфеном на помощь бригаде Фальи, сперва встретил Одессцев батальным огнем, а потом вместе с полками Фальи ударил в штыки и заставил расстроенные части 12-й дивизии отойти за реку, причем, меткий огонь двух французских батарей, расположенных на уступах Федюхиных гор, нанес нашим войскам весьма ощутимый урон. Отступлению в порядке полкам 12-й дивизии способствовали поставленные на скате Телеграфной горы генерал-майором Бельгардом две батарейные батареи, которые, не смотря на значительное расстояние от неприятеля ( около 600 сажен), действовали весьма удачно. ( Из рапорта главнокомандующему генерал-лейтенанта Липранди, от 5-го августа 1855 года).
Начальник 7-й пехотной дивизии, следовавшей на исходный рубеж следом за 12-й дивизией - генерал-лейтенант Ушаков, получив от генерала Реада, через его адъютанта, приказание,- «начинать», и зная изначальную диспозицию, был приведен в недоуменнее – «что начинать?». Артиллерийский огонь уже был открыт, идти в атаку было несвоевременно, потому как резервы (4-я и 5-я пехотные дивизии ) не завершили переход с Мекензиевой горы. Того же  адъютанта  Волкова  Ушаков просил уточнить у генерал-адъютанта Реада о более точном приказании. Если бы в эти 15-20 минут полки 7-й дивизии перестроились из походного состояния в боевой и вышли на исходный к атаке рубеж,  то своей последующей атакой они вполне смогли бы закрепить первоначальный успех атаки полков 12-й дивизии. Но именно это время было упущено в бесполезном ожидании, пока к генералу Ушакову не прибыл обер-квартирмейстер   корпуса генерал-майор Гротенфельд, и вместо разъяснения ситуации объявил, что «главнокомандующий приказал: начинать, но что именно – ему также неизвестно». В это время со стороны 12-й дивизии раздался батальный ружейный огонь, и потому, генерал Ушаков, не ожидая дополнительных указаний, но с известной задержкой направил свои три полка в брод через Черную речку, с последующей атакой западного ската средней Федюхиной высоты. Смоленский же полк был оставлен на правом берегу, для прикрытия артиллерии, из-за отсутствия средств для переправки орудий через реку и водопроводный канал. Переносные мостики, частью задержались с транспортировкой, частью оказались негодными к использованию. Таким образом, нашим полкам пришлось наступать без артиллерийского сопровождения. Позиции артиллерии, остававшейся на правой стороне реки, были заслонены нашими наступающими пехотными колоннами, при том, что позиции французских батарей оказались вне зоны досягаемости наших орудий. Наступление наших батальонов происходило под сильным и эффективным огнем неприятельских батарей и пехоты, расположенных в нескольких параллельных ложементах на уступах Федюхиных высот. Несмотря на упорное сопротивление противника, полки 7-й дивизии овладели несколькими ложементами, но прибытие французских резервов остановило их продвижение. 3-й зуавский и 82-й линейный полки дивизии Каму ударили с фронта и в правый фланг наших войск, поражаемых с близкого расстояния картечью 4-й батареи 13-го полка. Теперь в положении 12-й дивизии оказалась 7-я дивизия. Генерал Ушаков, начиная атаку, рассчитывал на поддержку 4-й пехотной дивизии, но она безнадежно запаздывала при переходе с Мекензиевой горы. Полки 7-й дивизии, потеряв до 2.000 человек, отступили за Черную реку. Их отход прикрывали наши батареи. При поддержке их огня на наступающих французов двинулись наши уланы и казаки. Только с их поддержкой  полки дивизии смогли отойти, сохраняя порядок.
В жалкой и безнадежной попытке определиться с результатами первого этапа Чернореченского сражения, скажу, что около семи часов утра  наши части «прочно овладели правым берегом реки Черной». Князю Горчакову, видимо,  показалось недостаточно тех ошибок, что он совершил в ходе первого этапа сражения; не успев своевременно поддержать первых атак резервами, с их подходом  он решился возобновить бой свежими силами.
Мы уже говорили о том, что 5-я пехотная дивизия, первоначально направленная на поддержку войск генерала Липранди, на левом фланге, была срочно перенацелена главнокомандующим на правый фланг, в поддержку войск Реада. Командир 5-й дивизии, генерал Вранкен, имевший большой опыт боев на Кавказе, просил разрешения у Реада атаковать неприятельские позиции сразу всеми полками дивизии, ручаясь за успех атаки. Но Реад приказал ему, построив дивизию в боевой порядок, штурмовать ближайшую из высот одним полком. Выполняя его приказание, генерал Вранкен расположил в первой линии 3-й батальон Галицкого егерского полка, в ротных колоннах, прикрыв их цепью штуцерных, собранных со всех полков дивизии,  а во второй лини поставил Костромской егерский полк в батальонных колоннах, назначив его для атаки. Но когда Костромской полк с барабанным боем уже двинулся вперед, под сильнейшим ружейным и картечным огнем, генерал Реад приказал остановить его и вести в атаку Галицкий полк.

Мы уже говорили о том, что князь Горчаков накануне сражения уже был готов отказаться от своего намерения – атаковать неприятеля со стороны реки Черной, и что его решительно склонил к сражению генерал-адъютант барон Вревский.  Понятно было, если бы главнокомандующий решился на такой ответственный шаг, следуя советам своих испытанных соратников: генерала Хрулева - постоянно готового на самые отважные, но продуманные подвиги; либо генерала Тотлебена - грамотного и осмотрительного военачальника. В нашем  последнем случае, оба генерала были категорически против наступления со стороны Черной речки. Но, скажите, какие особые права на доверие главнокомандующего мог иметь барон Вревский, начальник военной канцелярии, никогда не командовавший даже полком, и произвольно присвоивший себе статус «полномочного представителя Императора при ставке главнокомандующего»? И имел ли моральное право сам князь Горчаков  жертвовать жизнью тысячей своих подчиненных на дело, неудача которого была для него очевидна? И для всех ли руководителей сражения грядущая неудача была уж так очевидна? Есть все основания предполагать, что генерал Павел Липранди так не считал, иначе бы он не принял командование левым, по его убеждению, перспективным флангом нашей группировки войск. Судя по всему, у Павла Петровича была твердая уверенность, наверняка подкрепленная заверением Горчакова  в том, что именно войска его фланга, перейдут в наступление на гору Гасфорта, при условии, что войска нашего правого фланга свяжут противника на Федюхиных высотах своей активной демонстрацией  с последующей передачей части своих сил на поддержку левого фланга. При таком варианте, от командующего правым флангом особых полководческих дарований не требовалось, нужно только было быть грамотным исполнителем. Захват укреплений горы Гасфорта  позволил бы нашим, оперативно выставленным батареям, действовать последовательно во фланг французским позициям на Федюхиных высотах, заставив противника покинуть их без длительного сопротивления. Подтверждением правильности этого плана были большие потери полков бригады генерала Грибе, штурмовавших восточную из Федюхиных высот  и поражаемых картечью сардинских батарей, расположенных на западных склонах горы Гасфорта. К сожалению, излишняя суета и бестолковщина, внесенная в процесс управления сражением князем Горчаковым, плюс слабые боевые  навыки  командующего правым флангом генерала Реада, сорвали этот вариант сражения и способствовали поражению наших войск. Как бы сейчас сказали - в события вмешался не с лучшей стороны «человеческий фактор». Только фактор этот сработал не в автомобильном или авиационном происшествии и стоил он 8-ми тысяч загубленных молодых жизней. При оперативной же реализации этого плана, даже с учетом возможных потерь и явного преимущества в силах союзников, наши войска реально должны были закрепиться на высотах и тем создать известные проблемы в дальнейшей боевой деятельности союзников. При анализе действий главных руководителей «дела при реке Черной», невольно вспоминается деятельность Сталинского «Смерша» на фронтах Великой Отечественной войны, когда даже прославленные наши маршалы, принимая ответственные решения, учитывали всю степень своей ответственности, в полном смысле этого слова. В сравнении с контролирующим и репрессивным аппаратом сталинской эпохи, ведомства Бенкенндорфа и графа Орлова   не идут ни в какое сравнение. При основательном разборе последствий Чернореченского сражения, уже  один только факт, что генералы Горчаков, Реад и Липранди, в свое время являлись активными членами декабристских организаций и «удачно» избежали заслуженных наказаний, мог явиться основанием для «длительной сибирской командировки». Явно преждевременно умер Император Николай Павлович, да и он последние годы своего правления был уже далеко не тот, что в 1825 году.

        СЛУЖБА В МИРНОЕ ВРЕМЯ

По получении официального сообщения о заключенном мире, 26-го марта 1856 года, отряд генерала Липранди был расформирован и 6-й пехотный корпус отправлен в центральную Россию. Дивизии корпуса были размещены, соответственно, в Тамбовской, Пензенской и Саратовской губерниях. Для корпусного штаба был назначен город Тамбов. Не думаю, что читателю будет интересно знакомиться с бытом военных гарнизонов, расквартированных в провинциальных городках российской глубинки. Сначала Чехов в своих «Сестрах», затем Куприн – в «Поединке» настолько мастерски  и широко осветили эту страницу из провинциальной русской жизни второй половины XIX века, что, с моей стороны было бы просто кощунством посягать на эту «деликатную» с точки зрения военного профессионала тему. Как известно, Чехову – общепризнанному мастеру художественного слова и образа, как человеку сугубо гражданскому, описание военного, провинциального быта, что называется «сошло с рук», но уж Куприну – бывшему поручику, кандидату на поступление в академию Генерального штаба, эдакое «глумление» над офицерским бытом, что было усмотрено современниками- офицерами, читателями его «Поединка», стоила открытой травле в печати и даже официальными вызовами на дуэль…
В этой связи, я познакомлю вас только с небольшим, но весьма красноречивым эпизодом из жизни боевого, заслуженного генерала, героя войны, соприкоснувшегося с обязанностями старшего воинского начальника целого края в Российской глубинке в 60-х годах XIX века.
В те далекие годы статские и военные начальники губерний и краев развлекались как могли, в том числе распределяли и оспаривали свои, в общем-то, четко прописанные постановлениями и Указами, полномочия. В обязанности командиров корпусов кроме многих прочих, более приятных, и не менее серьезных функций, входила обязанность по надзору за тюрьмами гражданского ведомства. Павел Петрович как человек деятельный и пунктуальный, к этой обязанности подошел не формально, а в соответствии с инструкцией. При осмотре тамбовской тюрьмы, в одной камере Павлу Петровичу принесли жалобу заключенные в ней старик и старуха Вульф. Оба они являлись австрийскими подданными, занимались мелкой коммерцией. Старики были арестованы и заключены в тюрьму  за неизвестные им преступления; галантерейный товар, составляющий их собственность, был конфискован полицией. Павел Петрович пытался разобраться по данному вопросу с Тамбовским генерал-губернатором Карлом Данзасом. Факт произвола властей был слишком очевиден, но даже, когда после длительного разбирательства стариков выпустили из тюрьмы, то конфискованное имущество им не вернули и всячески препятствовали их отъезду на родину, в Австрию.
Тогда, Павел Петрович воспользовался приездом в Тамбов  на ревизию генерал-адъютанта Михаила Николаевича Муравьева; позвал Вульфов, лично представил их Муравьеву и рассказал ему суть проблемы. После такой аудиенции  Муравьев вызвал к себе губернатора Данзаса, поговорил с ним наедине. На другой же день Вульфы получили весь свой галантерейный товар и паспорта. Но едва Муравьев покинул Тамбов, как Данзас помчался в Петербург и нажаловался на Павла Петровича как на генерала, вмешивающегося в вопросы гражданского управления губернией. Результатом этой интриги был Высочайший приказ, по которому командир 6-го пехотного корпуса назначался командиром 2-го пехотного корпуса, а командир 2-го, соответственно, командиром 6-го. Павел Петрович, неоднократно раненый в боях, имея 2-й разряд по категории ранений, увечий и контузий, с полным на то основанием, подал прошение на бессрочный отпуск. В результате прошения, поданного на Высочайшее имя, командир 2-го корпуса остался на прежней должности, на должность командира 6-го корпуса был назначен генерал Стахович, а Павел Петрович, получив «бессрочный отпуск», отправился в Москву поправлять надорванное службой и войнами здоровье.
Павел Петрович поселился в Москве, впервые за долгие годы, наслаждался заслуженным отдыхом, много времени проводил в обществе генералов А. Ермолова, Вельтмана и Петра Горчакова. В 1858 году скончалась тетка покойной жены Павла Петровича, Елизавета Федоровна Талызина  и завещала ему село Ефимьево, в 17 верстах от Нижнего Новгорода. Для вступления в наследство  Павел Петрович отправился в Нижегородскую губернию, где распорядился судьбой 300 крепостных крестьян, не только отпустив их на волю, но и уступив им безвозмездно их усадьбы. Насколько я в курсе решения крестьянского вопроса, случай этот был в своем роде уникальный. Дух «вольтерьянства» продолжал жить и развиваться в душе тайного декабриста.
Кстати, именно в этот период, в 1858 году, произошла встреча Павла Петровича с Владимиром Федосеевичем Раевским. Да, да, с тем самым бывшим майором Раевским, что был арестован в Кишиневе в 1822 году, в судьбе которого, по мере своих возможностей, Павел Петрович принял тогда участие… Теперь, будучи проездом в Москве, после шестилетнего заключения в крепости и 30 лет сибирской ссылки, Раевский решил посетить старинных своих товарищей. Об этом периоде Владимир Федосеевич оставил воспоминания, а мы, благодаря им, имеем возможность уточнить кое-какие детали из биографии Павла Петровича Липранди. То, что в 1822 году, числясь майорами 32-го егерского полка, Владимир Раевский  и Павел Липранди входили в ближайшее окружение генерала Михаила Орлова, и что буквально накануне ареста последнего, Павел Липранди был назначен адъютантом генерала Сабанеева; что, командуя полком, он отличился при взятии Варшавы, взойдя во главе полка на вал со знаменем в руках – это нам уже было известно, а вот то, что Император Николай Павлович предложил Павлу Петровичу в награду за подвиг на стенах Варшавы генеральские эполеты  или флигель-адъютантское звание  и он выбрал второе, продолжив командование полками, об этом послужные списки, естественно, умалчивают… Что, командуя Семеновским гвардейским полком, Павел Петрович поднял вопрос перед Великим князем Михаилом Павловичем о традиционном воровстве экономических денег в полках, указав на предшественника своего, который положил в карман 40 000 рублей; и это обличение повело к открытию многих важных злоупотреблений. Вот почему многие не любили его…
Между высшими властями и при дворе он имел хитрых врагов. Мы уже говорили о случае, когда полковой казначей Семеновского полка, накануне финансовой ревизии, проводившейся Великим князем Александром Николаевичем, ловко изъял из полкового сейфа 30 тысяч рублей серебром, положив вместо денежных пачек, «куклы» с нарезанной папиросной бумагой. Можно с большой долей уверенности утверждать, что штабс-капитан гвардии, исполнявший обязанности казначея в элитном гвардейском полку, никогда бы не решился на подобную аферу, не имея авторитетных советчиков и не менее авторитетных гарантов, затевавших многоходовую операцию, имевшую целью не только разорить не в меру инициативного командира полка, но и всячески способствовать его уходу из гвардии. Организаторы этой провокации против Павла Липранди просчитали практически все возможные варианты, но не учли возможную степень участия в судьбе Павла Петровича Императора Николая Павловича. Именно об этом этапе службы Павла Липранди вспоминал с такой нескрываемой неприязнью светлейший князь Меншиков…
На момент встречи Раевского с Павлом Петровичем, летом 1858 года, обе дочери генерала уже были замужем, жили своими домами, а сын учился в академии Генерального Штаба.
Приехав из Москвы в Петербург, Владимир Раевский среди своих старых знакомых посетил и действительного статского советника Ивана Петровича Липранди, о котором  с 20-х годов, сохранил самые добрые воспоминания. Иван Петрович Липранди во время приезда Раевского продолжал служить по линии Министерства Внутренних дел и жил на даче на Черной речке. Несмотря на манифест Императора, позволивший бывшим декабристам вернуться из ссылки, отношение к ним в правительственных кругах и в обществе по-прежнему было настороженное. Так, появление В.Ф. Раевского в Петербурге вызвало оживленную переписку полицейских властей. Полученное разрешение на временное проживание в Петербурге сопровождалось секретным предписанием установить за бывшим «политическим преступником» негласное наблюдение (см. В.Ф. Раевский. Материалы…, т. 2, с. 497-498). Несмотря на нынешнее свое служебное положение и радикально изменившиеся взгляды на так называемые «демократические проблемы» в обществе, старый дуэлянт с радостью встретил своего бывшего сослуживца.
Мы расстались с Иваном Петровичем Липранди в 1832 году, когда он вышел в отставку с присвоением звания генерал-майора. Тогда же он женился на дочери бессарабского дворянина греческого происхождения Зинаиде Николавне Самуркаш. В 1834 году у них родился сын Павел, в 1837 году – сын Александр (по другим источникам, дочь Александра), в 1845 году – сын Анатолий.
Мы уже вели речь о том, что в период пребывания в Бессарабии, Иван Липранди знакомил А.С. Пушкина с молдавскими народными сюжетами, на основе которых потом родились «Кирджали» или не дошедшие до нас «Дука…», «Дафна» и «Дабижа». По просьбе Пушкина  Иван Петрович прочитал эти произведения и, наблюдая несколько халатное отношение автора к автографам своих творений, снял с них копии. Вероятно, именно эти копии держал в своих руках в 1866 редактор «Русского архива» П.И. Бартенев, но дальнейшая судьба их неизвестна. Весьма настораживает и тот факт, что в 1837 году, т.е. сразу после смерти Пушкина,  Михаил Станиславович Чайковский, с деятельностью которого мы  поближе познакомимся  при описании военной кампании  1854 года на Дунае,  опубликовал свою(?) повесть «Кирджали» в Париже… Совсем не лишне было бы, тщательно исследовать биографии Ивана Липранди и Михаила Чайковского, не исключено, что где-то и в чем-то они пересекались… В 1839 году Иван Липранди последний раз посетил семью родителей А.С. Пушкина. Свидание это оставило у него невеселые воспоминания…
В 1840 году по протекции бывшего своего начальника генерала Киселева Иван Петрович поступает на службу в Министерство Внутренних Дел чиновником для особых поручений. Своевременно сделанная «антидекабристская прививка»  решительно, надежно и, надо полагать, осознанно  привела Ивана Петровича в лагерь государственно-охранительных сил. В 1841 министром внутренних дел назначается генерал Лев Перовский, и в том же году Иван Петрович становится «действительным статским советником». Кроме повседневных, текущих дел, Ивану Петровичу поручается одна из самых сложных и запутанных тем, дела раскольников и скопцов. Именно в этот период, он составляет аналитическую записку: «Краткое обозрение русских расколов, ересей и сект».
В 1848 году в Западной Европе происходят революционные события, которые в известной степени коснулись и России. Во все времена, параллельно существующие  государственно-охранительные структуры, зачастую, конкурировали друг с другом; исключение не составили МВД и Третье Отделение времен Императора Николая Павловича. С 1844 года  на должность начальника Третьего Отделения и шефа корпуса жандармов, вместо умершего графа Бенкендорфа, назначается граф Алексей Орлов: заместителем его остается генерал Дубельт. Оба генерала действительньному  статскому  советнику (в дальнейшем - ДСС- Б.Н.) Ивану Липранди, хорошо знакомы еще по службе в Париже… но в нынешней обстановке –  Иван Липранди, подчиненный графа Перовского. Императору Николаю Павловичу доложили о 27-летнем переводчике Министерства иностранных дел Михаиле Буташевиче-Петрашевском, эксцентричном вольнодумце, собирающем по пятницам у себя дома таких же, как и он, болтунов, среди которых имеются и молодые офицеры… По всем признакам, это дело должно было «разрабатываться» ведомством графа Алексея Орлова, но Император, по каким-то своим соображениям поручил его графу Перовскому, а тот Ивану Липранди.
Не составляло большого труда узнать, о чем идут разговоры у Петрашевского: социализм-коммунизм, свобода-равенство, Прудон-Фурье… Но в задачи Ивана Липранди не входил сравнительный анализ социалистических теорий – противозаконность их установлена условиями игры. Еще менее склонен он был недооценивать болтовню. Он достаточно повидал людей, которым такая «убойная болтовня» вкладывала в руки оружие и выводила их на баррикады Парижа, и на Сенатскую площадь. За годы работы в МВД у Ивана Петровича собралась целая картотека на тех, кто поначалу казался вздорным шалопаем, а потом совершал самые злодейские поступки. Липранди усматривает в Петрашевском настоящего врага, угрозу государству и существующему строю – таков его личный, жизненный опыт. Проведя тщательное расследование, Иван Петрович представляет своему руководству обширнейший доклад.
Далее процесс идет, совершенно по современному сценарию, «дело петрашевцев» забирают у МВД и передают жандармам графа Орлова и Дубельта. И, далее, совершенно в духе современных, «демократических» процессов, вместо разветвленного антиправительственного и антигосударственного заговора, «группка безнравственных, испорченных молодых людей». Вместо стратегической программы контрпропаганды, предложенной Иваном Липранди, показательная жестокость расправы и столь же показательная монаршая милость. Слишком качественно (?) выполнивший ответственное поручение Иван Липранди становится самым «коренным жандармом» – человеком, с которым никто не желает иметь дело. Можно, конечно, посочувствовать Ивану Петровичу Липранди, может быть, его действительно «подставили» неблагодарные коллеги? А быть может, это он нарушил установленные правила игры? Если уж ты такой проницательный разведчик, то мог бы своевременно вычислить сыновей и племянников высокородных родителей в толпе потенциальных государственных преступников… Нельзя же так неуважительно относиться и к нам, читателям его «мемуаров», не беря в расчет, наши сомнения, или, более того, возможные попытки ознакомления с документами той, теперь уже подзабытой эпохи…
О «качественном» выполнении задания по делу Петрашевского, на месте Ивана Петровича Липранди не стоило бы так настойчиво утверждать, и уж тем более жаловаться на неблагодарность властей. Выясняется, что в ходе расследования «дела» Петрашевского, среди семи «фигурантов», причастных к приобретению печатного станка, всплывут: Николай Мордвинов и один из братьев Милютиных. Остается уточнить, что Николай Мордвинов – сын сенатора А.Н. Мордвинова, бывшего руководителя тайной полиции. Именно его в 1839 году генерал Дубельт сменил на посту управляющего Третьим Отделением. Второй «нестандартный» фигурант – Владимир Милютин, родной брат будущего Военного министра Империи. Но министром братец станет еще не скоро, важнее то, что братья Милютины приходились племянниками нашему старинному знакомому, генералу, а в конкретный момент, министру Государственных Имуществ Павлу Дмитриевичу Киселеву. И то, что Павел Киселев давнишний «благодетель» Ивана Липранди – тоже факт немаловажный. Нет сомнения, что сенатор Мордвинов и министр Киселев сделали все возможное, чтобы вывести из-под удара сына и племянника. Скорее всего, состоялся соответствующий разговор с Дубельтом, после которого,  Иван Липранди и подполковник Бренчанинов  «навестят» опечатанную полицией квартиру Спешневых, и вынесут не только печатный станок, но и все, что могло служить уликами против злонамеренных молодых людей.
По прошествии десятков лет, Достоевский скажет: «Целый заговор пропал». Он и не подозревал, что к «заговору» в части касающейся, могли быть причастны такие колоритные фигуры как Дубельт, Липранди… Так что не стоило уж так горевать нашему уважаемому Ивану Петровичу Липранди, что из злонамеренных преступников сообщники Петрашевского «вдруг»(?) превратились в «легкомысленных» молодых людей. «Оно, – говорит Липранди о деле петрашевцев, – положило предел всей моей службе и было причиной совершенного разорения».
В своих мемуарах Иван Петрович пытается нас убедить в том, что родственники и сослуживцы осужденных петрашевцев всячески старались ему досадить и положить конец его в высшей степени полезной для отечества деятельности. Понятное дело,- всем родственникам подследственных и осужденных угодить физически невозможно… Что же касается «совершенного разорения», то как можно разорить крупного государственного чиновника, если только не оторвать его от традиционной «кормушки». Со слов самого Ивана Петровича, в это время «доброжелатели» пускают по министерским коридорам слухи о неких «упущениях по службе»  и, что самое неприятное, о взятках с раскольников. Быть может, «доброжелатели» были в чем-то и правы? Герцен, из-за границы, дирижирующий общественным мнением, отрабатывая очередные вонючие тридцать сребреников, регулярно подбрасываемые агентами Ротшильда, называет Ивана Петровича Липранди не иначе как «трюфельной ищейкой» и «поэтом шпионов». Герцена же в России не читал только самый ленивый. Ну, вот вам и европейское признание, разве этого мало?
Продолжая заниматься проблемами раскольников, Иван Петрович, пытается удержаться на уровне современных требований к МВД. В 1852 году министр граф Перовский подает в отставку, комиссию по «расколу» прикрывают. Иван Липранди остается без дела, а потом и без места. Два года спустя, выведенный за штат, он добивается переименования в «генерал-майоры» и хлопочет об откомандировании в Крым, в действующую армию. Не пустили. Летом 1856 года появились слухи, что готовится покушение на молодого государя Александра Николаевича – в Москве, во время коронации. Ивану Петровичу поручается расследование, в ходе которого следов преступного деяния не было обнаружено. Это было последнее «особое поручение» генерала Ивана Липранди.
В 1861 году Иван Липранди вышел в отставку по своей военной выслуге, с последним военным званием  «генерал-майор». В последующие двадцать лет  генерал Иван Липранди станет действительным членом Общества истории и древностей при Московском университете, напишет десятки исследований по материалам шести победоносных кампаний, активным участником которых он являлся, а мы, на данном временном рубеже «1860» условно замкнем цепь времен и событий, связывающих двух братьев-генералов, Ивана и Павла Липранди, каждый из которых по-своему понимал свой путь служения Отечеству и продвигался по этому пути в силу своего разумения и способностей…