ШЕСТОЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ ЖУКОВСКОГО (1841—1852).

Свадьба. Ж. состоялась 21 мая 1841 г. в Ротенберге, близ Штутгарта, в греческой церкви Екатерины. Поселился Ж. с женой в Дюссельдорфе.

О царившей в семье Рейтерн атмосфере в высшей степени ценное для биографа указание делает К. К. Зейдлиц, говоря, что жена Рейтерна «была знакома с некоторыми представителями мрачно пиэтистического круга католической пропаганды в Касселе, и вообще в тридцатых и сороковых годах сентиментальный пиэтизм был очень распространен преимущественно в женском обществе многих прирейнских городов и в том числе — Дюссельдорфа». Жена Ж. Е. А. Рейтерн еще с самого раннего детства под влиянием матери прониклась пиэтическим настроением. Атмосфера дома Рейтернов сразу же коснулась Ж. Он всегда был глубоко проникнут религиозной идеей; теперь это настроение стало развиваться в сторону пиэтизма.

Первые месяца женитьбы прошли счастливо для поэта: он был спокоен от уверенности, что, наконец, нашел счастье, которое так мучительно искал. 7 (19) августа 1841 года поэт пишет Императрице Александре Феодоровне из Дюссельдорфа: «При отъезде моем из Петербурга, когда я имел счастье прощаться с Вашим Императорским Величеством, Вам угодно было позволить мне написать к Вам о том, что будет со мною; но Вы тогда же приказали, чтобы я написал не иначе, как по прошествии некоторого времени, дабы мне можно было говорить с Вами о новой жизни своей не с горяча, а познакомившись с нею коротко и осмотревшись около себя без всякого предубеждения. Вот уже более двух месяцев как я женат; я знаю коротко судьбу свою и теперь с большим убеждением, нежели в первые минуты, благодарю Бога, который ее сам, без моего ведома, для меня устроил и мне устроил и мне даровал без моего ожидания и искания. Не могу придумать ничего, чтобы я теперь пожелал прибавить к моему смиренному ясному счастью: оно полное».

В 1841 году Ж. написаны три сказки, заимствованные из собрания Гримм — «Кот в сапогах», «Сказка о Иване-Царевиче и сером волке» и «Тюльпанное дерево».

«Ясное» счастье Ж. продолжалось недолго: уже вскоре после женитьбы оно стало омрачаться. Это было вызвано с одной стороны болезнью жены, с другой — ее пессимистическим, подавленным на строением, созданным под влиянием пиэтизма. Вот что пишет Ж. Императрице Александре Феодоровне в марте 1842 года: «Провел я мирно и однообразно десять месяцев, совершенно отличных от всей прошлой моей жизни. В это время, будучи предан исключительно жизни семейной, я познакомился с нею коротко. Знаю теперь, что только в ней можно найти то, что на земле можно назвать счастьем; но также знаю, что это счастье покупается дорогою ценой. Я не выбирал; Бог за меня выбрал и дал мне жену по сердцу, устроив все наперед без моего ведома и участия. Я должен верить, что данное им счастье верно, но не мое, а Его дело; и эта мысль должна бы успокаивать мою душу насчет прочности того, что имею. Не смотря на то, часто душа в тревоге. Причиной этого непреодолимого, виновного беспокойства есть то, что в течение последних месяцев, имев такие радости, каких не бывало в прежней моей жизни, я в то же время испытал и такие тревоги, о каких не имел понятия прежде. Они продолжаются и теперь; они меня напугали, портят настоящее и делают робким при мысли о будущем. Чувствую, что это так не должно быть, что я не прав; знаю теперь более, нежели когда-нибудь, что мы не должны смущаться сердцем; что мы должны верить, верить и верить; что мы на земле только для веры; что все другое обман и тревога; что в вере только заключается тот единственно возможный покой души, который озаряет счастье и дает ему постоянство, который преобразует несчастие и творит из судорожных страданий мирную и смиренную покорность. Я это знаю (и нигде этого не узнаешь, как в жизни семейной); но знать одним убеждением мысли и быть на деле тем, что ясно постигает мысль, — великая разница! И я еще не достиг до этой высоты. Но благодать семейной жизни именно в том, что она предлагает душе эту науку и дает ей сильно чувствовать ее необходимость». Это письмо важно потому, что во-первых, знакомит с настроением и жизнью поэта в первое время после женитьбы, а во-вторых потому, что показывает, что поэт уже в это время всецело был охвачен пиэтистическими идеями. 11 ноября 1842 г. у Ж. родилась дочь, названная Александрой. Это событие было встречено им с большой радостью. По этому поводу Ж. написал в дневнике строки, ценные для характеристики его воззрений и настроения в то время и показывающие сильное влияние на поэта пиэтизма. «Теперь, — пишет Ж., — хотя я не нахожу в себе живого, пламенного чувства, которое мне несвойственно и по натуре моей и по моим летам, но чувствую, что нечто прибавилось к существу моему и дало ему большее значение; привязанность к милой моей жене стала сильнее, нежнее, для меня самого трогательнее. А на дочь не могу смотреть без особенного движения, мне доселе неизвестного: как будто душа подымается от радости. В ребенке для отца и матери выражаются на деле слова апостола Павла: и будете два в плоть едину. Нет собственности столь милой, столь решительно принадлежащей нам и в то же время столь с нами тесно соединенной и нас как будто самих увеличивающей, как наше дитя: чувствуешь всю сладость и силу слова мое, которое выше и значительнее, нежели я... Я знаю, что нет ничего выше веры и молитвы, знаю, что это высшее сокровище души человеческой, за которое должно отдать всякое другое, — знаю — и во мне нет того, что я считаю лучшим, желаннейшим, святейшим. Но будет ли когда? В святилище семейной жизни стоит сосуд причащения жизни вечной. Дети мои и жена его мне подадут, и да позволит мне Бог их жизнь устроить по воле Его». Весь конец 1842 г. поэт и его жена были больны; то же продолжалось

и в начале 1843 г. Только в мае Ж. немного оправились и поехали лечиться в Эмс. Эмские воды благоприятно подействовали на здоровье Ж., и в начале августа они возвратились в Дюссельдорф. В сентябре поэт посетил Берлин, где виделся с Государем Николаем Павловичем.

В 1841 г. Ж. заинтересовался древнеиндийскими произведениями в переводе Рюккерта и задумал познакомить русского читателя с одним из них: «Наль и Дамаянти». В 1842 году поэт работал над этим произведением. В 1848 году «Наль и Дамаянти» было послано великой княжне Александре Николаевне с посвящением очень характерным для обрисовки настроений Ж. Он поэтизирует свою семейную жизнь, говоря:

И ныне тихо, без волненья, льется
Поток моей уединенной жизни.
Смотря в лицо подруги, данной Богом
На освященье сердца моего,
Смотря, как спит сном ангела на лоне
Матери младенец мой прекрасный,
Я чувствую глубоко тот покой,
Которого так жадно здесь мы ищем,
Не находя нигде...

Говоря о своем семейном счастье, поэт, все-таки, настроен грустно, думает о смерти, называет свою жизнь «обвечеревшей».

В январе 1842 г. Ж. принялся за перевод «Одиссеи» Гомера. В октябре им было переведено уже 8 песентябрь «Перевожу Одиссею», — пишет Ж. Императрице Александре Феодоровне 12 (24) октября 1843 года из Дюссельдорфа, — хочется перевести ее так, чтобы в моем переводе сохранена была ее дедовская простота древнего поэта, и чтобы чтение «Одиссеи» сделалось доступно всем возрастам. Этот труд красит мое уединение. И в нем бы жило со мною полное счастье, если бы этой радостной, тихой жизни не тревожила забота о жене: она опять начала страдать тем же, чем страдала до своей поездки в Эмс; воды сначала ей помогли; теперь опять все по старому, и думаю, что на будущий год ей опять надобно будет прибегнуть к Эмсу». В 1843 году Ж. не работал над «Одиссеей»: он перевел лишь из Мериме «Маттео Фальконе». В этом году был напечатан «Капитан Бопп».

Ж. еще во время пребывания в Риме сошелся с Гоголем; осень и зиму 1843 г. Гоголь провел у Ж. в Дюссельдорфе. В это время Гоголь всецело был захвачен пиэтистическим настроением. На этой почве он сошелся с Ж., усилил в нем это настроение, повлиял на еще большее развитие религиозной мечтательности. Ж. считал Гоголя очень полезным человеком, благотворно влиявшим на его умонастроение и идеи. В дневнике за 1843 год Ж. пишет: «Пребывание Гоголя было мне полезно».

В 1844 году Ж. переселился из Дюссельдорфа во Франкфурт-на-Майне, что было вызвано новыми приступами болезни жены. В этом году Ж. Чувствовал себя сравнительно хорошо, работал довольно продуктивно: перевел 9, 10, 11 и 12 песни «Одиссеи», «Выбор креста» из Шамиссо и написал «Две повести», которые прислал И. В. Киреевскому, который в это время приобрел «Москвитянин». Первая повесть заимствована из Шамиссо, который заимствовал ее из «Талмуда», вторая — из Рюккерта.

В январе 1844 года умерла Екатерина Александровна Воейкова, дочь А. А. Воейковой, что сильно подействовало на поэта. В 1844 году у Ж., гостил Гоголь и навестил его А. И. Тургенев. 1 января 1845 года у Ж. родился сын Павел. Это очень обрадовало поэта. «Благодарю тебя за братское дружеское поздравление,—пишет он К. К. Зейдлицу 7 (19) февраля 1845 г., — правда твоя, сын есть продолжение жизни отца и, глядя на колыбель сына, не с такими мрачными глазами глядишь на свой гроб. Но это более идеи суетные, мирские, что нам до продолжения нашего настоящего бытия в здешнем свете! В детях видим мы для нас нечто высшее: собственных товарищей на жизнь вечную, новые души, от нас исходящие, нами образуемые для общей нам будущей жизни. Это не исключает счастья здешней жизни, но дает этому счастью высший неизменный характер. Помоги мне Бог дать детям, или, лучше сказать, приготовить детей моих к такому счастью. Пускай научатся желать его; а даст его им Бог!» После родин сына жена Ж. заболела. В апреле поэт чувствовал себя хорошо. Он начал писать ряд заметок о жизни, религии, философии, воспитании. Но затем снова заболел, жена была также больна. Врачи посоветовали отправиться на лето в Швальбах. Здесь в июле посетил Ж. Гоголь. Живя в Швальбахе, поэт узнал, что Императрица Александра Феодоровна на пути в Италию для лечения посетит Нюрнберг. Поэт с семьей отправился в Нюренберг на свидание с Государыней, но выяснилось, что она не будет останавливаться в Нюрнберге, а проживет некоторое время в Берлине. Поэт, оставив семью в Гофе, отправился в Берлин, где и виделся с Государыней, что его оживило. Также оживило поэта полученное в это время известие о помолвке Е. И. Мойер, дочери M. A. Мойер, за В. А. Елагина, сына Ав. П. Елагиной. Ж. имел намерение летом возвратиться в Россию, но дурное состояние здоровья заставило его остаться за границей. В конце 1845 г. Ж. заболел. В декабре его потрясла новая утрата друга, А. И. Тургенева, который умер в Москве 3 декабря. Болезнь Ж. продолжалась и в 1846 году. Жена Ж. тоже была больна расстройством нервов. О душевном настроении поэта в марте 1846 г. дает яркое представление запись в дневнике за этот месяц: «Когда смотрю на свое прошедшее, ничего утешительного не представляется моему сердцу. Одно только в нем вижу, Твою спасительную руку, которая отвела меня от бедствий земных и провела меня до настоящей минуты, предохранив меня от бедствий внешних. Но что я сделал сам? На дороге жизни я не собрал истинного сокровища для неба: душа моя без веры, без любви и без надежды; и при этом бедствии нет в ней той скорби, которая должна была бы наполнять ее и возбуждать к покаянию. Окаменелость и рассеяние мною владеют. Воля моя бессильна. Вместо веры одно только знание, что вера есть благо верховное и что я не имею сего блага. Молитва моя одно мертвое рассеянное слово. Ум без мысли. Сердце без любви. Одна рука Твоя, Господь-Спаситель, примиривши нас с самим собою, она отечески, действием Твоего Святого Духа, может извлечь меня из сей бездны; простри ко мне Твою руку, посети мою душу Твоим Святым Духом. Мое настоящее подобно моему прошедшему».

В 1847 г. Ж, поехал летом лечиться с женой в Эмс. Здесь Ж. встретил A. C. Хомякова, сюда же прибыл Гоголь. В Эмсе поэт несколько оживился, стал работать над подготовлением нового издания своих произведений. К зиме Ж. с женой возвратился во Франкфурт. В этом году поэт отослал в Россию первые двенадцать песен «Одиссеи» и возобновил работу над «Рустемом и Зорабом», переложенным Рюккертом из «Шах-Намэ». Революционное движение, охватившее Европу в 1848 г., захватило и окрестности Франкфурта. Жена поэта продолжала болеть, сам Ж. заболел глазами. Волнение около Франкфурта и болезнь заставили Ж. отправиться в Ганау для совета с известным тогда доктором Коппом. Волнение в Ганау было еще сильнее, чем в Франкфурте, и Ж. отправился с женой в Эмс, откуда он думал направиться в Россию. Это было решено категорически: Ж. распродал даже часть своих вещей. Но бывшая в России тогда холера повлияла на то, что поэт изменил свое решение и переехал из Эмса в Баден. Эмс благотворно повлиял на здоровье жены Ж. Его зрение также поправилось, и в конце 1848 г. он усиленно работал над «Одиссеей». Во второй половине 1848 г. вышел первый ее том. Ж. смотрел на свою работу, как на одно из самых больших дел жизни. «Этот перевод, — пишет Ж. Ал. Мих. Тургеневу в ноябре 1847 г. — почитаю своим лучшим, главным поэтическим произведением». Смотря так на свой перевод, Ж. с нетерпением ожидал мнения друзей и критики. Хотя некоторые лица, например Стурдза, Гоголь, Великий Князь Константин Николаевич, К. К. Зейдлиц приветствовали появление «Одиссеи», но она не произвела в общем особенного впечатления на русское общество.

В 1848 г. Ж. написано стихотворение «К русскому великану».

Революционное движение заставило Ж. покинуть в мае 1849 г. Баден и переселиться в Швейцарию. 1 (13) мая в Бадене Ж. написал «Четыре сына Франции». В Швейцарии Ж. поселился между озерами Бриенским и Тунским в Интерлакене. В конце июля поэт возвратился в Баден. В августе Ж. съездил в Варшаву, где виделся с Императором Николаем Павловичем и Наследником Цесаревичем Александром Николаевичем. В этом году в январе князь Вяземский устроил в Петербурге празднование 50-летия литературной деятельности Ж. По этому случаю Государь Император, в бытность Ж. в Варшаве, пожаловал ему орден Белого Орла. В высочайшей грамоте было сказано: «В ознаменование особенного Нашего уважения к трудам вашим на поприще отечественной литературы, с такою славою в продолжении пятидесяти лет подъемлемым, и в изъявление душевной Нашей признательности за услуги Нашему Семейству, вами оказанные, Всемилостивейше жалуем вас кавалером Императорского и Царского ордена Нашего Белого Орла». В начале сентября 1849 г. поэт возвратился в Баден. Летом 1849 г. вышла вторая часть «Одиссеи». Как мы уже отмечали, особенного впечатления на общество появление первой части «Одиссеи» не произвело. То же самое нужно сказать и о появлении второй части. Хотя надо заметить, что критика в общем сочувственно отнеслась к переводу, Ж. ожидал, что «Одиссея» произведет громадное впечатление, явится в России целым событием. Но ожидания его, как мы видели, не оправдались, что сильно на него подействовало. Но это, все-таки, не поколебало убеждения Ж., что «Одиссея» — «лучшее, главное поэтическое произведение», как назвал ее сам поэт в письме к Ал. Мих. Тургеневу.

О душевном состоянии поэта и о здоровье его жены в 1849 г. дает представление письмо к П. A. Плетневу 29 сентября (11 октября) 1849 г. из Бадена. «Теперь я опять, — пишет поэт, — на неопределенное время должен отложить свидание с отечеством и с вами, добрые друзья мои; велит ли Бог вам меня увидеть? Думал ли я, покидая Россию для своей женитьбы, что не прежде возвращусь в нее, как через десять лет? И дозволит ли Бог возвратиться? Моя заграничная жизнь совсем не веселая уже и потому, что непроизвольная; причина, здесь меня удерживающая, самая печальная: она портит всю жизнь, отымает настоящее, пугает за будущее — болезнь жены (а нервическая болезнь самая бедственная из всех возможных болезней), болезнь матери семейства и хозяйки дома уничтожает в корне семейное счастье. Да и сам я не в порядке. Швейцарский воздух мне был не в прок: там начали немного шалить и мои нервы, пропал мой всегдашний верный товарищ сон, и сделалось у меня что-то похожее на одышку; поездка в Варшаву меня поправила; сон возвратился; одышка не так сильна; но есть какой-то беспорядок в кровообращении, от чего биение сердца и нервы продолжают пошаливать. Доктор изъясняет все это геморроем и утверждает, что скоро все придет в порядок. Я и сам не нахожу в себе решительной болезни». Из этого письма видно, как сильно стремился Ж. возвратиться в Россию. В конце 1849 г. и начале 1850 г. Ж. чувствовал себя сравнительно хорошо и весной намеревался поехать в Россию на празднование 25-летия царствования Императора Николая Павловича. Празднование было назначено на ноябрь 1850 г., в ознаменование вступления на престол Государя, и на август 1851 г., в ознаменование коронации. Сначала поэт думал поехать в Россию в 1850 г., но потом отложил поездку до весны 1851 г., так как врачи находили вредным поездку больной жены поэта на север.

Как мы уже знаем, жена Ж. находилась под влиянием пиэтизма и давно думала перейти в католицизм; но этому с присущей ему решительностью воспрепятствовал Ж. В 1850 г. она переменила свое намерение и решила перейти в православие. Поэт стал подготовлять ее к этому и погрузился в чтение церковных и богословских книг. Тот пиэтизм, которым была охвачена жена Ж., и который стал развиваться в нем после женитьбы, все прогрессировал: к 1850 г. Ж. совершенно был проникнут этими идеями. Это ярко выразилось в небольших заметках о различных вопросах жизни, религии, философии, воспитании, которые поэт писал за время 1845—1850 гг. Эти заметки были посланы Ж. П. А. Плетневу, но в марте 1851 г. поэт потребовал их обратно, и заметки были напечатаны лишь после его смерти. Кроме этих заметок за период времени 1845—1850 гг. Ж. написаны: «Нечто о привидениях», «О меланхолии в жизни и поэзии», «Две сцены из Фауста», «О внутренней христианской жизни», «Самоотвержение власти», «Энтузиазм и энтузиасты», «Что будет» и «О смертной жизни». За время 1848—1851 гг. Ж. написал четыре стихотворения для своих детей, которых он очень любил и много заботился об их воспитании: «Птичка», «Котик и козлик», «Жаворонок» и «Мальчик с пальчик».

Весной 1851 г. Ж. твердо решился отправиться в Россию, поручил К. К. Зейдлицу приготовить ему дом в Дерпте. В это время поэт работал над «Илиадой». Совершиться поездке Ж. было не суждено: он заболел воспалением глаз. Несмотря на слепоту, поэт работал, диктуя приближенным. Ж. с большим жаром писал тогда «Странствующего жида». Эта тема была задумана 10 лет тому назад; в 1849 г. он снова принялся за нее. На это произведение поэт смотрел, как на дело величайшей важности, как на завещание потомству, думая высказать в поэме все свои религиозно-моральные воззрения, которые вырабатывались всю жизнь. Поэтому Ж. отнесся к произведению с величайшим вниманием и серьезностью. Так, он просил Гоголя, который посетил Палестину, описать подробно ее природу, постоянно спрашивал указаний и советов отца Базарова, священника в Штутгарте. Кроме «Странствующего жида», Ж. написано в 1851 г. «Ее Императорскому Высочеству великой княгине Марии Николаевне приветствие от русских при встрече ее в Бадене» и «Царскосельский лебедь», в 1852 г. — «Розы». Окончить «Странствующего жида» Ж. не удалось: здоровье его делалось все хуже и хуже, и 12 (24) апреля 1852 г. он скончался. Пред кончиной поэт всецело был охвачен религиозным настроением, примирился со всеми жизненными невзгодами, даже с фактом смерти. Прекрасное представление о душевном настроении поэта в последние дни жизни дает его письмо к жене, написанное за несколько дней до смерти. «В мысли, что мой последний час, может быть близок, — говорит жене поэт, — я пишу тебе и хочу сказать несколько слов утешения. Прежде всего, из глубины моей души благодарю тебя за то, что ты пожелала стать моей женою; время, которое я провел в нашем союзе, было счастливейшим и лучшим в моей жизни. Несмотря на многие грустные минуты, происшедшие от внешних причин или от нас самих, — и от которых не может быть свободна ничья жизнь, ибо они служат для нее благодетельными испытаниями, — я с тобою наслаждался жизнью, в полном смысле этого слова; я лучше понял ее цену и становился все тверже в стремлении к ее цели, которая состоит не в чем ином, как в том, чтобы научиться повиноваться воле Господней. Этим я обязан тебе, прими же мою благодарность и вместе с тем уверение, что я любил тебя, как лучшее сокровище души моей. Ты будешь плакать, что лишилась меня, но не приходи в отчаяние: «любовь также сильна, как и смерть». Нет разлуки в царстве Божьем. Я верю, что буду связан с тобою теснее, чем до смерти. В этой уверенности, дабы не смутить мира моей души, не тревожься, сохраняй мир в душе своей, и ее радости, и горе будут принадлежать мне более, чем в земной жизни. Полагайся на Бога и заботься о наших детях; в их сердцах я завещаю тебе свое, — прочее же в руке Божьей. Благословляю тебя, думай обо мне без печали, и в разлуке со мною, утешай себя мыслью, что я с тобой ежеминутно и делю с тобою все, что происходит в твоей душе».

Тело Ж. было перевезено через Любек на пароходе в Петербург и предано земле в Александро-Невской Лавре. После смерти поэта жена его в июне 1853 г. приехала в Петербург с обоими детьми, поселилась в Москве, приняла православие и скончалась в 1856 г., пережив поэта на четыре года.

Ограничивая свою работу биографическими рамками, мы не будем подробно рассматривать литературные произведения Ж. и давать им подробную оценку, а дадим характеристику творчества поэта и оценку его историко-литературного значения в самых общих чертах.

Условия личной жизни Ж. оказали громадное влияние на его творчество: оно явилось в полном смысле слова отражением личных переживаний поэта. Ж. — поэт личного чувства, субъективист чистой воды. Он говорил: «Жизнь и поэзия одно», и эта идея в полной мере сказалась на его творчестве.

Характеристика Ж., как поэта-субъективиста, на первый взгляд кажется не вяжущейся с тем фактом, что большинство его произведений — переводы и переделки западных образцов. Но если вдаться в подробный их анализ, то обнаруживается, что здесь, как и в оригинальных произведениях, отразилась в полной мере личность поэта. Это сказывается уже в выборе оригиналов для перевода и переделки. Внимание Ж. всегда останавливалось лишь на том, что соответствовало его личному настроению, воззрениям, психологии. Ж., работая над переводами, задавался задачей не столько точно передать оригинал, сколько уловить основной тон и передать общий дух оригинала. Ввиду этого, поэт свободно относился к оригиналу. Если он вполне соответствовал его субъективному настроению, то перевод стоит близко к подлиннику, но если в нем встречались места, становившиеся в противоречие с субъективным настроением, то Ж. делал отступления, применял эти места к своим воззрениям и психологии. Таким образом, печать субъективизма лежит и на переводах и переделках. Ввиду этого, получается тот интересный факт, что не смотря на то, что громадное место в литературном богатстве Ж. занимают переводы из разных авторов, — вся его поэзия в целом связана внутренним единством и цельностью, Этим связывающим звеном является субъективизм. Вполне правильно определил характер своего творчества сам поэт, сказав в одном письме к Гоголю: «у меня почти все чужое, или по поводу чужого, — и все однако мое».

Творчество Ж. не было продуктом какой-либо теории, простым усвоением данной литературной манеры: в основе его лежало личное настроение. Мы отмечали влияние на поэта ложноклассицизма. Эта полоса должна была неминуемо пройти, и именно пройти потому, что с самых первых шагов Ж. непреодолимо влекло выражать в поэзии свои личные чувства и настроения. Поэт стал на сторону сентиментализма, увлекся им не как теорией, а потому, что по своему внутреннему содержанию, по душевному складу, он был чистой воды сентименталист. Он остался им и тогда, когда стал переводить романтиков. Сам Ж. на звал себя «родителем на Руси немецкого романтизма». Белинский выставил Ж. как главного представителя романтизма в нашей литературе. Взгляд великого критика прочно утвердился в нашей научной литературе до самого последнего времени. Так, академик А. Н. Пыпин до конца своей жизни (1904 г.) смотрел на Ж., как на романтика. С совершенно новым взглядом выступил академик Веселовский в своей известной книге: «В. А. Жуковский». Поэзия чувства и «сердечного воображения» (СПб. 1904 г.). Были у нас и ранее попытки, правда робкие, разрушить воззрения на Ж., как на типичного романтика. Так академик Жданов заявил, что «вся совокупность образов, мыслей, мотивов, любимых Ж., встречается и у Карамзина». Но A. H. Веселовский решительно выступил против традиционного воззрения. В своей книге он подверг подробному анализу чувства, настроения, религиозно-нравственные и общественно-политические взгляды Ж. Изучив богатый и обширный материал, A. H. Веселовский пришел к выводу, что воззрение на поэта, как на романтика, должно быть оставлено: «он не выходил из идей и представлений сентиментализма». Поэт обращался к романтикам, переводил их, но по существу, по внутреннему содержанию не был романтиком в полном смысле слова, а остался «в преддверии романтизма». По своему душевному складу он всю жизнь был сентименталист Карамзинской эпохи: он не воспринял миросозерцание романтиков в целом, брал лишь то, что подходило к его сентиментальному настроению, оставаясь чуждым мощным порывам романтиков в сфере социальных и политических мечтаний. «Поэзия Sturm und Drang'а, бурных стремлений и гениальничанья, с ее энергическими заявлениями личности и протестом против всяких условностей, — говорит А. Н. Веселовский, — коснулась Ж. не своей психологией, а литературной стороной: интересом к народной старине (Бюргер), мировой литературе и поэтическому экзотизму (Гердер, Фосс)". Даже обращение поэта к народности, народной поэзии было вызвано, по мнению А. Н. Веселовского, не непосредственным интересом к народу, что мы видим у романтиков, а явилось лишь одним из средств выразить свое личное настроение. Критика указала, что А. Н. Веселовский расширил понятие сентиментализма и сузил понятие романтизма, и ввиду этого пришел к изложенным нами выводам. Но, как бы ни относиться к исследованию А. Н. Веселовского, необходимо признать, что после его работы нужно оставить взгляд на Ж., как на типичного представителя романтизма в русской литературе.

Обстоятельства личной жизни Ж. накладывали печать на его творчество. Это-то и придало поэзии Ж. ценность: он явился у нас первым русским лириком. В поэзии ни одного из поэтов до Ж. не отразилась так полно личная жизнь и настроение, как в его творчестве. Выразив в своей поэзии свой внутренний мир, свои переживания Ж. сблизил поэзию с жизнью, подготовил дорогу для Пушкина. Вместе с тем Ж. оказал громадное влияние на развитие нашего поэтического языка: стих его достиг небывалой до тех пор музыкальности, гибкости, звучности и простоты. Свою роль Ж. сыграл до появления и расцвета дарования Пушкина. Этот последний затмил Ж., но это не уменьшает громадного историко-литературного значения Ж., как поэта, расчистившего дорогу Пушкину. Центр тяжести значения Ж. не в том, что он познакомил русскую литературу с романтизмом, а его главная заслуга в том, что он явился у нас первым поэтом непосредственного чувства, первым поэтом лириком в полном смысле этого слова.

Б. ГЛИНСКИЙ