УЧАСТИЕ В КАМПАНИИ 1853 ГОДА НА ДУНАЕ
Для похода за Дунай были выделены войска из 4-го корпуса Данненберга и 5-го корпуса генерала Лидерса под общим командованием генерала Горчакова. Всего в группировку вошли войска 5-ти пехотных и 2-х кавалерийских дивизий – 82 тысячи человек при 196 орудиях.
21 июня 1853 года 12-я пехотная дивизия в составе авангарда войск под командованием генерала Анрепа перешла у Скулян пограничную реку Прут, вступила в Молдавию, и маршем проследовала в Валахию. Территория княжеств была оккупирована в течение трех недель. 9 октября Турция в ультимативной форме потребовала вывода русских войск из княжеств, а 16 октября объявила войну России.
К сожалению, генерал Горчаков «распылил» свои войска по всему течению Дуная – от Калафата до Галаца. Отдельные отряды не превышали численность пехотной бригады. Опытный и способный к принятию самостоятельных решений генерал Лидерс контролировал участок Нижнего Дуная, где решительных боевых действий не планировалось, а генерал Данненберг, с характеристикой которого читатель теперь вполне знаком, был назначен на главном оперативном направлении. Как говорится, результат не замедлил сказаться. 21 октября турецкий командующий Омер-паша переправился с 14 000 войск у Туртукая и захватил Ольтеницу на валахском берегу. С нашей стороны противнику противодействовали 6000 человек под командованием генерала Соймонова. Наши потери составили 44 офицера и 926 нижних чинов. Данненберг, пытавшийся руководить боем из глубокого тыла, по сути, не мог оперативно реагировать на изменяющуюся обстановку и приказал войскам отходить, не смотря на наметившийся в ходе боя успех… Вполне закономерны обвинения генерала Данненберга в непринятии эффективных мер в ходе боя с турками, особенно на той стадии, когда наши воины подошли к укреплениям Ольтеницкого карантина, и наметился определенный успех. По мнению военного историка Богдановича, значительная доля вины в этой неудаче ложится на князя Горчакова, которому следовало нацелить на Ольтеницу не одну бригаду, а целую дивизию, и предварительно дать соответсвующие распоряжения генералу Данненбергу.
Для нас остается очевидным тот факт, что смелый и распорядительный генерал-майор Соймонов, имея в своем распоряжении в два с лишним раза меньше войск чем у турок, достойно отразил их удар, понеся, при этом, известные потери.
Назначение генерала Данненберга командиром корпуса, по настойчивой рекомендации Паскевича, при том, что император считал более подходящей кандидатуру генерала Липранди, всякий раз заставляет нас с некоторым пристрастием сравнивать боевую деятельность обоих генералов. Все участники последнего боя, с полным основанием на то, утверждали, что наши войска непременно овладели бы укреплениями ольтеницкого карантина, если бы не получили приказания отступить. Что же заставило генерала Данненберга отказаться от решительного завершения боя? Если бы в задачу турок входил разгром штурмующих русских батальоном своей мощной артиллерией, поставленной на возвышенностях противоположного берега Дуная, то, едва стали бы они так упорно отстаивать укрепление. Но если бы это и имело место, то подобное развитие событий следовало предусмотреть заранее, и в таком случае не следовало предпринимать штурма. В любом случае, очевидно, что рекогносцировка была проведена недостаточно грамотно, и как следствие – не было четкой постановки задач и представления о конкретных целях атаки.
Обращает на себя внимание подробный анализ сражения по Ольтеницей, сделанный императором Николаем Павловичем:
«1) Двух батарей было мало чтоб уничтожить артиллерию, стоявшую в укреплениях, тем более, что на правом берегу Дуная были устроены турками еще другие батареи. 2)Атака пехотою была ведена, вопреки всех правил, колоннами к атаке, почти в сплошном построении, ибо уступы были почти без интервалов. 3) Следовало придать в помощь артиллерии цепь всех штуцерных бригады, которые должны были сосредоточивать свой огонь по амбразурам турецких укреплений. 4) Переднюю линию вести ротными колоннами в шахматном порядке, или в две линии, со стрелками в интервалах. 5) Третью линию и резерв держать по крайней мере в 300 шагах позади, в колоннах к атаке, и не заслонять действия своих батарей. Тогда потеря была бы умереннее и вероятно успех соответствовал бы пожертвованиям». (Из письма военного министра, князя Долгорукова, князю Горчакову, от 12 декабря 1853 года).
Я не стану приводить здесь оправдания князя Горчакова по исключительно важным замечаниям императора, замечу лишь то, что и Горчаков, и Данненберг – оба ставленника и воспитанника князя Паскевича, показали исключительную беспомощность и некомпетентность в ходе подготовки и проведения боя. Более того, непосредственного руководителя боя, генерала Соймонова, они поставили в такие условия, что он не смог провести операцию так, как позволяли его знания и опыт…
Было еще сражение при Четати, которое в очередной раз выявило явную неспособность к эффективному управлению князя Горчакова и его непосредственного подчиненного, командира корпуса, генерала Данненберга. Благодаря распорядительности и мужеству полковника Баумгартена, генерал-майоров Бельгарда и Жигмонда, подчиненные им войска показали чудеса стойкости и храбрости, при том, что все звенья управления, начиная с командования отрядом, корпусом и заканчивая армией показали свою преступную беспомощность. На этот раз, государь, «с сердечным сокрушением узнав об огромной потере войск, ничуть не соразмерной с предметом, а еще менее понятной», изъявил князю Горчакову свое неудовольствие в следующих выражениях:
«Реляция написана так неясно, так противоречиво, так непонятна, что я ничего понять не могу. Я уже обращал твое внимание на эти донесения, писанные столь небрежно и дурно, что выходят из всякой меры. В последний раз требую, чтоб в рапортах ко мне писана была одна правда, как есть, без романов и пропусков, вводящих меня в совершенное недоумение о происходившем. Здесь, например: 1) Зачем войска были растянуты так, что в Четати стоял Баумгартен, с тремя батальонами, в Моцецее Бельгард с четырьмя, а Анреп в Быйлешти, на оконечном левом фланге, с главным резервом. 2) Зачем, по первому сведению о движениях турок, Анреп не пошел им прямо в тыл, что кажется просто было, и от чего бы, вероятно, из них никто не воротился в Калафат. 3) Отчего Анреп, с 15-ю эскадронами и конной батареей, опоздал и не преследовал бегущих турок? Все это мне объясни, ибо ничего этого из реляции понять не можно.
Ежели так будем тратить войска, то убьем их дух и никаких резервов не достанет на их исполнение. Тратить надо на решительный удар – где же он тут??? Потерять 2 т. человек лучших войск и офицеров, чтоб взять 6 орудий и дать туркам спокойно воротиться в свое гнездо, тогда как надо было радоваться давно желанному случаю, что они как дураки вышли в поле, и не дать уже ни одной душе воротиться; это просто задача, которой угадать не могу, но душевно огорчен, видя подобные распоряжения.
Итак, спеши мне это все разъяснить и прими меры, чтоб впредь бесплодной траты людей не было: это грешно, и вместо того, чтоб приблизить к нашей цели, удаляет от оной; ибо тратим бесплодно драгоценное войско тогда, когда еще много важного предстоит и обстоятельства все более и более становятся грозными. Спеши представить к награде отличившихся и не забудь об убитых и раненых, пришли им списки».
Князь Горчаков в письме к Государю приводил в извинение неясности своей реляции о деле при Четати то, что донесение отрядного начальника было неотчетливо, и что офицер, привезший его, не был сам в деле. Что же касается распоряжений генерала Анрепа, то, по мнению князя Горчакова, они были ошибочны…..
Государь, прочитав эту записку, писал князю Горчакову: «Подробности дела под Четати читал я с величайшим любопытством. Это меня утвердило в моем прежнем мнении. Нахожу, что Анреп оплошал непростительно; авось загладит в будущем, но подобные случаи к поражению не часто представляются. Надеюсь, что Липранди будет осторожен…».
Можно только посочувствовать Императору Николаю Павловичу в том, что во главе действующей армии ему приходилось терпеть таких «выдающихся» военачальников как князь Паскевич, князь Горчаков генерал Данненберг, да и князь Меншиков от них далеко не ушел. В нашем, конкретном случае, отрадно уже то, что император настоял на назначении на место генерала Анрепа, Павла Липранди.
До конца 1853 года полки 12-й дивизии входили в состав разных отрядов и подчинялись временноназначенным командирам и только после боя при Четати генерал-лейтенант Павел Липранди был назначен начальником Мало-Валахского отряда. Назначение состоялось 17-го января 1854 года. В тот же день, войска его, оттеснив турок к Калафату, расположились следующим образом: одна часть, под личным начальством Липранди, в составе 12 батальонов, 16 эскадронов, 4 казачьих сотен, с 66 орудиями, расположилась у селений Модлавити и Гунии, с резервом у Моцецей и Добридора, а другая, под командой генерал-майора Бельгарда, из 8 батальонов, 8 эскадронов, 2 казачьих сотен, с 28 орудиями – у селения Пояны. Авангард, состоящий из казаков и одного очередного эскадрона, занимал селение Голенцы-Команы.
Для надежнейшего обеспечения войск от неожиданных нападений было сооружено несколько укреплений у Модлавиты и Пояны. По расспросам пленных турок оказалось, что у Калафата было устроено 20 укреплений, вооруженных каждое 3-5 орудиями, а в двухстах шагах впереди линии укреплений сделана траншея в рост человека, приспособленная к ружейной обороне. В Калафате, по их же показанию, находилось: 20 батальонов, каждый в 800 человек, три кавалерийских полка, по 700 человек, и 400 башибузуков, следовательно, вообще с артиллеристами до 20 тысяч человек. Орудий было от 130 до 150, из коих 45 полевых, а прочие крепостные, доставленные из Видина.
Князь Горчаков, решившись обложить Калафат, с целью воспрепятствовать неприятелю доступ в Малую Валахию, отправился туда сам и прибыл в Быйлешти 9 января. После прибытия подкреплений Мало-Валахский отряд почти утроился. В это же время подвижный артиллерийский парк и передвижной госпиталь были приближены к войскам. Уже 19 января, князь Горчаков, сделав все распоряжения по Мало-Валахскому отряду, отправился в Бухарест, предоставив свободу действий генерал-лейтенанту Липранди. В состав сил Мало-Валахского отряда вошли: три батальона Екатеринбургского пехотного полка (четвертый батальон с двумя орудиями батарейной № 1 батареи был оставлен в Быйлешти, для прикрытия вагенбурга); семь эскадронов гусарского Фридриха-Карла Прусского полка (один эскадрон оставался у селения Ковей-де-Суд, на аванпостах); пять эскадронов гусарского князя Варшавского полка; десять орудий батарейной № 1 батареи 10-й артиллерийской бригады; конно-легкая №10-й батарея и две сотни Донского № 38-го полка.
Турецкая кавалерия почти ежедневно выходила из Калафата, направляясь к Голеницы и Пояны, но каждый раз, при появлении нашей кавалерии, отступала за укрепления. В конце января, Павел Петрович получил сведения, что турки, накапливаясь а Рахове, собрали там множество судов, по всей вероятности, для переправы на левый берег Дуная. В этой связи, он назначил особый отряд на левый берег реки Жио, в район селения Островени, близ Бикета. В состав отряда вошел Тобольский полк с 10 легкими орудиями 11-й артиллерийской бригады и дивизион гусар Принца Фридриха-Карла. Выделенные силы прибыли в район 1-го февраля; включили в свой состав, находящийся там батальон Украинского полка, два легких орудия 12-й артиллерийской батареи и сотню казаков Донского № 38 полка. Возглавил отряд. Возглавил отряд командир Тобольского полка генерал-майор Баумгартен, отлично зарекомендовавший себя в последних боях.
Вслед за тем, Павел Петрович, удостоверясь, что турецкая пехота, числом более 2500 человек с двумя орудиями, заняв селение Чепурчени, перевозила оттуда сено и солому в Калафат, направил в ночь с 2-го на 3-е февраля главные силы отряда в направлении Чепурчени, заходя со стороны Калафата. Мороз, не превышавший при выступлении войск 5 градусов, к рассвету достиг 15 градусов; до 20 солдат, подморозивших ноги, были отправлены с марша в госпиталь. К сожалению, турки, извещенные местными жителями о выдвижении нашего отряда, успели уйти в Калафат, бросив в Чепурчени значительные запасы сена, которые по неимению перевозочных средств пришлось уничтожить. Войска наши на рассвете заняли прежние места стоянки.
Удачнее был повторно предпринятый поиск против неприятеля, снова занявшего селение Чепурчени. На этот раз для рейда была применена конница. Высланный против турок полковник, граф Алопеус, с шестью эскадронами гусар полка князя Варшавского, при четырех орудиях донской № 9 батареи, и с тремя сотнями донских казаков, № 38 и № 42 полков, выступив из Поян, 17-го февраля, в 8 часов утра, застиг турок врасплох и обошел их сотнею казаков со стороны Калафата.
Неприятель, обратясь в бегство в камышах, ушел с потерей 25 человек убитыми и пленными и с тех пор, отказавшись от набегов на район Чепурчени, перевел тамошних жителей с их имуществом и скотом на правую сторону Дуная. Поскольку, к этому времени было принято решение готовить переправу войск в нижней части Дуная, то для нас было весьма выгодно отвлечь неприятеля в противоположную сторону, в район того же Калафата. Сам турецкий главнокомандующий, здраво рассуждая, полагал, что наши войска направятся через Видин на Софию и опасался, чтобы мы не вошли в прямое сообщение с Сербами, что и побуждало его обращать особое внимание на удержание за собой Калафата. Дальнейшая деятельность Мало-Валахского отряда состояла в том, чтобы продлить, выгодное нам, заблуждение турецкого командования.
С этой целью генерал Павел Липранди, не ограничиваясь стеснением неприятеля в Калафате, предпринимает ряд мер, демонстрирующих наступательные действия. Еще в начале февраля, получив сведения об интенсивном плавании турецких лодок между Видиным и устьем реки Тимок, представлявшей сербскую границу, Павел Петрович послал вверх по Дунаю, до селения Груи, одного из выдающихся офицеров нашего Генерального штаба, полковника Веймарна (будущий начальник штаба корпуса генерала Реада в Чернореченском сражении), с подвижной колонной из дивизиона гусар принца Фридриха-Карла полка, 3-й мушкетерской роты Азовского полка и команды штуцерных с двумя легкими орудиями конной № 10 батареи.
Полковник Веймарн, выступив 13-го февраля из Модлавиты, действовал канонадою и огнем штуцерных по турецким лодкам и войскам, появлявшимся на левом берегу Дуная и, распространив тревогу до самой сербской границы, 17-го февраля возвратился в Модлавиту. 24-го февраля поручена ему же усиленная рекогносцировка калафатских укреплений, с целью произвести съемку окрестной местности. В 9 часов 30 минут утра, были направлены из Поян на Чепурчени два эскадрона Бугских улан с двумя конными орудиями и полторы казачьи сотни. Казаки, опрокинув передовые турецкие посты, дали возможность осмотреть берег Дуная до Калафата. Между тем, турки выслали из калафатских укреплений два полка регулярной кавалерии с четырьмя конными орудиями, которые, под прикрытием густой толпы баши-бузуков, быстро двинулись в обход нашего правого фланга. Полковник Веймарн, допустив неприятеля на расстояние картечного выстрела, открыл канонаду, что заставило турок остановиться. Тогда наша кавалерия стала постепенно отходить с одной позиции на другую, встречая неприятеля, по мере приближения его, картечью. Неприятель также сделал несколько выстрелов, не причинивших никакого вреда нашим войскам, и, отойдя версты на четыре от своих укреплений, возвратился в Калафат. На следующий день Павел Петрович предпринял общее наступление. Войска Мало-Валахского отряда двинулись через Чепурчени и Голенду в сторону Калафата. Под прикрытием движения наших войск была произведена подробнейшая рекогносцировка калафатских укреплений и впереди лежащей местности. Неприятель, убрав передовые посты, открыл канонаду по нашим приближающимся войскам, но не успел причинить им никакого вреда.
Против Рущука, где, по показанию пленных, находилось до 10 тысяч человек турецкого войска с многочисленной артиллерией, стоял у Журжи отряд генерал-лейтенанта Соймонова в составе: Томского и Колыванского егерских полков; гусарского Наследника Цесаревича полка; батарейной № 2 и легкой № 2 батарей 10-й артиллерийской бригады и конно-легкой батареи № 8. В начале января 1854 года турки пытались переправиться на левый берег Дуная, но каждый раз были отражены с уроном. Наконец, 22 января, Омер-паша, вероятно, желая отвлечь нас от Калафата, предпринял более решительное наступление. В 7 часов утра, турки высадились на левый берег одновременно в трех местах: 1) против журжинского карантина, около двух тысяч с шестью орудиями; 2) против Слободзеи, до 2-х тысяч человек, и 3) против Малу-де-Жос, до 500 человек.
У Журжи неприятель, поддержанный огнем крепостной артиллерии Рущука и канонерских лодок, оттеснил казаков и граничар и, быстро поставя привезенные им 6 орудий, стал обстреливать берег. Против него были немедленно посланы штуцерные Колыванского и части Томского полков, поддержанные 4-м батальоном Томского полка. После жаркой перестрелки, с расстояния не более 80 шагов, 10-я и 12-я роты, под личным предводительством подполковника Верещаки, дружно ударили в штыки и опрокинули турок к самому берегу, но этот успех был достигнут дорогой ценой: отчаянный Верещака пал геройской смертью, пораженный в грудь несколькими пулями. Подкрепления, подплывшие в помощь туркам, дали им возможность оправиться и потеснить наших егерей. Принявший команду над батальоном, капитан Халкионов, снова повел в атаку свои поредевшие роты, поддержанные двумя сотнями казаков, и вторично отбросил турок к их лодкам, причем, многие из неприятелей были перехвачены и переколоты. Егеря бросились на ближайшие к ним два орудия, но прибывшие из Рущука свежие подкрепления турок успели стащить их на лодки. Между тем, генерал Соймонов, при первом известии о появлении неприятеля, сделал следующие распоряжения: 3-й батальон Томского полка с двумя легкими орудиями и эскадроном гусар, под командой полковника Пересветова, был переведен с острова Радоман, а прочие войска быстро собраны к месту действия. Эффективный огонь нашей артиллерии и стремительное наступление 3-го и 4-го Томских батальонов заставили турок податься назад и вскоре обратиться в бегство. Причем, они оставили на берегу тела своих убитых, несколько ручных патронных ящиков и отрезанные ими головы наших солдат, павших в начале дела. Наша артиллерия провожала отплывающие турецкие суда картечью; крепостная же артиллерия Рущука хотя и сделала более тысячи выстрелов по небольшому острову, через который проходили наши войска, двигаясь на Радоман, однако же, не причинила нам значительного вреда.
С нашей стороны на этом участке были убиты: штаб-офицер 1, обер-офицеров 2, нижних чинов 37; ранены: обер-офицеров 2 (в числе которых штабс-капитан Крылов, остававшийся в бою до самого конца дела с простреленной на вылет рукой) и нижних чинов 156. В половине первого часа пополудни уже не оставалось у карантина ни одного турка.
Против Слободзеи турки, выйдя на берег, двинулись вперед в колоннах, прикрытых густой стрелковой цепью, и были встречены, при переходе через рытвины и лощины, залитые водой, огнем штуцерных и двух батарейных орудий, стоявших на батарее, возведенной на высоком берегу реки Кошары. Когда же, по распоряжению генерала Соймонова, прибыл из Станешти к Слободзее дивизион гусар с 4-мя конными орудиями, турки стали уходить к берегу, стараясь соединиться с отрядом, высаженным у Журжи. Тогда Соймонов приказал 4-й и 6-й егерским ротам Томского полка перейти через Кошару. Неприятель, уже ослабленный нашим огнем, завидя наступление егерей и двинувшихся в обход его правого фланга от Журжи эскадрон и две казачьи сотни, бросился к лодкам, с потерей на месте 45 человек. С нашей стороны ранены 3 и пропал без вести один из нижних чинов.
У селения Малу-де-Жос, высадившиеся турки ушли обратно после перестрелки с казаками. Турки, переправившиеся из Никополя на левую сторону Дуная, совершили большие жестокости в Турно. Чтобы защитить тамошних жителей от таких набегов, генерал Данненберг направил к Турно Алексапольский егерский полк подполковника фон-дер-Бринкена с 4-мя орудиями конно-легкой батареи № 9 полковника Рейсига…
Чтобы впредь лишить неприятеля возможности переправляться в значительных силах от Рущука на левую сторону Дуная, необходимо было истребить находившуюся в рущукской гавани сильную турецкую флотилию. Это дело было поручено начальнику инженеров армии, генерал-адъютанту Шильдеру. Это уже отдельный разговор, не входящий в наши планы. О мероприятиях по отражению противника между Никополем и Рущуком я упомянул в той связи, чтобы, с одной стороны, подтвердить очевидную значимость боевых действий, предпринимаемых Мало-Валахским отрядом, а с другой стороны - чтобы добрым словом вспомнить деятельность генерала Соймонова, – одного из молодых и самых талантливых генералов русской армии, последующая героическая смерть которого в сражении при Инкермане, полностью лежит на совести незадачливого генерала Данненберга.
