Стихотворения Кюхельбекера
       
В. К. Кюхельбекер (род. 1797, ум. 1846 г.). -- лицо столь всем знакомое из истории литературы той эпохи, из биографии Пушкина и из декабрьских событий 1825 года, а печальная и трагическая судьба его также настолько известна {Кроме указанного выше (стр. 85), см. соч. Пушкина (изд. Литер, фонда). Еще Н. А. Гастфрейнда "Побег и поимка В. Кюхельбекера", СПб. 1904.}, что останавливаться здесь более подробно на его жизни и характеристике не представляется надобности. Нас интересует здесь специально то, что сохранилось от поэтической деятельности Кюхельбекера -- в Лицее.
"Вильг. Карл. Кюхельбекер -- так характеризует его лицейский товарищ (бар. Корф), -- начавший поздно учиться по-русски и от того, хотя и изучивший этот язык в совершенстве, но сохранивший в выговоре ясные следы немецкого происхождения, сверх того представлявший и по фигуре и по всем приемам живой тип немца, был предметом постоянных и неотступных насмешек целого Лицея за свои странности, неловкости и часто уморительную оригинальность. Длинный до бесконечности, притом сухой и как-то странно извивавшийся всем телом, что и навлекло ему эпитет "глиста", с эксцентрическим умом, с пылкими страстями, с необузданною вспыльчивостью, он, почти полупомешанный, всегда был готов на самые "курьезные" проделки... Он принадлежал к числу самых плодовитых наших стихотворцев, и хотя в стихах его было всегда странное направление и отчасти странный даже язык, но при всем том, как поэт, он едва ли стоял не выше Дельвига и должен был занять место непосредственно за Пушкиным"... В этой живой характеристике пристрастным увлечением является, конечно, последнее утверждение. Нельзя, разумеется, отказать Кюхельбекеру в некотором даровании, в известном поэтическом подъеме (что доказали его позднейшие опыты), но, разумеется, поэзия Дельвига была неизмеримо выше. Кюхельбекер очень рано и так сильно пристрастился к стихотворству, что над его метроманией жестоко смеялись товарищи, и вообще все время в Лицее -- за свои смешные стороны -- он был жертвой беспощадных эпиграмм и злых шуток. Есть известие, что в одном из лицейских стихотворных сборников большая часть стихов была на Кюхельбекера (это не дошедший до нас сборник "Жертва Мому") {В. П. Гаевский, "Современник", 1863, т. 97, стр. 147.}. Особенно много эпиграмм на него и его стихоплетство сочинял Пушкин, который, впрочем, при всем том, очень любил и ценил его за его добрые свойства, относился к нему и в Лицее и после очень сердечно и до конца поддерживал с ним сношения и переписку. Кюхельбекер, хоть однажды и вызвавший Пушкина на дуэль за обидные по его адресу стихи, платил ему горячим дружеским чувством и благоговением перед его поэтическим гением. Ранняя страсть к стихам развилась у Кюхельбекера не без влияния Илличевского, которого он сам считает своим учителем в этой области, как видно из его стихотворения "В альбом Илличевскому".
       
"Не позабудь поэта,
Кому ты первый путь,
Путь скользкий, но прекрасный,
Путь к музам указал"...
       
В издание "Избранные стихотворения В. К. Кюхельбекера", Шо-де-фон: Ф. И. Бутурлин, Веймар, 1880, тип. Ушмана -- из лицейских его стихотворений не вошло, по-видимому, ничего.
Если из лицейских стихотворений Илличевского и Дельвига (не говоря уже о Пушкине) сохранилось довольно много, нельзя того же сказать о поэзии Кюхельбекера. Собственных старых бумаг его совсем не дошло, сколько мне известно, до потомства (что объясняется его мятежной, полной тревог, странствий и невзгод жизнью), а в остатках лицейского архива 1-го курса сохранилось очень незначительное количество его стихотворений и автографов, несмотря на пресловутую его плодовитость. Можно думать, что, поднимая на смех его неистовую метроманию, товарищи несколько пренебрежительно относились к его стихам, а потому и сберегли из них очень немногое, внося и в свои сборники сравнительно очень скупо образчики его поэзии. Зато о нем и на него сохранилось множество товарищеских сатир и эпиграмм.
Все главное из лицейских опытов Кюхельбекера, находящееся в руках наших, уже было приведено выше. Остается перечислить их.
В отделе лицейских сочинений на определенные темы помещена мною в извлечениях пьеса его "Бессмертие есть цель жизни человеческой" {На тему о бессмертии есть у К. еще позднейшая пьеса "Бессмертие". Ср. "Избран. стихотвор. К." Веймар, 1880.} (с отношением к Наполеону и его участи), автограф которой находится в бумагах Державина и по всей вероятности был ему поднесен автором (быть может, на экзамене 1815 г.).
Затем имеются стихотворения Кюхельбекера:
В Матюшкинской тетрадке "Дифирамб" и "Осень".
В тетрадях Грота: (В отделе ненапечатанных стих.) "Вино"; "К Радости"; "Дифирамб" ("Други, поверьте"...); "В Альбом Илличевскому".
В отделе "напечатанных": "Мертвый -- Живому"; "Песнь Лапландца"; "Зима"; "Кофе".
Кроме этих пьес, попавших в сборники лицейские, сохранилось еще несколько автографов Кюхельбекера на отдельных листках.
На одном таком листке (довольно грубой, грязноватой бумаги) помещены стихотворения: "Осень" с пометкой 23 сент. (которым начинается, как мы видели, тетрадь Матюшкина, и притом в той же самой редакции) и "Утро" с прибавлением к заглавию 26 сент. (1815 г.?), которое помещаем здесь.
На другом таком же листке известная уже из тетрадей Грота пьеса "Дифирамб" (перевод из Шиллера) с пометкой под стихами: 1815 года.
Еще сохранились два листка с двумя немецкими пьесами-песнями, писанными Кюхельбекером (автографы), которые тоже здесь помещаются.
Упомянем, наконец, о первом по времени, крайне безграмотном, почти бессмысленном стихотворении-переводе его с французского "Отрывок из Грозы С-т Ламберта", помещенном в первом лицейском журнале "Вестник" (см. ниже), -- стихотворении, над которым так смеялся Пушкин {Он помнил его и впоследствии, цитируя в письме к брату, 4 сент. 1822 г. ("Переписка П.", акад. изд., т. I, стр. 51), см. В. П. Гаевский, "Современн." 1863, т. 97, стр. 140.}.
       
Утро 26-го Сентября.
       
Хладное веянье струи на зеркало вод нагоняло.
Звезды с небес укатились; в неизмеримом аэре
Призрак -- луна, потухая, блуждала: утренний петел
       
Громко воскрикнул.
       
* * *
       
И заря занялась и мрак облаков загорелся;
Край небосклона златой полосой от земли оттенялся --
Ярче и ярче алелся румянец; на соснах пустынных
Иней дробился. --
       
* * *
       
Колокол тихо пронесся и умолк в отдаленьи:
Богомолец из одинокой обители вышел;
В храме моленье. Оратай коней запрягает, и солнце
Медля восходит. --
       
* * *
       
Вот взошло; но бледное и покрова не сняло
С погруженной в туманы
Природы, в тучах сокрылось. --
И надо мною солнце всходило -- Ах, оно скоро
В тучах сокрылось!
       
       
Die Verwandten und das Liebchen1
       
Singe Lerche, sing' ein Liedchen mir
Sing' im Lenze, sing' in hoher Luft: --
Im Gefangniss sitzt ein junges Blut
Ein Gesell, ein Bursche brav und gut;
Einen Brief er seinen Aeltern schreibt:
"Du mein Vater, du mein gnäd'ger Herr,
Meine Mutter, meine gütige --
О befreit, befreit mich euren Sohn!"
Und die Aeltern, -- sie Verstössen ihn,
Und die ganze Freundschaft sagt ihm ab,
"Denn in unserm Hause haben wir
Weder Dieb' noch Räuber je gehabt."
       
* * *
       
Sing' doch Lerche sing' ein Liedchen mir
Sing' im Lenze, sing' in hoher Luft, --
Im Gefangniss sitzt ein junges Blut,
Der Gesell' der Bursche brav und gut,
Einen Brief er seinem Mädchen schreibt:
"Schönes Mädchen, gutes (weiches) Herz,
Du mein Liebchen, Liebchen hold und treu,
Kauf mich deinen Trautgeliebten frei!"
Und es ruft das schöne Mädchen aus:
"Ach ihr Zofen, ihr Gespielinnen
Und du Amme, meine Wärterin!
Bringt mir, bringt mir mein golden Schlüsselchen,
Schliesset mein geschmiedet Kästchen auf,
Nehmt mir meine Barschaft schnell heraus:
Kaufet den Gesellen hold und treu,
Kauft, ach kauft mir den Geliebten frei!"2
       
1 Помарки в тексте свидетельствуют, что это, если не сочинение, то переложение Кюхельбекера.
2 Родственники и возлюбленная
       
Пой, жаворонок, пой мне песенку,
Пой весною, пой высоко в небе: --
В тюрьме сидит юноша,
Парень храбрый и славный:
Он пишет письмо своим родителям:
"О, мой отец, мой милостивый государь,
Моя мать, моя любезная --
Вызволите меня, вашего сына!"
И родители -- они отвергают его
И отказывают ему в каком бы то ни было участии:
"В нашем доме не было никогда
Ни воров, ни разбойников".
       
Пой, жаворонок, пой мне песенку,
Пой весною, пой высоко в небе: --
В тюрьме сидит юноша,
Парень храбрый и славный:
Он пишет письмо своей девушке:
"Прекрасная девушка, доброе (мягкое) сердце,
О, моя возлюбленная, возлюбленная милая и верная,
Выкупи меня, твоего дорогого любезного на свободу!"
И восклицает прекрасная девушка:
"Ах, вы, служанки, вы, подружки,
И ты, кормилица, няня моя!
Принесите мне, принесите мне мой золотой ключик
Отоприте мой кованый сундучок,
Выньте быстрее мои деньги:
Выкупите парня милого и верного,
Выкупите, ах, выкупите моего любезного на свободу! (нем.).
       
       
Der Kosak und das Mädchen1
       
D. K. Auf und fort der Donau zu!
Lebe wohl feins Liebchen du!
Tummle, tummle dich mein Rappe,
Strecke dich mein Ross!
       
D. M. Wart, Kosak, о warte noch!
Denk einmal, bedenk dich noch.
Du verlässt dein trautes Liebchen!
S' Liebchen weint so sehr.
       
D. К. Wein, doch Mädchen nicht so sehr,
Ring die Hand' umsonst nicht mehr!
Harre mein: ich kehre wieder,
Bring viel Ruhm und Ehr.
       
D. M. Nichts ist Ehr und Ruhm für mich
Ach, ich wünsch und will nur dich!
Sei nur du gesund, mein Trauter,
Und nichts kümmert mich!
       
1 И в этой пьесе есть помарки и поправки. -- На том же листке (синей бумаги) карандашом приписано, но другой рукой, французское стихотворение, происхождение которого нам совсем неизвестно. См. ниже.
       
Наконец, нижеследующее стихотворение (хотя под ним в скобках и стоит имя Илличевского, но не им подписанное), должно быть по почерку приписано Кюхельбекеру же, но относится без сомнения к первым его опытам, а поправки в нем (в 2--3-х местах замена целых стихов) несомненно принадлежат Илличевскому (имя которого, как исправителя-учителя поставил автор). Вспомним, что Кюхельбекер считал своим руководителем в первых шагах своего поэтического поприща -- именно Илличевского, которому и давал, вероятно, исправлять свои вирши.
       
Казак и девушка
       
К. На Дон, за Дон!
Прощай, моя нежная возлюбленная!
Спеши, спеши, мой вороной,
Лети, лети мой конь!
       
Д. Подожди, казак, подожди немного!
Подумай, одумайся.
Ты оставляешь свою верную возлюбленную,
Возлюбленную, так сильно плачущую.
       
К. Не плачь так сильно, девушка,
Не ломай больше напрасно руки!
Жди меня, и я вернусь
Со славой и честью.
       
Д. Слава и честь для меня ничто.
Я хочу и желаю только тебя!
Будь только здоров, мой дорогой,
И не печаль меня! (нем.)
       
       
Наконец, нижеследующее стихотворение (хотя под ним в скобках и стоит имя Илличевского, но не им подписанное), должно быть по почерку приписано Кюхельбекеру же, но относится без сомнения к первым его опытам, а поправки в нем (в 2--3-х местах замена целых стихов) несомненно принадлежат Илличевскому (имя которого, как исправителя-учителя поставил автор). Вспомним, что Кюхельбекер считал своим руководителем в первых шагах своего поэтического поприща -- именно Илличевского, которому и давал, вероятно, исправлять свои вирши.
       
Гроза
       
На небе, в воздухе, от зноя раскаленном,
Явились облака, которы постепенно1
Чернели, -- наконец затмили свет дневной собой1.
Ударил гром в дали и волны закипели,
Потрясся воздух весь, покрылось небо мглой
И вдоль холмов листы дубравы зашумели.
Раздался томный гул в пещерах и горах,3
Природу всю объял безмолвный трепет, страх,
Земля в безмолвии последствий ожидает,
И горы мрачные завеса сокрывает.
(Илличевский).
       
1 У автора стояло:
"На небе голубом, в двух точках отдаленных
Явились в воздухе две тучи раскаленны".
2 Здесь был стих:
"И солнца яркого закрыли свет дневной собой".
3 Стояло:
И потряслась земля, раздался гул в горах.